История культуры древней Греции и Рима - Куманецкий Казимеж. Страница 20

Поэт, пьющий кубок за кубком на пиру в окружении друзей, разделяющий с ними свои радости и опасения, — примета новых времен, времен распада родовых связей, выделения сильных, ярких индивидуальностей, формирования новых общностей, скрепленных единством личных интересов, совместными застольями и беседами.

Как никто другой, нашла средства для выражения тончайших человеческих переживаний и чувств поэтесса Сапфо. В своем творчестве она, как и Архилох, полными пригоршнями черпает из сокровищницы народной поэзии, фольклора. Прекрасен ее гимн Афродите, «порабощающей сердце заботами и огорчениями». Бессмертная Афродита, владычица сердец, восседает на разноцветном троне. Она насылает на людей муки любви: «Снова терзает меня расслабляющая члены любовь, сладостно-горькое чудовище, от которого нет защиты». Многие эпитеты в стихах Сапфо заимствованы из народной поэзии, и те же фольклорные мотивы звучат в ее свадебных песнях — эпиталамиях, где невесту сравнивают с яблоком, растущим на верхушке дерева. Но за этим богатством литературных приемов — искренность пережитых чувств, вдохновляющая страсть, привязанность к подругам. Та- ковы великолепные образцы эолийской лирики, распространившейся на Лесбосе и примыкавшем к нему малоазийском побережье.

От ионийской и эолийской лирической поэзии эгейского мира заметно отличались стихи, рождавшиеся в континентальной Греции, сочиненные Солоном или Тиртеем. Это стихи жесткого, сурового рисунка, назидательные, диктующие людям нормы поведения в изменчивых обстоятельствах гражданской жизни. Тиртей стал выразителем спартанских идеалов воинского мужества и исполнения общественного долга. То, что его элегии написаны на ионийском диалекте, отнюдь не должно означать, будто он был афинянином. Элегии в то время всегда создавались на этом диалекте, и трудно себе представить, чтобы афинянин мог с такой силой и убедительностью воспеть спартанские ценности. Впрочем. он и сам намекает на свое дорическое происхождение, говоря о том, как его предки прибыли на «остров Пелопса», т. е. на Пелопоннес; в другом месте он называет спартанского пари Феопомпа «нашим царем». Для Тиртея ничего не стоит юноша. "если не будет отважно стоять он в сечи кровавой / Или стремиться вперед, в бой рукопашный с врагом": без этого ни к чему человеку ни быстрота ног, ни сила мышц, ни красноречие, ни прекрасный облик, ни богатство, ни слава. Элегии Тиртея вдохновляют отважных воинов, готовых защищать отечество, а не воспевают вообще человека, наделенного физическими и духовными добродетелями. Не нужны никакие победы в Олимпии, если они не делают сильного и ловкого юношу хорошим воином, — таковы идеалы спартанской системы воспитания, выраженные в этих элегиях..

Более широкие горизонты открывает перед читателем поэзия Солона. И у него, как уже говорилось, есть военные элегии, но ими не исчерпывается его творчество. В своих долгих странствиях по греческим городам он убедился в том, какой глубокий экономический и социально-политический кризис переживала страна, увидел падение нравов, аморализм правящей аристократии, но также и честолюбивых предводителей низов. Ставшие жертвами несправедливости и корыстолюбия, бедняки попадают в долговое рабство: их, связанных толстой веревкой, продают за пределы родного края. Люди, поступающие вопреки «святым уставам Правды», или Справедливости, навлекут на себя ее кару, ведь Правда (Справедливость) «в молчании взирает на то, что делается, и на то, что делалось», но со временем явится, дабы свершить свое мщение. У Солона еще в большей мере, чем у Гесиода. личность полагается на Правду, или Справедливость, ибо если человек, творящий зло, сам избежит расплаты, она постигнет его потомство. Боги здесь — не слепые силы. действующие «по ту сторону добра и зла», но стражи морали, справедливости, честности.

Людские пороки неизбежно влекут за собой внутреннюю смуту в государстве; захват власти тиранами в этих условиях столь же естествен, как и то, что из туч рождаются снег и дождь, громы и молнии. Источник зла — в людях, а не в бессмертных богах, и незачем винить богов, когда приходят социальные потрясения, и другие бедствия. Но, упрекая современников в насилиях и корыстолюбии, сам Солон совсем не чужд аристократических ценностей жизни: честно нажитое богатство, пышное гостеприимство, хорошо устроенный дом, многочисленное потомство, даже быстрые кони и охотничьи псы кажутся ему приметами счастья. Мудрый законодатель любит жизнь, мечтает дожить до 80 лет, с оптимизмом поджидает старость, и даже смерть его мало страшит. Спокойствие, выдержка, вера в прочные гражданские добродетели отличают поэзию Тиртея и Солона от беспокойной, встревоженной, захлестнутой бурей индивидуальных переживаний лирики ионийцев и эолийцев,

Эпоха архаики знала также хоровую лирику, в которой стихи были лишь одним из трех элементов: поэзия, музыка, танец. Начало греческой музыки скрыто во тьме веков и во мраке легенд. Не зачинателями считались герои мифов: Орфей, его ученик Мусей, Лин, Амфион. Задолго до того, как древнейшие обитатели Эллады стали пользоваться простыми музыкальными инструментами, изображенными богом Гефестом на щите Ахилла в «Илиаде», фракийские, аркадские и беотийские пастухи уже напевали нехитрые песенки, основанные всего на нескольких звуках. Затем, как гласит миф, бог Гермес изготовил первую лиру и отдал ее своему брату Аполлону. Лира предназначалась только для аккомпанемента, вторя голосам певцов, и имела четыре струны. Постепенно число струн увеличилось, и примерно в VII в. до н. э. возникла уже семиструнная лира. Греческая традиция приписывала это усовершенствование инструмента известному музыканту Терпандру с острова Лесбос, ставшему организатором музыкальной жизни в Спарте. Дальнейшее совершенствование лиры привело к появлению кифары: ее целиком изготовляли из дерева, она была по размеру больше лиры и звук давала более сильный.

Между тем уже с древнейших времен в средиземноморском регионе, особенно в Малой Азии, был в ходу другой инструмент, духовой, — «аулос», ошибочно называемый флейтой и напоминающий больше нынешний кларнет. Поначалу греки относились с некоторой настороженностью к инструменту, куда менее, чем лира или кифара, пригодному для аккомпанемента при рецитациях. История греческой музыки — это в каком-то смысле история непрестанного противоборства влияний, собственно эллинских и восточных, борьба божественного кифареда Аполлона, покровителя музыки дорической, диатонической, величественно-спокойной, олимпийской, с Марсием, «варварским» флейтистом. И хотя в мифе Аполлон одерживает верх над Марсием, в действительности победа досталась флейте, а вместе с ней азиатской музыке, музыке страстной, неистовой, бурной.

Греки издавна называли композицию серьезного характера, для одного инструмента или для сопровождения певческих партий на лире или на флейте, «номос». «Номос» для кифары был создан и усовершенствован Терпандром с Лесбоса, Лисандром из Сикиона и другими известными античными музыкантами. Аулетика, композиция для флейты, была принесена из Фригии, которую древние считали колыбелью инструментальной музыки. История флейты сохранила такие имена, как Эвмолп, Ягнис и Олимп, но мы знаем также, что крупными мастерами аулетики были Полимнест из Колофона (VIl в. до н. э.) и Саккад из Аргоса (VI в. до н. э.). Понятно, что новая музыка освящала собой прежде всего религиозные торжества. Музыке, хоровому пению уделяли тогда огромное внимание во всех греческих полисах, не исключая и Спарты. Но наибольшее развитие «номос» получил в Дельфах, где стали проводиться даже особые музыкальные состязания — для композиторов и исполнителей кифарного «номоса». Тут впервые прозвучал пифийский «номос» в честь победы бога света Аполлона над драконом, или змеем Пифоном, — произведение Саккада из Аргоса, считающееся шедевром греческой музыки.