Рассуждения о религии, природе и разуме - Шейнман-Топштейн Сесиль Яковлевна. Страница 21

— Нет, — ответила она, — я отлично обойдусь без этого, и потом, это придаст моему парку слишком ученый вид, а мне этого не хочется. Разве я не слыхала что философ, выброшенный кораблекрушением на совершенно чужой ему остров, восклицает, обращаясь к своим спутникам, когда он видит различные фигуры, линии и круги, начертанные на морском берегу: «Крепитесь, друзья, остров обитаем, вот следы человека!» [90] Вы отлично понимаете, что мне не подобает оставлять такие следы, и не нужно, чтобы кто-нибудь видел их здесь.

— Конечно, — бросил я, — лучше было бы, если бы здесь нашли лишь следы влюбленных, то есть ваше имя и инициалы, вырезанные в коре деревьев руками ваших поклонников!

— Оставим в покое, прошу вас, поклонников, — отвечала она, — и поговорим о Солнце. Я хорошо поняла, каким образом мы представляем себе, что оно описывает круг, тогда как в действительности описываем его мы сами. Но путь этот заканчивается лишь через год, а каким же образом Солнце оказывается над нашей головой каждый день?

— Заметили ли вы, — сказал я ей, — что мяч, прокатившийся по этой аллее, имеет два движения? Он катится по направлению к концу аллеи, и в то же самое время он многократно обращается вокруг своей оси таким образом, что верхняя часть мяча становится нижней и наоборот. То же проделывает и Земля. За время, в течение которого она движется по кругу, описываемому ею за год вокруг Солнца, она обращается и вокруг собственной оси: это продолжается двадцать четыре часа. Таким образом, в течение двадцати четырех часов каждая сторона Земли последовательно лишается Солнца и снова его обретает. И поскольку одна из сторон постепенно обращается к Солнцу, постольку кажется, что Солнце всходит; когда же эта сторона Земли от него удаляется — ведь Земля продолжает свое вращение, — кажется, что Солнце заходит.

— Это очень занятно, — сказала она. — Земля берет все на себя, Солнце же вообще ничего не делает. А когда Луна и другие планеты, а также неподвижные звезды кажутся нам совершающими кругооборот над нашими головами в течение двадцати четырех часов, это ведь тоже только наше воображение?

— Чистейшее воображение, — отвечал я, — имеющее ту же самую причину. Только планеты совершают свои обороты вокруг Солнца в неодинаковое время, в соответствии с их неравными расстояниями от него, и ту из них, какую мы сегодня видим соответствующей определенной точке Зодиака, или круга неподвижных звезд, завтра мы увидим в тот же час в другой точке — как потому, что она продвинулась по своей орбите, так и потому, что мы продвинулись по нашей. Мы движемся, и другие планеты движутся также, однако движение это у них более или менее быстрое, чем наше. Это ставит нас в различные точки наблюдения по отношению к ним и уготавливает нам различные странности их передвижений, о которых нет необходимости вам говорить. Вам достаточно знать, что все, что есть «неправильного» у планет, происходит лишь от различия в способе, каким наше движение позволяет нам их встречать, и что в основе своей все их движения совершенно правильны.

— Согласна, пусть будет так, — сказала маркиза, — но я предпочла бы, чтобы их правильность дешевле обходилась Земле: ее совсем не пощадили, и для такой огромной, весомой массы от нее требуют слишком большой подвижности.

— Но, — возразил я ей, — не потребуете ли вы, чтобы Солнце и все прочие звезды, представляющие собой исключительно большие тела, совершали невероятное двадцатичетырехчасовое путешествие вокруг Земли? Чтобы неподвижные звезды, находящиеся на самой большой орбите, [91] пробегали в день более двадцати семи тысяч шестисот шестидесяти лье, умноженных на двести миллионов? Ибо все это должно быть так, если Земля не совершает оборота вокруг своей оси в течение двадцати четырех часов. В самом деле, гораздо более разумно, чтобы она проделывала это вращение, составляющее по длине не более девяти тысяч лье. Вы, конечно, видите, что девять тысяч лье в сравнении с ужасающей цифрой, которую я вам только что назвал, это просто безделица. [92]

— О! — ответила маркиза. — Солнце и звезды целиком состоят из огня, движение для них совсем не трудно; Земля же, по-моему, вовсе не приспособлена к движению.

— А поверили бы вы, — сказал я, — если бы не знали этого по опыту, что весьма приспособлен к движению громадный корабль, оснащенный полутора сотнями пушек и груженный более чем тремя тысячами человек и большим количеством товаров? Однако же достаточно небольшого дуновения ветра, чтобы он пошел по воде: ведь вода текуча и легко поддается силе, которая ее раздвигает; поэтому она почти не сопротивляется движению судна. Если судно находится посреди реки, оно без труда следует по течению — ведь ничто его не задерживает. Так и Земля, как бы ни была она массивна, легко передвигается в небесной среде, которая куда более текуча, чем вода, и заполняет собой все огромное пространство, где плывут планеты. Но за что же зацепить Землю, чтобы она могла сопротивляться этой небесной среде и не давала передвигать себя в ней? Ведь это все равно как если бы маленький деревянный шар был в состоянии не плыть по речному течению.

— Но, — возразила она снова, — каким образом Земля, со всем ее весом, удерживается в этой вашей небесной среде, которая должна быть весьма легкой, — ведь она текуча?

— Не следует говорить, — отвечал я, — будто все, что текуче, тем самым является и более легким. А что вы скажете о нашем большом судне, при всем его весе куда более легком, чем вода, на поверхности которой оно держится?

— Я не желаю вам больше ничего говорить, — сказала она, словно рассердившись, — пока вы не оставите в покое большое судно. Но вы хотите меня убедить, будто совсем не следует опасаться такой легчайшей вертушки, какой вы мне изображаете Землю?

— Ну что ж, — отвечал я ей, — давайте поместим Землю на четырех слонах, как поступали индийцы.

— А! Вот и другая система! — воскликнула она. — По крайней мере, мне милы эти люди, обеспечившие себе безопасность и прочное основание, в то время как мы коперникианцы, настолько несерьезны, что стремимся отдаться на волю случая, плавая в этой небесной среде. Бьюсь об заклад: если бы индийцы знали, что Земле угрожает хоть самая малая опасность из-за ее движения, они удвоили бы количество слонов.

— Это стоило бы сделать, — промолвил я, смеясь ее мысли. — Не надо экономить слонов, лучше спать спокойно. И если вам это так необходимо на нынешнюю ночь, мы поместим в нашу систему столько слонов, сколько вам будет угодно, а потом станем их постепенно убирать, по мере того как вы начнете чувствовать себя увереннее.

— Если говорить серьезно, — отвечала она, — с этого момента я не считаю, что они мне так уж необходимы. Я чувствую в себе достаточное присутствие духа для вращения.

— Вы пойдете еще дальше, — подхватил я. — Вы будете вращаться с наслаждением, и у вас появятся очень веселые идеи относительно этой системы. Я, например, иногда представляю себе, что я подвешен в воздухе и остаюсь в таком положении без движения, а Земля подо мной совершает двадцатичетырехчасовой оборот. Перед моими глазами проходят всевозможные лица — одни белые, другие черные, те смуглые, эти оливковые. Проплывают друг за другом шляпы, тюрбаны, головы косматые, головы стриженые; улицы то с колокольнями, то с высокими шпилями, а то и обширные земли, на которых нет ничего, кроме кабанов; тут — бескрайные моря, там — дикие пустыни; и, наконец, все это бесконечное разнообразие, которым так богата поверхность Земли.

— В самом деле, — сказала она, — все это заслуживает двадцатичетырехчасового срока наблюдения. Итак, в том самом месте, где мы сейчас находимся (я не говорю: «в этом парке», а именно «в этом месте», подразумевая окружающий воздух), постоянно проходят другие народы, занимающие в ходе вращения наше место, а по истечении двадцати четырех часов мы сюда возвращаемся.