Я дрался с Панцерваффе. "Двойной оклад - тройная смерть!" - Драбкин Артем Владимирович. Страница 60

- Что самое страшное на фронте?

- Самое страшное - это когда тебя бросает пехота. Они бегут, а ты остаешься в одиночестве, и нет связи с другими подразделениями. Ты лихорадочно пытаешься понять, что дальше делать, как действовать. Тут уже вся надежда на собственный опыт - бежать со всеми или оставаться. Некоторые бойцы ворчали: "Наш командир, он видишь, какой упрямый. Не хочет бежать". А потом понимали, что орудие не бросишь. Если мы оставили орудия, то командиру батареи и командиру взвода - расстрел. Бывало, что побросают оружие, а командиры приказывают - иди и верни. А где его найдешь? Частично его разбили, частично разбирали те, кто остались, чтобы усилить свое вооружение. Помню, бежали минометчики, побросали минометы в ручей, а потом пришли и ныряли за ними в ледяную воду. Вот мы посмеялись.

- С политическими органами нормальные были отношения?

- В полку был замполит, капитан Лепилкин. Донской казак. Но я же его не видел. Они же в штабе. А где этот штаб? А где бой? Когда отводили, собирали вместе, он приходил, партвзносы собирал.

Потом пошли в наступление. Распутица была такая, что мы на "виллисах" не могли двигаться за своей пехотой. В каждой ложбинке - море. Орудия переправляли, цепляя их к танкам, а сами стояли на станинах. Так же и "виллисы" перетягивали. В итоге пехота села на танки, "студебеккеры", а нам было приказано остаться, пока дороги не подсохнут. В апреле пошли догонять своих. Форсировали Прут, заняли оборону в междуречье рек Прут и Жижии. Огневую мы заняли в кукурузе, на окраине какой-то деревеньки недалеко от берега реки Жижии. Впереди, левее наших позиций, метрах в ста пятидесяти возвышался холм, а на нем стоял монастырь, который был занят немцами. Батарея была придана батальону штрафников. Меня вызвал подполковник, командир этого батальона: "Смотри. Через этот холм проходит дорога. Это единственное направление, с которого могут пойти танки. Твоя задача любой ценой держать эту дорогу, не пропустить их. Иначе нас раздавят. Пока танков нет, я советую не вести огонь с основных позиций. Если хочешь их бить, то бей с других позиций".

Мы попытались хорошенько оборудовать позиции, но через сантиметров семьдесят начала проступать вода. Жара страшная, влажность, комаров море, а до немцев, я уже сказал, всего сто пятьдесят метров. Вот ты целый день лежишь в ровике, цели высматриваешь. И постоянно куришь, чтобы комаров отогнать (давали нам в день пачку суворовского табачку. Мы такие сигареты скручивали). А немцы по этой высотке ходят, перебегают, из пулеметов бьют. Штрафники повадились персиковые деревья обтрясать. А немцы их минами отгоняют. Помню, прибегает один: "Слушай, комбат, помоги! Вон видишь, пулемет бьет". Мы справа метрах в пятидесяти среди домов оборудовали запасные огневые позиции с укрытием для орудий. Ночью туда пушки перетащили. Как только рассвело, открыли огонь по уже выявленным целям. Немцы пока сообразили, что у них под носом батарея, мы огонь прекратили и бегом на основные позиции. Они давай из минометов лупить. Орудия в укрытиях, их уничтожить можно только прямым попаданием. Огонь прекратился, я разведку послал выяснить, что с орудиями. Вернулись: "Все в порядке, комбат. Орудия целы". Ночью вернули их на основную позицию. Командир батальона говорит: "Ты знаешь, Рогачев, кончай свои штучки. Они свирепеют. Ты держи дорогу".

Там у моих солдат куриная слепота началась. Приходилось по ночам отправлять их в тыл, где им давали витамины. У меня все было нормально, может быть, потому, что нам давали офицерский доппаек. Вечером, когда стемнеет, приносили ужин в термосах, но аппетита не было. Стакан вина выпьешь, чем-нибудь закусишь. Были американские консервы с ветчиной ломтиками. Вот съешь два ломтика, и только водичку попиваешь.

За бои на плацдарме я был награжден орденом Красной Звезды.

Расчет "сорокапятки" ведет бой в городе. Судя по наличию "сидоров" и отсутствию противогазов фотография сделана в реальной боевой ситуации.

Перед наступлением нас отвели и пополнили. 20 августа в составе 6-й танковой армии мы вошли в прорыв. Яссы, Берлав, Тягуч, Берлад, Букеу, Бурзеу, Фокшаны, Урзечени, Бухарест. Население поначалу нас встречало настороженно, подобострастно улыбаясь. Мы отвечали нашим радушием. Они удивлялись, ведь у них шла пропаганда, что русские придут и будут насиловать, убивать, грабить. А у нас был приказ, когда перешли границу с Румынией, мирное население не обижать, не мародерствовать. Потом они нам сами помидоры, кукурузу - мамалыгу свою выносили - ешьте! Вино целыми кувшинами. Плохие отношения были с венграми. Венгры очень коварные и злопамятные. И они бились ожесточенно до конца, до предела своей территории. А когда их к границе прижали, они стали сдаваться.

В Бухаресте нас король Михась с балкона встречал. По этому поводу было приказано немецкие трофейные шмотки, которые мы одевали, поскольку одежда быстро изнашивалась, сбросить, одеть только свои гимнастерки. В Бухаресте остановились. Город жил обычной мирной жизнью - магазины работают, рестораны. Нам выдали леи. Причем один рубль стоил 100 лей. Я получал что-то около 2000 рублей. На эти деньги можно было купить особняк. Но на руки денег выдавали мало. Часть сдавали в Фонд обороны, на облигации подписывались, какую-то часть денег я матери высылал. Вот на эти деньги я себе часы купил наручные. А некоторые ребята там загуляли. Наше командование, почувствовав, что, не дай бог, разгуляется русская душа в мирной обстановке, приказало покинуть Бухарест и двигаться в направлении Венгрии.

Тут вот произошел бой, который я могу назвать самым неудачным своим боем. Мы атаковали румынское село. Пехота залегла под огнем пулемета, стрелявшего с чердака двухэтажного здания, стоявшего метров на 250-300 ближе к нашим позициям, чем остальные дома. Перед этим домом проходила гравийная дорога, в кювете которой спрятались от огня пехотинцы. Меня вызвал командир батальона и приказал выдвинуться на прямую наводку и уничтожить пулемет. Прежде чем выкатывать орудие, я перебежками с ординарцем и командиром минометной батареи старшим лейтенантом Сергеем Верхолашиным (он придерживался меня, считая, что я везучий и со мной его не убьют) двинулся к дороге. И нет бы нам взять чуть левее, где росла кукуруза и можно было скрыться в ее зарослях. А мы побежали по открытому полю с чахлой травой и редким кустарничком. До кювета мы не успели добежать, когда огонь пулемета сосредоточился по нам. Упали. Перед носом фонтанчики пыли. Мы лежим и ждем, понимая, что сейчас убьют или ранят. Сергей лежал слева от меня, ему пуля попала в глаз. Он закричал.

Я отправил ординарца с приказанием первому и второму орудию выдвинуться ко мне. Когда ребята начали выкатывать уже заряженные орудия, пулеметчик убил одного и ранил двоих из расчета первого орудия. Я к этому моменту уже перебежал в кювет и оттуда начал командовать. Третьим снарядом мы попали в окно, откуда стрелял пулемет. Огонь прекратился, а за домом по полю немцы побежали в село. Поле голое. Эти два орудия открыли по ним огонь, а я приказал подтянуть остальные орудия. Снаряды рвались, немцы бежали, падали... не знаю, сколько мы там убили... Не надо было мне в этот кювет бежать - задержал выдвижение первых двух орудий, Сережку ранили, в расчете потери. В общем, неудачно действовал.

- Как хоронили погибших?

- В 43-м году хоронили нормально. Делали сколок с карты с указанием места захоронения и кто похоронен. Хоронили в своем обмундировании. После того как могилу засыпали, ставили дощечку с надписью. За этим следили достаточно строго. Ну а в 41-м когда как... Смертные медальоны мы выбрасывали.

На нем надо было написать все свои данные, и было такое суеверие напишешь, значит, убьют. А часто бывало так, что убитый лежит, а у него ни документов, ни жетона - похоронили, а кому-то отправили извещение - пропал без вести.

* * *

Шли через Трансильванские Альпы. У них высоты 2-2,5 тысячи метров. Дорога шириной метров шесть вилась над обрывами по сто - сто пятьдесят метров. Немецкая авиация свирепствовала. И хотя зенитки были в колоннах, потери мы несли большие. Все же мы прорвались и двинулись в направлении города Турда. Под этим городом я был ранен в уличном бою. Я в бинокль высматривал цели, а стрелок или снайпер с крыши ударил и попал в правое бедро. Правда, кость осталась целой и через месяц я опять был в строю. Потом были бои за Будапешт. Мы шли за пехотой, сформированной в штурмовые группы, помогали огнем. Мне приказывали двигаться к какой-то из рот. Она продвигается, потом посыльный от командира прибегает: "Комбат, там пулемет бьет". Я к нему подбегаю. Вместе смотрим, как с этим пулеметом справиться, как орудие перетащить, как мне стрелять. Уличный бой - самый страшный бой. Ты не знаешь, откуда по тебе откроют огонь. Вот ведет противник огонь со 2-го или 3-го этажа. Мы же пушку посередине улицы не поставим. Напротив, например, витрина магазина. Бьем витрину, вкатываем орудие в магазин. Стреляем по противоположной стороне. Делаем пару выстрелов осколочно-фугасным "с колпачком" - взрывателем фугасного действия, чтобы снаряд взрывался внутри здания, а потом еще бронебойным для страха добавили. Огонь прекратился, но они же все ходы знают. Мы его ждем, а он появляется совершенно в другом месте и неожиданно открывает огонь.