Рождение Британии - Самуйлов Сергей Николаевич. Страница 74

В этой мясорубке пал союзник короля Филиппа, слепой король Богемии, приказавший своим рыцарям привязать его уздечку к их, чтобы и он смог нанести удар собственной рукой. Так, сжатый с двух сторон, король понесся в атаку. Пали оба, человек и конь, и на следующий день их тела нашли рядом. Его сын, принц Карл Люксембургский, называвший себя Римским королем, так как являлся выбранным императором Священной Римской империи, оказался более осмотрительным и, видя, как обстоят дела, постарался незаметно покинуть поле боя. Французы перешли в общее наступление. Тяжелую французскую, немецкую и савойскую конницу вели на английские шеренги граф д'Алансон и граф Фландрский. Держась как можно дальше от стрелков, им удалось пробиться к позициям принца Уэльского. Врагов было так много, что сражавшиеся рядом с принцем послали к ветряной мельнице, откуда король Эдуард руководил битвой, за подкреплениями. Но король не пожелал поделиться резервом, сказав: «Пусть мальчик заработает себе звание рыцаря», – что он и сделал.

Битва при Креси. Бой английских лучников и генуэзских арбалетчиков

Часто упоминается и еще один случай. Один из рыцарей сэра Джона Геннегау, восседавший на черном коне, полученном в подарок от короля Филиппа, удачно избежал стрел и пробился через английские ряды. Дисциплина их была такова, что ни один человек не шелохнулся, чтобы свалить его, и рыцарь, объехав тыл, возвратился в конце концов к французам. Атаки конницы на англичан следовали одна задругой, пока на поле не опустилась кромешная тьма. Но и потом всю ночь свежие отряды отважных воинов, решивших не уходить не нанеся удар, пробивались вперед, отыскивая путь наощупь. Все они погибли, потому что в тот день англичане не брали пленных и не проявляли жалости, даже вопреки желанию короля.

Когда наступила ночь, Филипп обнаружил, что в его распоряжении не более шестидесяти рыцарей. Сам он был легко ранен одной стрелой, а конь под ним пал от другой. Сэр Джон Геннегау, подведя ему другого коня, ухватился за уздечку и заставил Филиппа силой покинуть поле битвы, следуя хорошо известному принципу, который он, по словам Фруассара, проиллюстрировал в точности, дожив до дня, следующего за сражением. Когда к утру король достиг Амьена, рядом с ним осталось всего пять баронов.

«Когда в эту субботнюю ночь англичане перестали слышать топот коней и крики... они решили, что поле битвы осталось за ними и враг разбит. Они развели большие костры и запалили факелы, потому что ночь была темная. Король Эдуард, который за весь день так и не надел шлем... подъехал к принцу Уэльскому, которого обнял и расцеловал, и сказал: «Милый сын, Господь дал тебе стойкость. Ты мой сын... Ты хорошо проявил себя и достоин быть владыкой». Принц низко поклонился и смиренно преподнес всю честь победы королю, своему отцу».

Утром в воскресенье поле битвы окутал туман, и король послал сильный отряд из пятисот копейщиков и двух тысяч лучников, чтобы узнать, что впереди. Этот отряд наткнулся на идущие из тыла французские колонны из Руана и Бовэ, еще ничего не знающие о поражении. Англичане напали на них, и после боя насчитали на поле 1542 рыцаря и оруженосца. Позже им встретились войска архиепископа Руанского, тоже не ведавшие об исходе сражения, и англичане обратили их в бегство с большими потерями. Они также обнаружили очень много отставших солдат и блуждающих рыцарей и «предали их всех мечу». Как говорит Фруассар, «пеших солдат, посланных из городов, в то воскресное утро было убито вчетверо больше, чем в субботнем сражении». Удивительная победа при Креси стоит в ряду наших величайших военных достижений, таких как Бленхейм и Ватерлоо.

Пройдя маршем через Монтрей и Бланжи к Булони, миновав лес Ардело, Эдуард III начал осаду Кале. В глазах англичан Кале представлял собой гнездо тех самых буканьеров, которые стали вечным проклятием пролива. Для Англии этот порт, ближайшая точка континента, был незаживающей раной. В некотором смысле Кале являлся тем, чем стал через три столетия Дюнкерк. Осада длилась почти год. Здесь практиковали почти все новые способы ведения войны: бомбарды с оглушающим шумом обстреливали стены ядрами, моряки строили барьеры из свай, чтобы помешать французским легким судам обойти морскую блокаду и осторожно пробраться вдоль берега. Все попытки оказать осажденным помощь – как с суши, так и с моря – провалились. Но усилия по поддержанию осады вызвали такое напряжение всех ресурсов короля, которое нам даже трудно представить. С наступлением зимы солдаты потребовали возвращения домой, а флот оказался на грани мятежа. В самой Англии повсюду раздавались жалобы, а парламент неохотно соглашался на выделение новых средств. Король, как и его армия, жил в бараке и ни разу не пересек пролив, чтобы побывать в своем королевстве. Макиавелли принадлежит глубокое замечание о том, что каждая крепость должна иметь запасов на год, и эта мера предосторожности оправдала себя почти в 100 процентах случаев.

Кроме того, едва началась осада, как король Шотландии Давид, выполняя свои союзнические обязательства по отношению к Франции, повел армию на юг, через границу. Но эта опасность была предусмотрена заранее, и у Невилл Кросс, к западу от города Дарема, англичане победили противника в упорном сражении. Сам шотландский король попал в плен и был заключен в Тауэр. Там он и оставался, как мы уже знаем, в течение десяти лет, пока не был освобожден по Бервикскому договору за крупный выкуп. Эта решающая победа на несколько десятилетий отстранила шотландскую опасность, но союз с Францией еще не раз – не только до, но и после Флоддена – оборачивался бедой для небольшого и храброго народа.

Кале продержался 11 месяцев, но это его не спасло. В конце концов голод не оставил осажденным никакого выбора. Они взмолились о мире. Король к тому времени был так раздражен и зол, что, когда по его требованию шесть благороднейших горожан предстали перед ним в рубашках, босиком, истощенные, он высказался за то, чтобы отрубить им головы. Предупреждения советников, внушавших Эдуарду, что такое жестокое деяние повредит его славе, не поколебали его упрямства. Лишь беременной королеве Филиппе, последовавшей за ним на войну, удалось, пав в ноги королю и умоляя о справедливости, заставить его смягчиться. Этим она добилась от Эдуарда неожиданной милости. Шестеро горожан Кале, готовых принести себя в жертву ради спасения сограждан, были пощажены и даже удостоились доброго отношения. Таким образом, Кале стал единственной наградой за все усилия Англии в ее войне с Францией. Но блестящая победа при Креси оставалась в памяти англичан еще долго.

Глава XXII. ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ

В то время, когда все помыслы Англии занимали боевые подвиги и все силы направлялись на победу над Францией, через континент уже шел, сея смерть, другой, куда более страшный враг. Христианский мир не знал катастрофы, равной Черной смерти. До нас дошли отрывочные, не всегда точные и понятные известия о жутких событиях в Китае, о тысячах тел, которыми отмечало свой путь распространившееся оттуда проклятие. Чума явилась в Европу через Крым и за двадцать лет уничтожила по меньшей мере треть всего ее населения. Люди, обездоленные и измученные бесконечными войнами, становились легкой добычей болезни. Сохранившиеся в Англии записи того времени говорят больше своим молчанием, чем шокирующими цифрами, встречающимися нам там, где сохранились какие-либо свидетельства. Мы читаем о судебных тяжбах, так и не доведенных до конца из-за смерти представителей обеих сторон; о монастырях, половина обитателей которых испустила дух; о епархиях, где оставшееся духовенство с трудом исполняло последний долг перед своей паствой и братьями; о гильдии Золотых дел мастеров, где за год сменилось четыре старшины. Это достаточно подробные свидетельства. Но еще более убедителен тот зияющий пустотой провал, который обнаруживается во всех местных анналах нации. Целое поколение исчезло в этой страшной пропасти.