Наполеон Первый. Его жизнь и его время - Кадиш Михаил Павлович. Страница 26

Его здоровье страдало, однако, от непривычных волнений и скудного питания, на котором он постоянно экономил ввиду своего положения. Тоска по родине и горячее желание знать, что творится теперь на его острове при новых политических условиях, сверлило его пылкое патриотическое сердце. Нужда подавляла его и ухудшала все его психическое и физическое состояние. Еще в июле он писал домой: “У меня нет никаких других источников дохода, кроме работы. Я меняю белье только раз в неделю, я работаю в своей комнате, в десять часов ложусь спать. С тех пор, как я болен, я сплю очень мало, встаю в четыре часа и ем только раз в день, что, впрочем, мне очень полезно”.

Он был не в силах оставаться дольше во Франции, с тех пор как узнал, что и Корсика охвачена общим движением к свободе. Спокойствия как не бывало: он не находил удовлетворения ни в службе, ни в своих научных занятиях. День и ночь мучила его мысль о любимой отчизне. Неужели же он, самый верный из верных ее сынов, останется вдали и будет сидеть, сложа руки? Быть может, именно от него зависит участь родины?

Наполеону во что бы то ни стало нужен был отпуск. Девятого августа 1789 года он просил о нем, и несмотря на тревожные времена ему дали его: военный министр ла Тур-дю-Пен согласился на это лишь по особой просьбе инспектора де ла Мортьера.

ГЛАВА V. РЕСПУБЛИКАНЕЦ

I. Революция на Корсике

(Октябрь 1789 года – декабрь 1790 года)

Когда Бонапарт в конце сентября – или, вернее, в начале октября – покинул Францию, она вся была объята пламенем, зажженным факелом революции. Взятие Бастилии, причину которого следует искать главным образом в отставке министра финансов Неккера, дало сигнал ко всеобщему восстанию. В городах и провинциях царили страх и ужас перед поднявшимися разбойничьими и грабительскими бандами. Крестьяне вооружились для встречи этих шаек, но вскоре сами принимались грабить окрестности и сжигать замки и монастыри. Они решили освободиться от лежавших на них тяжелым бременем феодальных налогов. Повсюду вспыхивали восстания. Повсюду царили преступления, поджоги, убийства. Ночью четвертого августа духовенство и аристократия были вынуждены отказаться от своих феодальных прав, и Людовик XVI получил от учредительного собрания звание “восстановителя французской свободы”.

Двадцать седьмого августа прокламация Лафайета стала наконец основой новой конституции.

Иначе обстояли дела на Корсике. Туда искры революционного движения упали несколько позже. Порабощенные корсиканцы вначале с некоторым недоверием смотрели на освободительное стремление Франции и не решались высказывать своих собственных идей и стремлений из боязни быть впоследствии еще более жестоко наказанными за революцию. Кроме того, известия из восставшей Франции шли очень долго и отличались неясностью: о каждом событии на острове узнавали лишь через месяц. Так, о взятии Бастилии узнали только в августе. По большей части известия вообще не получали, так как роялистски настроенный губернатор Баррен боязливо скрывал все сведения и не опубликовал ни одного постановления Национального собрания.

Строго говоря, корсиканский народ не мог составить себе верного понятия о значении Французской революции. Для корсиканцев не существовало ни борьбы против богатых, привилегированных, против дворянства, ни борьбы против духовенства. Классовые противоречия были им чужды, только клан обладал на Корсике некоторой силой и властью. Каждый был землевладельцем, и даже клир стоял в тесном соприкосновении с народом, так как вышел из него и принимал участие в его борьбе за свободу.

Относительно государственного устройства корсиканцы во многих отношениях давно опередили Францию. При Паоли у них была уже милиция, в которой каждый был солдатом с юношеских вплоть до старческих лет. Они избирали своих чиновников на народных собраниях, в которых принимали участие все, без различия положения и сословия. У них было жюри, а провинции их управлялись трибуналами. Все это было создано во Франции лишь революцией.

Ради этих привилегий корсиканцам не нужно было поднимать знамени восстания. Для них существовал один только враг – Франция, перед белым знаменем которой они продолжали склоняться, между тем как в ней самой развевался уже трехцветный флаг. Их лозунг свободы гласил: “Долой французов и всех чужестранцев! Долой чужих чиновников, которые эксплуатируют нас и угнетают!” До сих пор, однако, попытки такой сделано не было, новые политические условия не произвели еще перемен в управлении, законах и обложении острова. В генеральных штатах Франции декрет двадцать второго марта 1789 года впервые призвал корсиканцев в собрание сословий, которое должно было открыться 25 апреля, но состоялось только 5 мая.

Депутаты эти состояли из бригадного генерала Маттео Буттафоко, представителя дворянства, аббата Перетти, представителя духовенства, юриста Саличетти и капитана Колонна Чезари Рокка, представлявших три высшие сословия. Саличетти и Чезари Рокка были на стороне народа, между тем как Буттафоко и Перетти защищали так называемых “черных”, или аристократов. Буттафоко был в глазах своих соотечественников величайшим изменником родины; он был тем самым, который в свое время в качестве депутата Паоли дал себя подкупить герцогу де Шуазелю. До сих пор он считался у французского правительства чрезвычайно влиятельной личностью, сведущей во всех вопросах относительно Корсики, и делал все, чтобы разрушить стремления к свободе своих соотечественников. Избранные в конце мая депутаты только в конце июня прибыли в Версаль, когда события уже надвигались. И прошло немало времени, прежде чем они могли оказать какую-либо пользу отечеству.

Мало-помалу, однако, идеи независимости, за которые было когда-то пролито столько крови, снова пробудились на острове. Особенно сильное влияние оказало на корсиканские умы известие о взятии Бастилии. С жадностью ожидалось всякое известие из Франции: целыми часами стояли корсиканцы на берегу и смотрели, вперив взор вдаль: не покажется ли заветный парус? На дорогах собирались кучки людей, которые обсуждали события и на корсиканский манер ожесточенно жестикулировали. В Аяччио и Бастии стала замечаться существенная перемена в настроении жителей: веселость уступила место серьезности. Народные развлечения собирали мало публики, – всеми овладело сознание серьезности момента. Едва молодой Бонапарт в октябре 1789 года прибыл на Корсику, как его засыпали вопросами о последних событиях. Его, который все еще был преисполнен идеями, изложенными в его письме к министру Неккеру! Его, который не думал ни о чем другом, как о том, чтобы снова завоевать свободу родине, который стремился занять почетное место среди великих героев отчизны, его, чье честолюбие не останавливалось решительно ни перед чем! В пламенной речи он рассказал им о Французской революции, которую назвал “борьбой свободы против тирании”. Он обрушился на своих соотечественников, что они еще ничего не предприняли для своей независимости, между тем как во Франции, во всех городах, образовались уже комитеты для защиты народа и его интересов.

Все Аяччио сразу поднялось. Бонапарту удалось побудить сограждан поднять трехцветное знамя, учредить патриотический клуб, душой которого был он сам, и образовать национальную гвардию. Он прибегал ко всему, чтобы воодушевить корсиканцев к новому делу, которое должно было ознаменовать возрождение его родины.

Дом Бонапарта стал теперь местом сборища всех патриотов, которые приходили туда, чтобы обсудить положение вещей и решить, что предпринять. Во главе этих патриотов стали братья Жозеф и Наполеон. Одним из самых деятельных среди них был молодой юрист Карло Андреа Поццо ди Борго, в то время близкий друг, но и соперник молодого Бонапарта. Он превосходил всех своими способностями и умением завязывать интриги и связи. Все родственники семьи Бонапарт: Паравичини, Коста, Рамолино, Колонна и другие, принадлежали к числу сторонников Наполеона, молодого республиканца, перед взором которого открывалась новая, построенная на принципах Руссо, эра независимости, свободы и равенства. Его неутомимой деятельности и фантазии открылось теперь широкое поле действий.