Брешь - Волковский Виталий Эдуардович. Страница 13

Теперь над долиной снова воцарилась тишина. Только вот надолго ли?

Пэйдж пребывала в беспамятстве: начать с того, что ее не мог растормошить даже рев двигателя, раздававшийся всего-то в сотне футов. Состояние ее, и без того скверное, за последний час заметно ухудшилось. Края раны на ее руке опасно покраснели, воспаленные ткани внутри, казалось, раздулись втрое по сравнению с тем, что было, когда Трэвис увидел это впервые. Еще больше пугало то, что вены на предплечье расширились и потемнели, что по меньшей мере указывало на расползание инфекции. А ведь это было лишь то, что он видел: кто знает, куда еще могла распространиться зараза?

Его аптечка первой помощи не была рассчитана на такие раны, и помочь ей он ничем не мог, хотя попытался, с ее согласия, обработать рану дезинфицирующим спреем. Единственным очевидным результатом этого действа была острая боль, которую Пэйдж старательно попыталась от него скрыть. В чем не преуспела: столько слез с глаз запросто не сморгнешь.

К тому времени, когда мотоцикл был утоплен в реке, после того, как они проехали не одну милю вдоль берега, чтобы найти достаточно пенистую стремнину и укрыть его, у Пэйдж уже поднялась температура, она теряла сознание, не говоря о том, что, разумеется, не могла идти. В результате Трэвису пришлось отправить свой рюкзак в воду следом за вездеходом, оставив при себе лишь маленькую флягу с водой, и нести женщину.

Что оказалось труднее, чем он полагал. Весила она фунтов на сорок больше, чем рюкзак и, в отличие от снаряжения полярного путешественника, не была сконструирована с тем расчетом, чтобы вес равномерно распределялся на плечи. При каждом подъеме чертовски уставали ноги, но спуски были несравненно труднее: нагрузка на лодыжки создавала на каждом шагу серьезную угрозу растяжения или вывиха. К ней добавлялась опасность споткнуться, кувырнуться и покатиться кубарем вниз. Любое повреждение в данных обстоятельствах было бы смертельным для них обоих.

Правда, Трэвиса поддерживала мысль о том, что пришлось испытать Пэйдж за последние три дня. По сравнению с этим все его неудобства были все равно что ушиб о кофейный столик.

Он осторожно приподнял ее из-под кедра. На секунду глаза Пэйдж приоткрылись, но на нем так и не сфокусировались. Ему хотелось верить, что ее кататония объясняется в основном действием наркотика и тем, что ей пришлось долго обходиться без сна, однако на самом деле он понимал, что роль инфекции в происходящем не так уж мала и по ходу дела лишь усиливается. Ее лоб был мокрым от пота, словно ветровое стекло в дождливую погоду.

Покинув убежище под кедрами, Трэвис зашагал вперед, двигаясь быстрее, чем когда-либо раньше, стараясь как можно скорее преодолеть наводящее страх открытое пространство. Он подумал, что, наверное, нечто подобное испытывают люди, страдающие агорафобией, оказавшись в огромных торговых центрах. Чувствуют себя добычей.

Ясное дело, никаких оснований предполагать, что на борту вертолета может оказаться дружественная команда, у него не было. Сумей соратники Пэйдж каким-либо образом установить место крушения, они нагрянули бы сюда в куда большем количестве: в небе кружили бы самолеты, вертолеты вились бы, словно стрекозы, а спасательные и поисковые команды давно высадились бы на всех ближних кряжах. Они действовали бы открыто, как полагается тем, кто находится на своей территории и осуществляет законные полномочия.

А вот одинокий геликоптер скорее походил на грабителя, забравшегося в чужой дом с преступными намерениями.

Отрезок открытого пространства впереди, за изгибом, оказался шире, чем рассчитывал Трэвис. Он уже пересекал его по пути в долину, но тогда не заботился об укрытии, и сейчас не мог припомнить, видел ли по пути пригодную для этого рощицу. Зато сразу узнал высокий каменистый гребень, на котором в свою первую ночевку на территории заповедника приметил диких овец. В тот раз он находился в нескольких милях восточнее, а сейчас приближался с запада, с существенно большего расстояния. Учитывая характер местности и скорость движения (куда меньшую, чем когда он был обременен одним лишь рюкзаком, несмотря на то что стимул для ускорения теперь был гораздо сильнее), до Колдфута отсюда оставалось никак не меньше двадцати часов хода.

О сне, разумеется, не приходилось и думать. Жизнь или смерть Пэйдж зависели от того, как быстро она сможет получить квалифицированную медицинскую помощь. Каждый час был на счету.

Шагая по долине, Трэвис размышлял об услышанном от нее.

«Тангенс», Брешь, «Шепот».

У него в кармане лежал кусочек прозрачного пластика, который он забрал у убитых с вездеходов. Ключ к «Шепоту». И что, собственного говоря, способен отмочить этот «Шепот», если привести его в действие этим ключом?

В памяти всплыли слова Пэйдж.

«Мы этого не создавали… Мы — в смысле, люди».

Все это просто не укладывалось в его голове. И вовсе не потому, что он ей не верил. Как раз наоборот.

Пэйдж пробормотала что-то во сне, оторвав его от размышлений. Это были даже не слова, просто звуки, несчастные и умоляющие. Это продолжалось всего несколько секунд, после чего она снова умолкла, однако Трэвис ощутил, как напряглись ее мышцы, и видел, как вращаются прикрытые веками глаза. Сколько же еще пройдет времени, прежде чем она сможет видеть во сне что-нибудь, кроме кошмаров?

— Ты в безопасности, — тихонько промолвил он. — Их здесь нет.

Трэвис не рассчитывал на особый эффект от своих слов, однако они сработали. Она почти сразу же расслабилась и, похоже, погрузилась в сон без сновидений.

Трэвис по большей части старался на нее не смотреть. Пытался не видеть ее ресниц, того, как падает на лоб челка, не замечать слабых следов давних веснушек на переносице. Старался не думать о том, что, невзирая на боль, заполнившую все его мускулы так, словно внутри их разлилась кислота, он испытывал сейчас, наверное, самое сильное чувство за полтора десятка лет.

Пэйдж представляла собой нечто, никуда от этого не денешься.

Впрочем, в известном смысле она представляла собой все — все, для чего в его будущем не было места. За год, прошедший после освобождения, мысль о том, чтобы снова завести роман, даже не приходила ему в голову. Трэвис пятнадцать лет учился не думать о том, что потерял, весьма преуспел в этой науке, и освобождение в этом плане мало что изменило. Может быть, физически он теперь и не пребывал в столь жестких рамках, но шансы на близость с такой женщиной, как Пэйдж, вряд ли стали выше, чем во время заточения.

Это не значило, что он собирался провести всю жизнь в полном одиночестве. Существовали способы ослабить воздействие прошлого, и Трэвис над этим работал. Во время своего пребывания в Фэрбенксе он, нанявшись к подрядчику, подвизался на ниве строительства. Работал много, умело, качественно, проявляя деловой подход и сберегая деньги, благодаря чему в скором времени мог бы начать собственное дело. Осуществлять средние по размеру проекты, преимущественно субподрядного характера. При удачном раскладе лет через пять ему светил полностью самостоятельный, ничем не обремененный бизнес, а со временем, может быть, еще лет через пять стабильность и состоятельность. Где-то в середине этого пути, когда солидные перспективы были бы уже очевидны, а тюрьма осталась в далеком прошлом, он вполне мог попытать счастья с какой-нибудь женщиной.

Но не такой, как Пэйдж. Ничего даже отдаленно похожего. Что воспринималось вполне нормально, пока он на эту тему не думал. Поэтому Трэвис старался вообще об этом не думать.

Но получалось у него плохо.

Открытая равнина, протянувшаяся, как оказалось, на три мили, заканчивалась у ольховой рощи, к которой сверху сходились три долины поменьше. Трэвис уже миновал рощу и отмахал четверть мили по следующему открытому участку, когда снова услышал вертолет. Времени на то, чтобы вернуться назад и спрятаться в зарослях ольхи, не оставалось, но другого убежища не было. Он рванул к роще.