Покинутый (ЛП) - Родионова Ольга. Страница 64

- Вашингтон заплатит за то, что сделал. Мы об этом позаботимся. Он жесток, это

ясно, и занимает не свое место.

- Я тоже так думаю, Хэйтем. Я уже принял меры, чтобы нам никто не помешал и

мы смогли бы убить двух зайцев разом.

Я внимательно смотрел на него.

- Продолжайте.

- Этот индейский парень должен быть повешен за участие в заговоре с целью

убийства Джорджа Вашингтона и за убийство тюремного надзирателя. Вашингтон,

конечно, будет там — я берусь это обеспечить — и у нас появится возможность убить

его. Томас будет более чем счастлив исполнить это поручение. Вам, как великому

магистру Колониального Обряда, остается только дать этому плану ваше благословение.

- Это неожиданно, — похоже, у меня дрогнул голос.

Ну почему? Почему именно я должен решать, кому жить и кому умереть?

Чарльз развел руками.

- Самые лучшие планы чаще всего неожиданные.

- Конечно, — согласился я. — Конечно.

- Так как?

Я медлил. Попросту говоря, я должен утвердить казнь собственного ребенка. Какое

чудовище способно на это?

- Выполняйте, — сказал я.

- Хорошо, — ответил он и облегченно вздохнул. — Тогда нам лучше не терять ни

минуты. Сегодня же к вечеру весь Нью-Йорк будет оповещен, что завтра изменник

революции встретит свою смерть.

5

Мне слишком поздно испытывать отцовские чувства. Всё, что было у меня когда-

то годным для воспитания ребенка, давно уже исковеркано или выжжено. Годами

предательства и жестоких убийств.

28 июня 1776 года

1

Нынче утром я проснулся на съемной квартире словно от резкого толчка. Сел в

постели и оглядел чужую комнату. За окном беспокойно шумел Нью-Йорк. Почудилось

мне, или так оно и было: воздух в комнате пружинил и вибрировал от возгласов,

поднимавшихся к моему окну. И если так и было, то не имело ли это отношения к

предстоящей в городе казни? Сегодня должны повесить…

Коннора, так его зовут. Так его назвала Дзио. Я представил, как бы всё было, если

бы мы привели его в этот мир вместе.

Звали бы его тогда Коннором?

Выбрал бы он тогда путь ассасина?

И если ответить на этот вопрос отрицательно: «нет, не выбрал бы, потому что отец

его тамплиер», то что же тогда следует сказать обо мне, кроме как: мразь, нелепость,

межеумок1? Человек с расщепленной верой.

Но это человек, который решил, что не даст своему сыну умереть. Не сегодня.

Я облачился не в обычный свой наряд, а в темный балахон с капюшоном, потом

поспешил в конюшню, оседлал лошадь и пустился прямиком к площади, на которой была

назначена казнь — по грязным, битком забитым улицам, сметая горожан, не успевавших

отпрыгивать с моего пути и грозивших мне вслед кулаками или оторопело глядевших на

меня из-под шляп. И в конце концов толпа стала непреодолимой — толпа зевак,

пришедших поглазеть на казнь.

И когда я подъехал, я подумал — что же я делаю, и понял, что не знаю. У меня

просто было чувство, будто я спал и внезапно проснулся.

2

Там, на эшафоте, виселица дожидалась очередной жертвы, а внушительных

размеров толпа предвкушала главное блюдо. Вокруг площади стояли лошади и экипажи,

на которые, для лучшего обзора, взбирались целые семейства: трусоватые мужчины,

низкорослые женщины с тощими, озабоченными лицами и неряшливые дети. Одни зеваки

расположились на площади, другие отирались неподалеку: женщины сплетничали,

собравшись в кружок, мужчины потягивали пиво или вино из кожаных фляжек. Всем

хотелось увидеть, как повесят моего сына.

С одной стороны подъехал фургон, окруженный охраной, и внутри я заметил

Коннора, а потом оттуда выскочил ухмылявшийся Томас Хики, выдернул Коннора и с

издевкой произнес:

- А ты думал, что я пропущу твои проводы? Я слышал, Вашингтон тоже будет там.

Как бы чего не случилось…

Коннор, со связанными за спиной руками, бросил на Томаса взгляд, полный

ненависти, и я снова поразился, как много в его чертах было от матери. Но вместе с

непокорностью и отвагой сегодня в них был еще и… страх.

- Ты же сказал, что будет суд, — резко ответил Коннор, и Томас толкнул его.

1 Межеумок — ни то, ни сё, человек, который не может быть отнесен к определенному сорту, разряду.

- Предателям суд не положен. Ли и Хэйтем всё устроили. Так что тебе прямо на

виселицу.

Я похолодел. Коннор пойдет на смерть, думая, что это я подписал ему смертный

приговор.

- Сегодня я не умру, — гордо сказал Коннор. — Чего не скажешь о тебе.

Но говорил он уже через плечо, потому что охранники погнали его к эшафоту.

Шум покатился нарастающей волной, когда Коннора повели через толпу, которая

пыталась схватить его и сбить с ног. Какой-то человек с ненавистью в глазах собирался

нанести удар, но он был неподалеку от меня, и я перехватил его руку, больно заломил ее

за спину и швырнул его на землю. Он глянул на меня в бешенстве, но мой взгляд из-под

капюшона был еще свирепее, и человек осекся, поднялся с земли, и в следующий миг был

смят и оттеснен бушующей, неуправляемой толпой.

А Коннора уже протащили дальше сквозь череду мстительных тычков, и я был

слишком далеко, чтобы остановить еще одного человека, который вдруг кинулся вперед и

схватил Коннора — но достаточно близко, чтобы рассмотреть его лицо; и чтобы прочесть

у него по губам:

- Ты не один. Только дай знать, когда понадобится…

Это был Ахиллес, знаменитый ассасин.

Он был здесь, чтобы спасти Коннора, но Коннор ответил:

- Забудьте обо мне. Надо остановить Хики. Он…

Его оттеснили, и я договорил мысленно: «…попытается убить Вашингтона».

Легок на помине. Прибыл главнокомандующий с небольшой охраной. Пока

Коннора втаскивали на эшафот и палач накидывал ему на шею веревку, внимание толпы

отвлеклось на другой конец площади, где Вашингтона проводили на возвышение,

пространство возле которого было немедленно расчищено расторопной охраной. Чарльз,

как генерал-майор, находился рядом с ним, и я невольно сравнил их друг с другом:

Чарльза, превосходившего Вашингтона ростом и несколько надменного, и Вашингтона —

непринужденного и обаятельного. И я понял, почему Континентальный конгресс

предпочел Вашингтона: Чарльз выглядел явным британцем.

- Братья, сестры, сограждане, — начал Чарльз, и нетерпеливая тишина повисла над

толпой. — Несколько дней назад мы раскрыли заговор столь мерзкий и столь подлый, что

даже и сейчас тошно о нем говорить. Человек, стоящий перед вами, собирался убить

нашего любимого генерала.

Толпа ахнула.

- Это правда, — вещал Чарльз, все больше воодушевляясь. — Никто не знает, что

за помрачение или безумие им двигало. И сам он не дает никаких оправданий. Не

проявляет раскаяния. И сколько мы ни просили и ни умоляли его рассказать, что ему

известно, он упрямо хранит молчание.

Палач шагнул вперед и напялил на голову Коннора холщовый мешок.

- Раз он ничего не объясняет — не признаёт и не искупает вину — что еще нам

остается? Он хотел предать нас в руки врагов. И мы вынуждены избавить этот мир от

него. Да помилует господь его душу.

Он договорил, и я глянул по сторонам, пытаясь найти людей Ахиллеса. Если это

спасательная операция, то уже самое время, разве нет? Где же они? Какого черта они