Степень превосходства (СИ) - Соколов Юрий Юрьевич. Страница 22

Потом Герман отправился на пункт наблюдения — работать. Не успел он как следует устроиться в кресле, как киб сообщил, что на связи Главная, директор заповедника, собственной персоной.

— Давай, — сказал Левицкий.

На экране появился Василиадис. Герман обозначал про себя таких индивидов одним словом — дохляк, и знал, что директор успел получить среди сотрудников заповедника кличку Заморыш, а начальник «Сектора-9» Олег Лобанов называл его Лысик — за необъятных размеров лысину.

— Я лично связался с вами, Герман, чтобы сообщить крайне неприятную новость, — откашлявшись произнес директор. — На совете УОП принято решение о ликвидации… временной ликвидации четных секторов «СОЗ-Тихая» и консервации орбитальных станций под четными номерами. Я мог бы разослать уведомление по связи, но предпочел сообщить все лично, — повторил он. — Мне очень жаль.

— Ликвидация секторов подразумевает… — У Германа разом пересохло в горле, и он с усилием сглотнул. — …подразумевает обязательное увольнение сотрудников этих секторов, или… Или всем оставшимся устроят очередной отборочный конкурс… на выживание?

— Мне очень жаль, Герман. — Василиадис уже явно жалел, что не ограничился формальным уведомлением. — На сей раз конкурса не будет. Все вы слишком хороши, чтобы выбирать между вами, все вы настоящие профессионалы и преданные своему делу люди… — Директор то и дело останавливался, с трудом подбирая слова. — Руководство УОП считает, что в проведении конкурса нет никакого смысла. Невозможно выбрать лучших из лучших. — Это была попытка подсластить пилюлю. Жалкая попытка, надо сказать. — Будут сокращены сотрудники ликвидируемых секторов Службы. Подготовка к консервации орбитальной станции «Сектор-18» должна быть завершена в течение месяца.

Скомкав прощальную фразу, Василиадис выключил связь. Герман сидел, слегка оглушенный новостью. Он, конечно, ожидал чего-то подобного — слухи ходили уже давно. Но он не думал, что это случится так скоро. Прощай, работа. Новую будет найти чрезвычайно сложно: безработица среди трудоспособного населения Галактики на пятый год с начала кризиса достигла почти сорока процентов. Прощай, обещанное сыну сафари на Аквилее… И вообще где угодно. И крайне тяжело, если вообще возможно, будет собрать деньги на учебу Эрика в институте. А этот Василиадис…

— Чертов сукин сын, — глухо выговорил Герман. — Чертовы шлюхи! — присовокупил он, имея в виду руководство УОП. — Лучше бы сократили численность бездельников в собственной конторе… Бюрократы проклятые! Дармоеды… Лучше бы ты уволил свою потаскуху-секретаршу!.. — с внезапной яростью заорал он, уставившись на потухший экран. — Она же, наверно, даже и трахается неважно, не говоря о нормальной работе… Она бы переспала со всеми мужиками на Главной, да никто не берет! Только и осталось, что подстилаться под такого говнюка, как ты!..

Как сказать об этом Эвелин? Сказать придется, ведь она все равно узнает. Левицкий глубоко вздохнул. Он-то все же надеялся, что новых увольнений не будет. Не может же Управление по Охране Природы бесконечно сокращать штат СОЗ на Тихой, планета им и так уже практически неподконтрольна… Оказалось, что может. Ну и дьявол с ними.

Когда приходилось принимать решение, Герман делал это быстро. Работу он найдет. Обязан найти. У них есть еще месяц, а за месяц можно много успеть. Можно, например, самому организовать сафари для Эрика. Не на Аквилее, разумеется, но…

«Беркут» стоял на крохотном, свободном от деревьев пятачке у подножия одинокой скалы, возвышающейся над окружающими ее джунглями. Места здесь хватило только для того, чтобы посадить катер и разбить походный лагерь. Левицкий предпочел бы более открытое место, но Эрику, когда они вместе просматривали карты Восточного Массива, приглянулся именно этот уголок, и Герман не стал спорить — в конце концов, он затеял весь проект с охотой в своем собственном секторе именно ради сына. Много лет он охранял заповедник от любых незаконных посягательств, и вот теперь сам готовился предпринять в высшей степени незаконные действия. Временами его начинали мучить угрызения совести, но лишь до тех пор, пока он не вспоминал потную лысину Василиадиса и его лживые соболезнования. Мало того, что после десяти лет безупречной службы его выбросили как мусор — Левицкий хорошо понимал, что теперь, когда весь штат смотрителей будет состоять из двенадцати человек, планета так и так окажется открыта для любого, кто захочет здесь высадиться. Никакая техника слежения не поможет — должен же кто-то анализировать данные и принимать решения… Оставшихся не хватит даже для полноценного пассивного наблюдения, а о каких-то активных действиях не приходилось говорить и до сокращения четных секторов. И тогда смотрители, в лучшем случае, могли разве что совершать свои ежедневные облеты, создающие видимость контроля, да вести «расследования по факту» уже совершенных нарушений.

Как в случае с Нвокеди… Еще один индивид, который, подобно Василиадису, заставил Левицкого пересмотреть свои взгляды на жизнь. Герману было безразлично, почему тот совершил то, что совершил — в интересах науки или еще чего-нибудь. На его взгляд, оправданий такой жестокости не было.

Сам Левицкий ничего похожего делать не собирался. Высадиться в разрешенном для отдыха районе не возбранялось никому: достаточно испросить разрешение в СОЗ, а сотрудникам заповедника или научного центра «Тихая» — у своего непосредственного начальства. Герман, естественно, не собирался обращаться с просьбами к Заморышу. За разрешением на отлов животных нужно уже было обратиться напрямую в Управление по Охране Природы (в некоторых случаях разрешался и отстрел особей, относящихся к популяциям с избыточной численностью), но Левицкий решил не делать и этого. Чтобы пробить такое разрешение через бюрократические заслоны УОП, требовалось время, а времени они ему сами не оставили; относительно же разрешенных к отстрелу видов Герман все знал и без них. Все еще колеблясь, он связался с Клаусом, хотел попросить присмотреть за его территорией на время отсутствия и… И выложил ему все начистоту. Клаус хитро прищурился.

— Как это ты решился? — искренне удивился он. — Делай, что считаешь нужным, и не думай ни о чем. Знаешь, сколько народу успело поохотиться на Тихой без лицензии с тех пор, как Абдулла Шах ушел в отставку? Начальники УОП. Миллионеры, которым лень ждать разрешения. Шишки из правительства. Сами смотрители…

Герман с недоверием уставился на Кнохена.

— Ну что ты на меня так смотришь? — возмутился тот. — Ничто человеческое нам не чуждо. Удивительно, как ты сам-то столько времени терпел, ты ведь серьезный любитель… Мы с Олегом Лобановым не раз хотели тебя пригласить, да не решались — ты ведь у нас такой принципиальный, аж тошно. — Теперь Левицкий уже просто выпучил глаза, не в силах произнести ни слова. — Молчи, молчи уж лучше, — поморщился Клаус. — Собрался сделать это наконец, если не ради себя, то ради сына, так делай. А то я все жду, что у тебя вокруг головы засияет нимб святости…

Левицкий с минуту оторопело пялился на погасший экран, потом расхохотался. Вот черти! И кто — Олег с Клаусом! Отсмеявшись, мимоходом поразмыслил над тем, как быстро может измениться человек. Кнохен прав — год назад у него такие новости о друзьях смеха бы не вызвали. Теперь же он просто подумал — интересно, а кто еще?..

Эвелин отнеслась к затее неодобрительно, но она прекрасно понимала чувства мужа, и в каком он состоянии. Поэтому отговаривать не стала. Спросила только:

— Ты уверен, что правильно поступаешь? Относительно Эрика, я имею в виду. До сих пор ты старался привить ему совсем другие взгляды.

— Надо спросить самого Эрика, — сказал Герман. — Он давно хотел участвовать в сафари, и я обещал ему. Теперь, если не использовать этот шанс, у меня еще долго не будет случая исполнить обещание. Уверен, он все поймет правильно, а если решит отказаться, то не станет осуждать меня.

Эрик, со свойственной всем детям непосредственностью, пришел в восторг и не подумал отказываться.