Владигор и Звезда Перуна - Махотин Сергей. Страница 9

— Как это? — не поняла Дуня.

— Не думай об этом, это моя забота. Но часто я сюда не смогу теперь приходить. Что же, сестрица, руки-ноги у тебя на месте, стряпать ты умеешь, вот и ладно. Худые времена настают. И не дрянских мужиков страшиться надо, а князя синегорского да черного повелителя его. Он, поди, и не думает, что я на его пути встану! — Лерия вдруг засмеялась, да так заразительно, что и Дуня невольно улыбнулась, хотя слова сестры были ей странны и непонятны.

Только спустя год кое-что прояснилось для Дуни в словах сестры. Лерия появилась вдруг в деревне посреди дня, принялась стучать в окна изб и вещать, что со дня на день прискачет сюда отряд князя Климоги и сожжет деревню дотла.

— Уходите в лес! — кричала она. — Там переждете огонь и смерть.

Анисья первая швырнула в нее ком глины. Вскоре уже целая толпа гналась за ней, чтобы убить ведьму. А затем появился молодой воин. Позже некоторые говорили, что это был сам сын Светозора Владий, которого давно считали убиенным. Он-то и спас Лерию от разъяренной толпы. Дуня чужим россказням верить не спешила, каждую ночь ждала, что сестра придет к ней и все сама расскажет. Но больше увидеть Лерию ей не довелось.

Отрад Климоги действительно примчался и выжег деревню огнем и мечом. Ни один двор не уцелел. Кроме Дуниной избы. Всадники промчались мимо, даже не взглянув в ее сторону. Неказистая изба показалась им не стоящей того, чтобы тратить на нее горящие стрелы. А может, и впрямь была Дуня заговоренной, как пообещала ей Лерия? И ведь сколько лет прошло, а ее с тех пор никто ни разу всерьез не обидел. А то, что Евдохой кличут, насмешничают за спиной, так на то и зовется деревня Дрянью, что в ней дуракам раздолье.

…Погрузившись в воспоминания, Евдоха и не заметила, как полночи пролетело. Лучина давно догорела и погасла, но в избе по-прежнему было светло, даже светлее прежнего. В печи ровным ясным пламенем горело одно-единственное березовое поленце. Но свет шел не от него.

Женщина посмотрела на спящего мальчика. Кулачок его правой руки разжался, и на раскрытой ладошке лежал маленький камень, излучавший серебристо-лунное сияние. Евдоха встала, подошла к спящему и осторожно взяла из его ладони камушек, оказавшийся не по размеру тяжелым. Это был причудливой формы многогранник, приплюснутый с одной стороны, с другой шесть его граней, сужаясь, оканчивались острием маленькой пирамиды. Евдоха отродясь драгоценных камней не видывала, но даже она догадалась, что этот камень редкости необыкновенной и цены неслыханной. А ну как Настырка пронюхает да растрезвонит по всей деревне, что тогда? Уж кого-кого, а завистников в Дряни предостаточно. Кабы до беды не дошло…

Она положила камень на стол и открыла сундук. Порывшись в нем, она нашла наконец, что искала, — небольшой кожаный кошель с лямкой, чтоб на груди носить. Вернувшись к столу, она вложила камень в кошель. Тот целиком уместился в нем, и вновь стало темно. Евдоха вдруг спохватилась, что не дошила детскую рубашку, и вновь вынула светящийся многогранник.

Он так и светил ей до утра. Глаза Евдохи, когда она кончила работу, совсем слипались. Она зевнула, положила голову на руки и мгновенно заснула.

Разбудил ее невероятный шум. На лавке плакал в голос мальчик, коза с меканьем бродила по избе, ей тоненько вторил козленок, в дверь колотили кулаком, и сердитый голос кричал:

— Ты померла там, что ль? Евдоха, слышь? Это я, Саврас, открой!

— Чуток погоди! — крикнула она в ответ. — Неодетая я!

Стук прекратился.

— Замолчи, окаянная! — прикрикнула Евдоха на козу и, посмотрев на голого мальчика, который сидел на лавке свесив ноги, заторопилась. — Сейчас, мой милый. Вот рубашечка твоя готовая. Замерз, поди. А я-то, баба глупая, заснула, надо же так!

Она, приговаривая, надела на него через голову длинную льняную рубашку, которая вовсе не оказалась теперь длинной и едва прикрывала мальчику колени. Тот продолжал плакать, указывая рукой на стол.

— Ах, да ты игрушечку свою хочешь, — догадалась Евдоха. Она схватила потускневший при утреннем свете многогранник и хотела отдать ему, но, вспомнив про Савраса за дверью, быстро сунула камень в кошель, накинула его мальчику на шею и заправила под рубашку. Тот сразу же перестал плакать и успокоился.

— Евдоха, леший тебя задери! — Дверь вновь загудела под ударами кулака.

— Вот ведь явился не в пору, — проворчала Евдоха, накинула на себя лоснящуюся от ветхости телогрею и пошла отворять. «А дверь-то не заперта, — мелькнуло у нее в голове. — Мог бы и сам войти…»

Она толкнула дверь, и та без усилий открылась наружу.

На крыльце стоял румянощекий Саврас, глаза его сверкали. На усах запеклась свежая кровь.

— Ну удружила, соседка, неча сказать! — набросился он на Евдоху. — Подсунула жеребца! Он же бешеный у тебя!

Та отступила на шаг в сени, оторопело глядя на него:

— Что стряслось-то, скажи толком?

— Бешеный он, точно говорю. — В словах Савраса прозвучала обида, — Коней моих в конюшне всех перепугал, лягается, ясли разворотил, с ремней рвется. Я осадить его хотел, так он мордой своей злобной так меня пхнул, чуть нос не сломал! Иди забирай его обратно!

Евдоха всплеснула руками:

— Да куда ж я его заберу? У тебя конюшня, а у меня, гляди, сенник никудышный, и тот вот-вот развалится.

— То забота не моя. Твой жеребец, что хошь, то с ним и делай. Только живо давай, пока он коней моих не перекалечил!

— Да не он ли это бежит? — сказала Евдоха, глядя за спину соседу.

Тот живо обернулся. К ним со стороны Саврасова двора мчался вчерашний пришлый конь. Оборванные концы ремней волочились по снегу. Саврас попятился, споткнулся о порог и завалился спиной в сени, чуть не опрокинув на себя кадку с замерзшей водой.

— Дверь затвори! — крикнул он срывающимся от страха голосом.

Евдоха переступила через него и прикрыла дверь.

— Вот ведь наказание! — Саврас с оханьем поднялся на ноги. Он чувствовал себя неловко перед Евдохой за свой испуг и стал за это еще более зол на нее. — Ну а этот твой дохляк не помер еще?

Пока женщина раздумывала, что ему на это ответить, Саврас бесцеремонно отстранил ее и шагнул в горницу. Больше Евдоха не услышала от него ни слова. Он стоял раскрыв рот и вытаращив глаза на мальчика. Потом ошалело посмотрел на Евдоху и начал боком пробираться к выходу. На крыльце он вновь замер. Жеребец стоял неподалеку и не глядел на человека. Саврас медленно обошел его стороной, а затем, все убыстряя шаг и не выбирая дороги, побежал, проваливаясь в сугробы, в сторону своего двора.

Под вечер того же дня в дверь снова постучали. Стук на этот раз был вежливый и осторожный. Евдоха пошла открывать. На пороге стоял Потаня, бывший когда-то могучим деревенским кузнецом, а теперь совсем одряхлевший и сгорбившийся. Он долго обивал снег с войлочных онучей, кряхтел и все не решался войти в избу. Евдоха вспомнила, что живет он на другом конце деревни, растянувшейся вдоль Чурань-реки чуть ли не на версту, и подумала с тревогой, что неспроста старик проделал такой нелегкий для него путь по глубокому снегу.

Мальчик сидел за столом и старательно выскребал из глубокой глиняной плошки остатки гречневой каши. Ложку он держал не слишком умело, и это не ускользнуло от зоркого взгляда старика.

Потаня сел напротив и промолвил:

— Едок он у тебя хороший, а давно ли есть научился?

Евдоха села рядом с мальчиком и налила в кружку козьего молока из жбана. Молока оставалось еще много, коза доилась на диво щедро, как в летнюю травную пору.

— Попей, дядя Потаня, молочка. Теплое еще. Замерз небось?

Старик кивнул, но к молоку не притронулся. Он вообще не пил его после того давнего случая с сорвавшимся молотом.

— Звать-то его как? — спросил он, не глядя ни на Евдоху, ни на мальчика, а вперив хмурый взор в какой-то сучок на столе между ними.

— Даром, — ответила с улыбкой Евдоха и ласково поворошила белесые волосы на голове мальчика. — Он у меня смышленый. Только не говорит пока.