Бандиты. Ликвидация. Книга первая - Лукьянов Алексей. Страница 7

— «Вот», — передразнил Топалов. — Лежали бы сейчас с дырками в пузах, и был бы тебе «вот». Вяжи его, ребята. Стоять, подштанники пусть натянет. Не хватало нам еще срам его демонстрировать.

Всю дорогу, вплоть до самой площади Лассаля, Богдан думал — Фогель настучал или прямой канал заработал? Если Фогель — то и хрен с ним. Придется, правда, хату менять, ну да ладно, не в первый раз. А если прямой канал?

Отчего-то всем фраерам кажется, что после задержания сразу в тюрьму везут. «Цыпленка жареного» наслушались. Менты, может, и хотели бы сразу в тюрьму, да там и так полно народу. Паспорт проверять, паспорта нету — тогда уже на дознание в уголовку или еще лохмаче — на Гороховую. У Богдана паспорт был. Даже три. За «моссберг» могут и по голове приголубить, но это, в общем, ненаказуемо — сейчас кого хочешь на улице останови, и через одного волына в кармане будет. Времена неспокойные, волына хоть и холодная на ощупь, зато от нее на душе теплее.

Везли Богдана с ветерком, на открытом автомобиле. Топалов, сидевший рядом, разглядывал документ. Подкопаться было не к чему — люди, делавшие бумагу, свое дело знали.

— Значит, налетчик?

— Нет, товарищ, я Сергеев.

— Разберемся. Если ты Сергеев, зачем тебе ствол?

— Покойный папаша с германского фронта привез.

— Сирота, значит?

— Сирота.

Доехали до Лассаля. Богдан здесь не был ни разу, поэтому глазел по сторонам, не обращая внимания, что идет в одних подштанниках.

— Кого привели? — спросил дежурный.

— Да вот, сироту. Фамилия — Сергеев. Ствол в кармане.

— И что? У меня все камеры забиты. Этот вроде приличный, и документы в порядке.

— Сигнал был. Вроде шляется с кем попало, с иностранцами дружбу водит, золотишком балуется.

— Эй, товарищ, не ершись, моя фамилия Сергеев.

— Завали хайло, Сергеев. Надо будет — я на тебя Азовский банк повешу. У меня не такие...

— Топалов, что за шум? — послышался со спины чей-то недовольный голос.

По лестнице спускался высокий подтянутый мужчина в морском кителе и с повязкой на правом глазу.

— Да вот, Владимир Александрович, задержали. Вооруженный.

— И где он оружие держал. В подштанниках?

— В штанах, Владимир Александрович.

— Ну-ка, пойдем, пошепчемся, — предложил одноглазый Топалову.

Топалов послушно пошел «шептаться». Тем временем Богдан, торопливо натягивая штаны, шепотом спросил у дежурного:

— Это кто?

— Кошкин, начальник отдела по борьбе с бандитизмом и всего уголовного розыска. Если ты бандит — считай, повезло.

— Учту.

Когда Топалов, красный как рак, спустился обратно к стойке дежурного, Богдан уже был одет.

— Гражданин Сергеев, вы свободны, — сдавленным голосом сказал Топалов.

— Значит, свободен?

— Да.

— А «моссберг»?

Топалов непонимающим взглядом лупил то на задержанного, то на одноглазого.

— А по поводу вашего «моссберга» поговорим у меня в кабинете, — сказал одноглазый.

Звучало это не как приглашение, а как приказ. Богдан с тоской посмотрел на близкий выход и поплелся вслед за одноглазым.

Кабинет начальника находился на втором этаже, рядом с отделом по борьбе с бандитизмом. Одноглазый распахнул дверь и кивком предложил войти. Богдан попал в узкий коридор-пенал, освещенный тусклой электрической лампочкой. В конце коридора, рядом с другой дверью, стоял стол, за которым никто не сидел.

За следующей дверью оказалась небольшая, тоже узкая комната с двумя высокими комнатами, выходящими во двор.

— Что за хипеж? — спросил Богдан, когда Кошкин запер дверь на замок.

— Скальберга убили, — без обиняков ответил хозяин кабинета.

— Когда?!

— Сегодня ночью.

— Кто?

— Если бы я знал — кто, тебя бы по прямому каналу сюда не выдергивали. Что с твоим делом?

— Снять хотите?

— Не хочу! Но обстоятельства вынуждают. Черт, не думал я, что Скальберг так резво копать начнет. Как пацана своего потерял на деле, так и вовсе чутья лишился.

— Какого пацана? Того, что на Балтийском нашли? Так это Шуркин агент был?

— Шуркин.

— А Шурку где нашли?

— В Таировом.

— Какого ляда он вообще поперся в этот гадюшник? — спросил Богдан.

— Это самое интересное. Возьми, почитай.

Кошкин вынул из кармана мятый листок бумаги и отдал Богдану. Перетрусов несколько раз пробежал взглядом по строчкам, написанным химическим карандашом.

— «Большому и таинственному»? — переспросил Перетрусов и недоуменно посмотрел на начальника. — Это что за сопли в патоке? Вы хотите сказать, что такой опытный агент, как Скальберг, купился на такую ахинею?

— Значит, купился. И не надо меня ни о чем спрашивать, я сам знаю не больше твоего.

— Скальберг не первый за эти полгода погиб. Дурцева убили, Котовича, но ради них вы меня с задания не выдергивали. — Богдан испытующе посмотрел Кошкину в глаз. — Только не говорите, что «большое и таинственное дело» существует на самом деле!

— Скальберг думал, что так оно и есть.

— Вы меня извините, Владимир Александрович, но Скальберг по этой причине зажмурился. Он вразнос пошел, и вы за ним идете. Сергей Николаевич что по этому вопросу думает? — спросил Богдан, дороживший мнением своего наставника.

Кошкин нахмурился и вспомнил сегодняшнее утро...

...Под шипящие вспышки магния и монотонное бормотание не оперившихся еще криминалиста и следователя, которых то и дело поправляли наставники, Кошкин вывел Кремнева из квартиры на лестничную клетку.

— Мне кажется, Сергей Николаевич, нужно задействовать Перетрусова.

— Вы начальник, вам и решать, — пожал плечами Кремнев. — Я никто, и звать никак, помогаю исключительно из любви к ремеслу. Разрешите идти?

— Я...

— Я понимаю, вам не терпится опробовать Богдана в бою. Не стоит. Один человек в тылу врага куда эффективнее, чем десять на передовой. Вы должны это знать, вы воевали. Перетрусов занимается важным и нужным делом, которое скоро значительно облегчит работу органам правопорядка. Да и ему опыта набраться полезно будет, я сам, когда еще молод был, в участке даже не появлялся, все по малинам да притонам шастал.

— У нас не хватает людей!

— Людей всегда будет не хватать. Но воля ваша. Честь имею.

И кругленький, как колобок, Сергей Николаевич Кремнев ушел на помощь очередному своему ученику. Кремнев был опытнейшим розыскником, знал всех преступников Питера по именам, кличкам и специализации с тысяча девятьсот пятого года. Когда во время переворота старую картотеку, собранную еще при Владимире Гавриловиче Филиппове, начальнике Санкт-Петербургской сыскной полиции, уничтожили, Сергей Николаевич вместе со своим другом Сальниковым восстановил ее и дополнил. Кремнева интересовало абсолютно все, что было связано с криминалом, — от дактилоскопии и составления психологического облика преступника до воровского арго и иерархии преступных сообществ. Кошкину удалось убедить Петросовет сотрудничать со старыми специалистами — тот же Аркадий Аркадьевич Кирпичников, который нынче готовит следователей, возглавлял уголовный сыск в самые трудные для революции первые месяцы.

Разумеется, старые спецы не очень жаловали новую власть. Тот же Кремнев считал, что не для того революцию делали, чтобы тюрьмы открывать и выпускать кого попало или поражать в правах за одно только несчастье родиться в дворянской семье.

— Это, простите, не революция получается, а дешевая месть, — говаривал он не раз, — мол, вы нам прав не давали, а теперь мы у вас отберем. Тьфу!

Словом, с асами приходилось нелегко. Причем каждый новенький в милиции норовил назвать стариков «буржуями», что тоже не добавляло теплоты отношений.

— Сергей Николаевич в Таировом переулке, молодежь дрессирует, — решил уйти от прямого ответа Кошкин.

— Так давайте его подождем... — предложил Перетрусов.

— Нет у нас времени ждать. Сейчас каждая мразь в Питере передает, что Скальберга убили. Если быстро не ответить, в следующий раз Белка штурмовать нас придет! У него сейчас пятьдесят жиганов с пиками да волынами! Нагрянут утром, и бери нас здесь тепленькими, легко и можно! Мы должны сейчас силу показать. И не только уркаганам. Я хочу, чтобы все в городе знали — если в уголовке положили одного, мы за это десятерых к стенке поставим. Слава богу, смертную казнь опять разрешили. Но до трибунала я дело доводить не имею желания. Найдем малину — и всех до одного, прямо на месте, без суда и следствия! Согласен?