Бандиты. Красные и Белые - Лукьянов Алексей. Страница 41

Сводную караульную команду из десяти курсантов никто не резал и не колол штыками. Курсанты заснули возле костра, который развели неподалеку от казармы, и не слышали, как к ним подошел человек в форме красного командира. Он подкрался к одному из спящих и быстрым отработанным движением свернул ему шею. Потом второму, третьему. Это было несложно, курсантов никто не контролировал (их командира только что зарезали в караулке), и поэтому с заданием вполне мог справиться один профессионал. Сильные руки резко вытягивали голову вверх, потом быстро поворачивали против часовой стрелки на сто градусов. Голова с легким хрустом отделялась от позвоночника и повисала на тонкой мальчишечьей шее. Работа спорилась.

Спорилась она и в лазарете, где орудовали десятеро. Сначала они убрали охрану, затем, по молчаливому согласию, отправились проверить больных. Медсестер резали с сожалением, но быстро, чтобы не мучились, фельдшер умер во сне. Больных и раненых били торопливо, в горло, чтобы не поднимали шума. За пятнадцать минут лазарет превратился в кладбище.

Не повезло и пилотам чепаевской дивизии, юным Садовскому и Сладковскому. Они услышали звуки потасовки на улице и через окно увидели, как казаки закололи бойцов патруля. Молодые люди растолкали своих старших товарищей и предложили проникнуть на аэродром, чтобы угнать аэропланы в Уральск и вызвать подмогу. Ларионов и Кутько, не сговариваясь, напали на молодых людей и задушили голыми руками.

Ларионов и Кутько справедливо полагали, что пилоты колчаковцам пригодятся, и оказались правы — когда все закончилось, их записали в Особую эскадрилью Уральского войска.

На всякий случай диверсанты ударной группы Белоножкина были одеты в форму красноармейцев. Чтобы случайно не напасть друг на друга, на левые рукава они повязали белые ленты.

В станицу казаки вошли одновременно с севера и запада, откуда красные в принципе не ждали нападения.

Полтора десятка маленьких — по три человека — команд были заняты атакой на караульные помещения и стационарные посты. Казаки внезапно появлялись из мокрой тьмы перед ничего не подозревающими чепаевцами, которые мыслями были уже в походе на Украину, и кололи штыками, чтобы не производить лишнего шума. Большая часть караульных помещений станицы Лбищен- ская оказалась под контролем белых за десять минут операции.

Отдельная группа из десяти казаков окружила курсантские казармы. Казаки бесшумно забаррикадировали все выходы и заняли огневые позиции с таким расчетом, чтобы легко можно было снимать вылезающих через окна людей. Над окнами подвесили емкости с керосином — на случай, если красные начнут вылезать слишком ретиво.

Дольше всего пришлось возиться с красноармейцами, которые не грелись в теплых караулках, а следовали по обычным маршрутам, однако и их казаки сняли без каких-либо осложнений. Ровно в половине четвертого с северного поста в степь с помощью электрического фонарика был подан сигнал «Улицы свободны», и в Лбищенск втянулась основная группа захвата, возглавляемая подхорунжим Белоножкиным. Рядом с ним на белой кляче без седла ехал Богдан Перетрусов.

— Дурак ты, Белоножкин, —негромко бухтел бандит. — С твоими бы орлами поезда грабить, а не всякой ерундой заниматься.

— Заткнись, — флегматично предложил подхорунжий.

Богдан решил, что пока не стоит раздражать Белоножкина, и послушно закрыл рот.

В основной группе было не менее двухсот бойцов. Конная кавалькада спокойно двигалась по главной улице, и от нее по дворам неслышно разбредались казаки. Все заранее знали, у кого какой сектор обстрела. Белоножкин не отвлекался на приказы, — все они были отданы заранее, теперь пришло время их выполнять.

Значительно поредевшая группа вышла на площадь. Дождь закончился полчаса назад, луна вновь залила все бледным светом, но и это было хорошо. Самая грязная работа сделана, осталось взять Чепаева.

Теперь все зависело от Перетрусова.

— Показывай, куда дальше, — велел Белоножкин.

— Вперед.

Богдан знал, что Чепаев никуда не переезжал, но искренне надеялся, что Лёнька воспользовался петухом и придумал, как выдернуть Богдана из лап подхорунжего. Судьба Ночкова ему никак не улыбалась.

Вот и дом Чепая. У Перетрусова зачесалась шея и предплечья: он вспомнил последний миг жизни Ночкова. Черт, куда бы, куда ткнуть пальцем, чтобы отвлечь этого мясника Белоножкина?! Впрочем, и пальцем ткнуть не удастся — руки-то сзади связаны.

Они выехали на перекресток, подхорунжий поднял ладонь. Конники остановились.

Понятно, почему — вот оно, пожарище. Богдан тотчас вспомнил сон с ребенком, кружащим вокруг печной трубы.

— Это не дом Чепаева, — негромко сказал Белоножкин, глядя на остов избы.

Перетрусов решил, что его разоблачили, и приготовился принять смерть, страшную и лютую, какую сам недавно напророчил Ночкову. Но острая жажда жизни взяла свое.

— Вестимо, не дом. Сгорело же все, — сказал Богдан.

— Это по карте не тот дом, который красные и Ночков отмечали!

— Так они врали!

— Они?! — Белоножкин выхватил шашку, и Перетрусов зажмурился.

Однако, не услышав характерного звука, с которым шашка рассекает воздух, Богдан приоткрыл сначала один, потом другой глаз и только тогда обратил внимание на то, что смутило подхорунжего и заставило принять навязанные ему правила игры. У Богдана отлегло от сердца — Лёнька научился использовать петуха по назначению.

На крыльце дома, занимавшего противоположную чепаевской (настоящей чепаевской!) избе сторону улицы, стоял конь. Животное топталось, пряло ушами и сыпало «яблоками» на две нижние ступеньки. Передние ноги стояли на самой высокой ступеньке, голова была притянута к двери, узда зажата между дверью и косяком.

Белоножкин не обращал на Богдана ни малейшего внимания, не ждал от бандита никаких объяснений и лишь с досадой подумал, что Чепаев почувствовал-таки опасность и приготовился бежать.

Не знай Богдан, что дом с конем на крыльце пустует, тоже легко бы поддался на уловку и поверил, что именно там обитает Чепай. Ну кому еще взбредет в голову ставить коня на крыльцо, когда за тобой ведет охоту Уральское казачье войско?

Казаки неслышно окружили дом. Лошадей, чтобы случайно не попали на линию огня, укрыли за сараями, сами залегли в поленнице, у забора, на овине и в хлеву, приготовившись поддерживать штурм огнем.

Пора было делать ноги, но вот куда, Богдан пока понять не мог.

— Эй, Белоножкин, ты видишь, что я не обманул, — прошептал он на ухо командиру. — Дай хоть знак другу подать, чтобы он в сторонку отошел, под обстрел не попал.

Подхорунжий все еще не верил Перетрусову. Ему не хотелось давать бандиту хоть малейший шанс обмануть, однако все выглядело так, будто Перетрусов выполнил свою часть обязательств: свежее пожарище, рядом — дом, на крыльце — че- паевский конь, готовый унести хозяина. Эх, зарубить бы Перетрусова прямо сейчас, но вдруг Чепаев в доме не один, и как его тогда опознать?

— Только один раз, — сказал Белоножкин Перетрусову. — И без фокусов.

— Если я филином ухать начну, это будет фокус или как? — спросил Перетрусов.

Подхорунжий махнул рукой — делай, как нужно. Богдан два раза ухнул филином. Тотчас отозвался другой филин, совсем рядом, не то сзади, не то справа. Черт, да где же он?! Куда бежать, когда начнется заваруха?

Белоножкин откашлялся и приступил к исполнению задания, к которому уже давно готовился. В руке подхорунжего появился жестяной рупор.

— Чепаев, дом окружен, — громко и отчетливо произнес Белоножкин. — Выходи с поднятыми руками, если не хочешь, чтобы мы тебя поджарили!

Из избы ответили практически сразу:

— Кто это там гавкает?

Да, Чепаев уже не спал и был готов действовать. В том числе — хамить превосходящим силам противника. Белоножкин поиграл желваками и твердо поставил Чепаева на место:

— С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает подхорунжий Белоножкин. Слыхал о таком?!

Если Чепаев и слышал о Белоножкине, то не хотел это обсуждать. В самом деле, у него были куда более насущные проблемы. Например, придумать, как вырваться из окружения.