Женщина с большой буквы Ж - Барякина Эльвира Валерьевна. Страница 27

Триш оказалась права – я впечатлилась по полной программе. Здание с фараонами оказалось зоопарком, а ОН – самцом гориллы по имени Гоблин.

– Во зверюга, да? – хохотала Триш. – Я уже три года работаю с ним – кормлю, убираю, экскурсии провожу. Думаю, это компенсирует то, что делает Майк, да ведь?

Вечером мы отправились в ресторан праздновать день рождения Майка. Тришкин муж был полной противоположностью ее нью-йоркским бойфрендам: здоровым, добродушным и ничего не понимающим в искусстве. На все крики и метания жены он реагировал ухмылкой, а когда она особенно кипятилась, поднимал ее и переносил в другое место – охладиться. Тришка возмущалась, но было видно, что ей нравится насилие над личностью.

– А какую песню поют русские на день рождения? – спросила Триш, когда официанты принесли тортик со свечкой.

Я задумалась.

– «Пусть бегут неуклюже…»

– Спой!

Пришлось грянуть песню.

– Какая-то она у вас не очень веселая.

– Она подходит к русскому менталитету, – отозвался Майк. – Представь себе: бескрайняя равнина, боевой конь и певец в седле…

– Ты не поверишь, но этот певец – крокодил с гармошкой.

За целый день мы с Триш так и не удосужились поговорить о деле. И только когда я пошла спать, она заглянула в мою комнату.

– Если фигня – так сразу и скажи, – буркнула Триш, вручая мне рукопись.

Я пробежалась глазами. Это был сборник детских стихов про крыс и мышей. На титульном листе стояло посвящение: «Всем невинно убиенным во имя науки».

Стихи были чертовски хороши.

Посторонний

Странная штука – бывшая любовь. Душа уже давно чистая и белая, как выстиранная наволочка, а привычка к любви осталась: вот и звонишь, непонятно зачем, общаешься, подписываешь открытки…

Я все думала: что бы написать Кевину на это Рождество? По традиции хотела сказать что-нибудь искреннее и доброе. Но сочетать одно с другим уже не получается.

Написала: «Дорогой Кевин! Поздравляю тебя с Рождеством и желаю осознать, какой ты дурак, что упустил свое счастье. Здоровья тебе, гадина: живи сто лет и каждый день рви на башке волосы и посыпай то, что останется, пеплом.

Уже давно не твоя,

Мардж».

Разумеется, не отправила. Только открытку зря испортила.

Сегодня встретились на Санта-Монике: у него был обеденный перерыв, а я так – мимо пробегала. Обоим хотелось послать друг друга в жопу, но вместо этого мы стали обсуждать новости.

Кевин очень переживал за судьбу родственников Саддама Хусейна:

– Что ни день, так сообщение: убит кузен, ранен дядя. Такое впечатление, что их всех либо переранили, либо перебили, и даже в большем количестве, чем было.

Я не выдержала и сбежала первой. С горя купила себе два наряда вне очереди.

Хорошо, что у меня есть Зэк.

Господин из Сан-Франциско (мемуары)

Жизнь с супругом № 2 не заладилась с самого начала.

Каждые три месяца Лука уезжал в командировки и каждый раз – на войну. Я исступленно ждала его, пытаясь не бояться неурочных звонков и официальных конвертов. На висках появилась первая седина.

Для меня любовь означала близость – не только абстрактную, но и фактическую. Для Луки она равнялась письмам «с фронта». Он получал все, я – ничего. Как мозоль сначала кровоточит, а затем покрывается твердой коркой, так зарубцевалась и моя любовь.

Я все еще инстинктивно боялась разрыва. Но стоило мне представить, что так будет всегда, и мне хотелось мстить за погубленную молодость.

Отношения с Лукой треснули окончательно после того, как он попал под автоматную очередь в Чечне. Четыре месяца провалялся в больнице – из башки провода торчат, из рук – трубочки: киборг на ремонте да и только.

И хоть бы жизнь его чему научила!

– Мардж, ты не поверишь! В Перу захвачено пятьсот заложников! Ох, мне туда надо!

Я вопила, что не могу каждый день ждать похоронки, что мне нужен муж, а не герой фольклорного эпоса… Лука смотрел на меня глазами несчастного спаниеля: «Как это нельзя на охоту? А как же дичь? Как же вольные пампасы?»

Не знаю, зачем мы поехали в Таиланд. Наверное, каждый в глубине души надеялся, что еще не все потеряно.

В самолете я смотрела на храпящего рядом мужчину. На пузе газета с дикими заголовками, на лице – улыбка. Во сне он наверняка делал историю.

Мы тянули в разные стороны: мне хотелось затащить его в свой кофейно-литературный мир, где подвигом считался поход в спортзал. Лука мечтал о танках, истребителях и минометах.

Эх, эх… Шило из задницы врачи ему так и не удалили…

На курортном Пхукете Луке не понравилось. Он покатался на слонах, откушал лобстера и заказал в ателье ненужный костюм.

– Джонни, – сказала я нашему гиду, – отведи его на экстремальный стриптиз. А то он весь отпуск будет Си-эн-эн по телику смотреть.

Джонни сообщил Луке, что его ждет в местных притонах. Глазки у супруга загорелись, щеки разрумянились.

– Чего, бритву прямо ТУДА сует?

– И курит ею, курит!

– Идем! – воскликнул Лука и побежал переодеваться.

Я до самого последнего момента надеялась, что он никуда не пойдет. Он пошел.

Жизнь была таким говном, что ни в сказке сказать, ни совочком убрать. С Лукой надо было расставаться – нам было очевидно плохо вдвоем. А если расставаться, то чем жить дальше? Я представила себе, как буду приходить в пустой дом и включать погромче телевизор, чтобы слышать хоть чей-то голос… Впрочем, разве я не делала этого в течение последних трех лет? Лука вечно был в командировках – так что изменится?

«Мне некого будет ждать – вот что», – в тоске думала я.

Купаться по ночам было запрещено, но я все равно пошла: очень хотелось погибнуть при невыясненных обстоятельствах. Свет из окон гостиницы доходил только до середины пляжа, а дальше был черный провал – только слышался шелест волн.

Море я нашла на ощупь. Потрогала ногой водичку. Сердце билось как колокол: сейчас нырну и пропаду! Луке даже некого будет опознавать в морге.

Размазывая слезы по лицу, я стянула майку, расстегнула шорты и голышом ринулась в воду.

У меня хватило смелости только на то, чтобы мокнуться и, трясясь от ужаса, выбежать на берег. И тут я поняла, что не могу найти одежду.

Бог ведает, где я ее оставила: кругом была темень хоть глаза выколи. Перспективы вырисовывались очень неприятные: в отель не войдешь (в Тайланде с порнографией строго), фиговых листков вокруг не имеется… Я представила, как буду сидеть тут – голая и несчастная – до утра.

Ощупью я нашла шезлонг и легла. О, боги, сигарету мне, сигарету… И яду! И еще, пожалуйста, дайте яду Луке, и Джонни, и портье в фойе отеля. Если бы портье отключился, я бы успела прошмыгнуть в номер.

– Чудесная ночь! – Какой-то мужик плюхнулся на соседний шезлонг.

– Ага. Зашибись какая.

– Мардж! Вы?

Это был Макс – мы с ним сидели за одним столом за завтраком. Кажется, он был каким-то предпринимателем из Сан-Франциско.

– Что же это вы тут делаете одна? Где муж?

– Пошел по стриптизершам.

– Хм… А вы?

– А я тоже решила подготовить номер стриптиза. Вот, репетирую на свежем воздухе.

Только тут Макс заметил, что я голая.

– Не пяльтесь зря, – проворчала я. – В такой темноте все равно ничего интересного не видно. Лучше принесите мне полотенце и сигареты. Ужасно хочется курить.

Сложно было сказать, сколько Максу лет. Смуглый, тощий, гибкий – на дискотеке он зажигал так, что мужики вынуждены были оттаскивать от него своих обалделых супруг. Волосы зализывал гелем, посасывал вонючие сигары, тайцам давал большие чаевые. Будь мне 15 лет, я бы непременно влюбилась.

– Я взял вам «лайт». Подойдет? – спросил он, вернувшись.

Я мысленно прокручивала возможные сценарии: поведать ему о горе; поговорить о вечном; послать в жопу и заявить, что я ненавижу мужиков…