Женщина с большой буквы Ж - Барякина Эльвира Валерьевна. Страница 43
Гордость и предубеждение
Зэк – мальчишка… Он не умеет жить для себя и потому все время оглядывается на других: что скажут, одобрят ли, не засмеют ли… Он постоянно чувствует себя на сцене и, даже когда остается один, старается не выходить из роли Наикрутейшего Мужика. Ведь всем до него есть дело; люди ночами не спят, думая, как он справляется.
Он носит такие майки, чтобы сразу было видно – да, ходит в спортзал. Причем каждый день.
Он смотрит все модные фильмы и даже составляет о них мнение (в основном подслушанное в телевизоре).
Заводит полезные связи, шутит хорошие шутки и оказывает услуги, создающие ему репутацию.
Зэк не понимает, что вся его работа на публику в конце концов выливается в поразительную степень несвободы. Он выступает в театре одного актера, где он не только единственный артист, но и единственный зритель.
У него сломалась машина. Я хотела заехать на студию, чтобы подобрать его. Зэк смутился:
– Не надо. Меня Мэтью подвезет.
– Да мне ж все равно по дороге!
– Не надо. Вдруг тебя кто увидит?
Проболтался. Смешной – он скрывает меня от людей. Кто-то из знакомых ляпнул ему: «А чё это ты женился на старухе? Она тебя старше на целую эпоху». И все – образ Наикрутейшего Мужика разрушен. Мне даже интересно, как Зэк отмазывался – говорил, что все это из-за грин-карты? Но ведь жить со мной при этом необязательно… Промашка в алиби вышла.
Бедный малыш! Иногда так хочется обнять его, прижать к груди, сказать, что ему не стоит так убиваться. Но он не позволит. Наикрутейшие Мужики презирают телячьи нежности. Даже когда их очень не хватает.
Добрый гений
Звонила Териса. Сказала, что ее пригласили на работу в гольф-клуб в Лонг-Биче.
– Кажется, кто-то из членов клуба порекомендовал меня.
– А кто именно? – спросила я.
– Не знаю. Какой-то адвокат. Наверное, он представлял интересы нашей фабрики. Но я его совершенно не помню.
Манифест
1. Доверять голосование на выборах людям, не читавшим конституции своей страны, – это все равно что посадить за руль человека, не знающего правил дорожного движения. И в том и в другом случае дело кончится катастрофой.
2. Национализм – это не кровь в жилах, а моча в голове. Людям, считающим национальность своим главным козырем, по всей видимости, больше нечем хвастаться.
3. Человек, утверждающий, что ненавидит ту или иную страну, – либо маньяк-убийца, либо дурак. Ненавидеть миллионы незнакомых людей – это, пардон, клиника.
4. Я патриот планеты Земля, а не отдельно взятых президентов и их администраций. Однако некоторые страны ходят у меня в любимчиках: та, где я родилась, та, где я живу, и те, куда мне хочется съездить.
5. Я не верю в жидомасонский заговор. Если национализм – это полное неуважение к другим нациям, то антисемитизм – это полное неуважение к своему народу. Человек, утверждающий, что «евреи тайно управляют миром», по сути провозглашает, что евреи – это такие суперлюди, которые на порядок умнее всех остальных.
6. Человек, обвиняющий в своих несчастьях кого угодно, кроме себя, обречен повторять СВОИ ошибки бесконечно. То же самое касается и государств.
7. Этот мир спасет не красота, а образование. Подавляющее большинство людских бед проистекает от элементарного неумения читать («уметь читать» не означает «знать буквы»).
8. Я за смертную казнь по отношению к тем, кто насилует и намеренно убивает детей.
9. Любой человек имеет право жить там, где ему нравится. Однако если он приезжает в чужую страну и заводит в ней свои порядки, то ему стоит вернуться.
10. Запрет на международное усыновление – это не патриотизм, а живодерство.
11. Я за то, чтобы гражданам разрешалось владеть оружием. У преступников оно так и так есть, а у граждан должно быть право на самооборону.
12. Соблюдение правил дорожного движения нужно не полиции, а нам самим. По крайней мере, тем, кто собирается дожить до пенсии.
13. Бесчеловечнее аборта только рождение никому не нужного ребенка.
14. Я пойду на войну только в том случае, если будет прямая угроза моему дому, моей семье и тому общественному порядку, который мне дорог. Причем прямая угроза – это прямая угроза, а не завывания политиков по телевизору.
15. Если какой-то чиновник начнет мне указывать, что читать и смотреть, он должен меня удочерить. Хочешь быть моим папой – будь.
16. Я верю в Бога, только когда болею, боюсь или играю в карты. У нас сложные и очень интимные взаимоотношения, в которые не стоит вмешиваться. Будет надо – мы позовем.
17. Люди, выкидывающие мусор на тротуар, достойны набивания морды.
18. Каждый народ достоин своего правительства. Диктатуры и полицейские государства возникают только тогда, когда народ соглашается кланяться и писать доносы.
19. Гомосексуализм меня не напрягает, если он никак не влияет на мою жизнь.
20. Суд присяжных не равняется торжеству закона. Скучающие и ничего не понимающие в юриспруденции люди не могут быть справедливыми и беспристрастными. В особенности тогда, когда идут в суд только из страха перед ответственностью.
21. Армия должна быть профессиональной. Чиновник, готовый переводить свой народ на пушечное мясо, заслуживает звания «враг народа».
22. Церковь, которая занимается коммерцией, а не благотворительностью, не должна иметь налоговых льгот.
23. Я не настаиваю на равенстве мужчин и женщин. Мы изначально разные. Однако я настаиваю на равноправии.
24. Если ты против коррупции – не давай и не бери взяток. Если же даешь и берешь – не жалуйся.
25. Нельзя делать «грязную» работу, исходя из принципа «все равно это кто-то сделает». Не нужно отвечать за всех. Нужно отвечать за себя.
Стена
Я сидела у Агнессы, двоюродной сестры Зэка, и рассказывала ей про мечту моего детства – прекрасную страну ГДР.
– В нашем дворе жила девочка, у которой дядя служил в Западной группе войск. Он присылал ей немецкие жвачки. Как-то раз мне удалось обменять арбуз на пожеванную жвачку. О нежеваной я даже не мечтала.
А гэдээровские куклы! Таких платьев с рюшками не было даже у Софии Ротару! А бюстгальтеры! А восхитительные сапоги осенне-зимнего сезона! ГДР казалась нам пещерой Али-Бабы и Меккой одновременно.
Агнесса слушала меня с недоумением: ее ГДР была совсем иной.
Она родилась и выросла в Восточном Берлине, и в ее жизни всегда была Стена. Бетонные блоки высотой 3,6 метра опоясывали другое государство – Берлин Западный. Еще в 1945 году страны-победительницы поделили Германию на сферы влияния: одним половинку побольше, другим – поменьше, одним одну часть столицы, другим – другую. Стена шла прямо через улицы. Мешающие дома сносили; окна, выходящие «не туда», заделывали кирпичом.
– В Западном Берлине боялись, что вы на них нападете? – удивилась я.
– Это ГДР, а не ФРГ построила Стену.
– Зачем?
– Чтоб не дать нам удрать на Запад. Люди тысячами бежали от коммунизма. В Западном Берлине была свобода слова, свобода предпринимательства, свобода передвижения… А у нас – коллективизация и повышение норм труда. Мы жили очень бедно.
Бедно они жили! Моя подруга рассказывала, что в гэдээровских магазинах продавали по несколько сортов колбасы, и пиво было всегда, везде и без очереди.
– И даже когда в тысяча девятьсот шестьдесят первом году построили Стену, народ все равно уходил. Кто подкопы рыл, кто перелетал на дельтоплане… Некоторые даже перебирались по веревке, протянутой между домами.
– А пограничники что?