Гаэльская волчица - Клокова Елена Викторовна. Страница 12

Несколькими годами раньше Алеа видела проходивших по городу измученных, худых как смерть людей и сказала себе, что ей, по сравнению с отверженными, очень даже повезло, а правосудие не всегда справедливо.

Но сегодня, сейчас, ей было жаль гнома. Один из грабителей занес над его головой дубину, и тогда Алеа размахнулась и швырнула в него камень. Шансов попасть с такого расстояния у нее было маловато, хотя в Саратее она часто упражнялась в метании камней и достигла необычайной ловкости, целясь в птиц или в окна досадивших ей земляков.

К счастью, камень попал точно в цель — в затылок отверженному, и тот без чувств рухнул на землю. Гном, увидев подоспевшую ему на помощь Алею, изо всех сил ударил кулаком в живот второго грабителя, так что тот сложился пополам, завопив от боли. Алея, не теряя времени, снова начала швырять булыжники в отверженных, крича: «Я — Дочь Земли! Я — Дочь Земли!» — так она еще в детстве распугивала деревенских мальчишек.

Грабители побежали прочь, корчась от боли, а в спину им летел глумливый хохот толстяка-гнома.

Алеа выбросила оставшиеся камни, глядя вслед удаляющимся трусам, а потом с горделивой радостью протянула гному руку и весело представилась:

— Меня зовут Алеа.

— И ты ужасно храбрая женщина, слово гнома! — со смехом ответил он. — Мое имя — Мьолльн Аббак.

— Как-как?

— Мьолльн!

— Чудное имя, — удивилась девочка, ей не слишком понравилось, что гном назвал ее «храброй женщиной».

— Совсем не чудное — для гнома! Ахум. Хотя для слуха метательницы камней оно, может, и правда звучит странно. Твои соплеменники часто зовут меня волынщиком — из-за инструмента.

И он кивнул на висевшую за спиной волынку.

— В любом случае спасибо за помощь, ты их напугала, этих болванов! Ахум, ахум. Я бы, конечно, и сам с ними разобрался, хо-хо-хо, но меня это здорово развлекло!

— Оно и видно, — с иронией заметила Алеа.

— Клянусь Мойрой, ваш король должен что-нибудь сделать для отверженных. Что да, то да! Поведение этих несчастных становится слишком вызывающим. Ахум! Мягко говоря… А куда это ты направляешься в гордом одиночестве, метательница камней?

— В Провиденцию, — ответила Алеа, глядя на собеседника сверху вниз.

Ну что за диковинное создание! Она и раньше видела гномов в харчевнях Саратеи, но говорить ни с одним из них ей не доводилось. Несмотря на глухой хрипловатый голос и странную манеру разговаривать, гном показался Алее симпатичным. Одет он был с головы до ног во все кожаное, носил два поясных ремня, через плечо у него висела фляга, голову венчала диковинная темно-коричневая шляпа с длинным белым гусиным пером. Стоило Мьолльну сделать движение, как деревянные трубы волынки отзывались несколькими нотами. Мьолльн был ниже Алеи ростом, но очень широк в плечах, густая рыжая борода спускалась на могучую грудь.

— Ага… А я собирался на север, в Блемур, — там так славно живется на цветущих холмах. Но мне хочется как-нибудь тебя отблагодарить, ахум. Что доставило бы тебе удовольствие?

Алеа колебалась недолго — она не хотела вести себя как невежа, но голод мучил ее все сильнее.

— Ну… — ответила она наконец, — я давно ничего не ела и…

— Понимаю, понимаю… Ням, ням, ням. По части еды я — дока, это именно то, что я умею делать лучше всего, после игры на волынке! Я — король едоков. Если согласишься говорить мне «ты», я приглашу тебя на обед в харчевню, которую видел на дороге, ахум. Мы познакомимся получше, споем несколько песен и посчитаем тучи — назло небесам.

— Но вы же хотели идти на север…

— Север или юг, какая разница! Куда повернулся, туда и дорога! Я бы даже сказал — чем сильнее забираешь на север, тем больше у тебя шансов оказаться на юге! Ахум. Ха, ха, ха. Замечательно, правда? Слово гнома, если я найду того, кто изобрел юг, я лишу его севера навсегда! Соглашайся, метательница камней, я никуда не тороплюсь. Не каждый день встречаешься на дороге с искательницей приключений. Я продолжу свой путь позднее.

Искательница приключений! Он назвал ее искательницей приключений! Алеа была польщена и очарована, ведь раньше ее кроме как воровкой и побирушкой никто не называл! Девочка подумала, что такое прозвище годится только для взрослого человека. Большие синие глаза Алеи засияли.

— Пошли, не будем терять время, — заключил гном, глядя на плывущие от горизонта тяжелые свинцовые тучи.

И они отправились в путь, болтая, как старые приятели. Гном оказался очень милым и смешливым, и девочка сразу прониклась к нему доверием. Характером они замечательно подходили друг другу. Смешной и болтливый Мьолльн был ужасно любопытен и все время задавал девочке вопросы, причем на всякое ее словцо своих находил с дюжину.

— Откуда ты?

— Из Саратеи.

— Не стоит задерживаться в Саратее. Ха-ха. Значит, ты оттуда? Ахум. Понимаю, почему ты оттуда ушла…

— И почему же?

— А в Саратее ничего не происходит. Жизнь в Саратее — что стоячая вода. Ха-ха. Разве нет? А может, была другая причина?

— Меня прогнали…

— Прогнали? Выгнали? Гнали? Как дичь? Ха-ха. А они тебя, случайно, не ощипали?

Алее гном казался просто уморительным, они шли и болтали, позабыв и о времени, и об отверженных, и даже о том, что завтрашний день непременно наступит…

Мьолльн сообщил, что побывал в городе под названием Старый Порт, где выгодно продал товар, оставшийся после закрытия лавки. Жизнь у гнома, судя по всему, была непростая, кем он только не работал за прошедшие годы…

Как и все его собратья, он начинал кузнецом — в Пельпи, своей родной деревне, что к юго-западу от Фарфанаро. Кузнецом он пробыл дольше всего, знал все секреты этого ремесла и похвалился Алее, что даже выковал меч для племянника самого графа Бизанийского. Родные места Мьолльн решил покинуть после смерти жены — отправился путешествовать на север королевства. Он поклялся себе, что будет путешествовать, пока не станет таким же высоким, как люди, — то есть всю свою жизнь!

Сначала Мьолльн прибился к ватаге бродячих комедиантов и от них научился не только балаганной игре, но и умению находить дорогу в незнакомых местах и выживать в одиночку. Лицедеи никогда не проводили больше одной ночи в городе, где давали представление, разъезжая по дорогам острова в ярких цветных кибитках. Комедиантов называли детьми Мойры, потому что они посвящали ей жизнь и отдавали свою судьбу в ее руки. Эти люди никогда не строили планов на будущее и не думали о завтрашнем дне: они жили, полагаясь на Мойру. С ними рядом Мьолльн и научился не бояться смерти, от них он узнал много такого, что потом ему пригодилось: как зовутся цветы и деревья, какие травы съедобны и какие грибы ядовиты. Гном провел с ватагой два года и расстался с лицедеями недалеко от Провиденции.

Несколько дней гном бродил по огромному городу и научился не теряться в лабиринте широких людных улиц. Он нанялся подмастерьем к мебельщику и познал все хитрости полировки, научился варить лак из смолы и сока деревьев, искусно смешивать цвета и краски и всей душой полюбил дерево, хотя прежде имел дело только с железом. Этот благородный материал продолжает жить и после смерти, дерево дышит, меняется, а иногда, кажется, даже разговаривает по ночам. Мьолльн просиживал вечера напролет в мастерской, поглаживая ладонью гладкую деревянную поверхность, словно тело женщины.

Движения гнома стали такими нежными, что он мог прикоснуться пальцами к свежему лаку и не повредить его. Мьолльн обожал запах лака, который не выветривался из помещения даже после окончания работы. Он пробыл у мебельщика почти три года, пока старик не свернул дело и не отправился доживать свой век на покое в Старый Порт — как это было принято у мастеров Провиденции. К тому времени, как Мьолльн снова пустился в дорогу, руки его почернели от лака — он и сегодня с гордостью носил на пальцах этот знак своего ремесла.

Следующий год стал самым трудным, но и самым важным для гнома. Он отправился один к горам Гор-Драка, решив перейти их. Если самый маленький человек на свете сумеет взойти на самую высокую вершину мира, значит, на свете нет ничего невозможного, сказал он себе, — возможно, ему даже удастся дорасти до человека! Он начал восхождение по южному склону гряды, и поначалу ему навстречу еще попадались одинокие пастухи со своими стадами. Он спал под звездами, обдуваемый ночными ветрами, и каждое утро с радостью в сердце продолжал свой путь и шел до вечера, петляя по крутому откосу. Вскоре люди перестали встречаться, только серны да сурки молча наблюдали за ним. Склон становился все более отвесным, ноги скользили по камню, а солнце светило так ярко, что Мьолльн порой едва не падал без чувств. Но труднее всего приходилось с пропитанием. Чем выше поднимался Мьолльн, тем реже встречались съедобные растения, тем труднее становилось поймать на обед рыбку. В какой-то момент он было подумал, что умрет голодной смертью, когда — о, чудо! — набрел на старую деревянную хижину, где пастухи оставили немного солонины. Гному ее едва хватило на обед, но он набрался сил, взбодрился и наутро снова отправился в путь.