«Варяг» - победитель - Дойников Глеб Борисович. Страница 42

Зато потом наплавался, нет, плавает только мусор и еще кое что, находился, во! Теперь, после прорыва на «Варяге», когда бояться было некогда, потому как приходилось постоянно тушить пожары, носясь по палубам, после сумасшедших прыжков с корабля на корабль на веревках и полудюжины взятых на абордаж пароходов никто и не поверит, что Мишка Красный когда-то боялся моря. Причем это когда-то было всего две недели назад.

Погруженный в свои мысли и обиду, Красный не заметил, что вместо положенных обходов вдоль борта кормовой части парохода он уже с полчаса стоит под единственной горящей на палубе лампой, посасывая давно уже погасшую трубку. Поэтому о том, что пара матросов и капитан «Хаяси-Мару» пальцами отвинтили штормовую задрайку иллюминатора, забрались по линю на верхнюю палубу и украли спасательную шлюпку, стало известно только утром. А уж о том, удалось ли им добраться до берега, поднял ли их на борт проходящий мимо корабль или им суждено было пропасть в океане, узнать до конца войны было практически нереально. Но, в любом случае, сейчас на первое место вместо скрытности выходила скорость. Погоня могла начаться уже утром.

Но следующее утро выдалось еще более туманным, и движение в караване было признано на офицерском совете слишком опасным, потерять в тумане свежеворованные крейсера в море, где шастают японские корабли — это было бы слишком. Поэтому за день вынужденного простоя решили сделать кучу нудных, но нужных дел. Пришвартованные с обоих бортов к «Мари-Анне» гарибальдийцы бункеровались достаточно для того, чтобы без дальнейшей акробатики дойти до Владивостока. Шлюпки тем временем свезли на «Варяг» капитанов вынужденно сопровождающих русских судов, и отряды русских моряков, на этих судах находившихся. Там им, готовым к худшему, ибо о побеге уже было известно и ожидались репрессии вплоть до утопления непричастных, было заявлено следующее. Утром следующего дня они могут следовать, куда им будет угодно. Кроме того, каждому капитану была вручена расписка о том, что «предъявитель сего действительно был вынужден отклониться от своего маршрута по настоянию командира крейсера Российского Императорского Флота „Варяг“ на шестьсот миль, просьба казне возместить ущерб». Балк, как всегда, не удержался пошутить, и теперь документ был выполнен в таком стиле, что для получения по нему денег из казны бедняге-капитану придется немало побегать. Единственным судном, сопровождающим отряд до Владивостока, осталась «Мари-Анна». Там ее последняя тысяча тонн угля будет оплачена русской казной и весьма пригодится владивостокским крейсерам для крейсерства. Взамен капитан освобождался от обвинений в контрабанде и «Мари-Анна» оставалась его собственностью, а не конфисковалась в казну. Ну а пока до Владивостока она попутно исполняла роль плавучей тюрьмы. Именно в этой тюрьме, вернее, в каюте доктора имел место весьма интересный разговор победителя с побежденным.

— Я не совсем понимаю вашего упрека, Балк-сан. Да, я действительно дал слово, что ни я, ни кто либо из моих людей не предпримет попытки самоубийства или саботажа до Владивостока. Но я не могу поручиться и за моряков с остальных захваченных вами судов. Причем даже захоти я это сделать, я не имею нам ними никакой власти, и просто физически не в состоянии за ними следить. Это уже работа ваших караульных, и я искренне рад, что они с ней не справились.

— Секари-сан, я ни в коем случае не пытаюсь вас ни в чем упрекнуть. Я просто ввожу вас в курс происшедшего как самого старшего по чину японского офицера на борту. И я был бы вам очень признателен, если бы вы могли провести с находящимися на борту соотечественниками разъяснительную беседу. Я очень хочу избежать ненужных жертв, а при дальнейших попытках побега они, боюсь, неизбежны. А насчет радости, чему именно вы так рады? Тому, что трое подданных Империи Восходящего Солнца скорее всего замерзнут в спасательной шлюпке насмерть?

— Ну, если вы так уж не хотите жертв, зачем вообще было «Варягу» прорываться из Чемульпо, притворяться мертвым, захватывать «Ниссин» с «Кассугой»?

— Простите за напоминание, но на МОЮ страну напали. Я готов признать, что Россия во многом была не права в корейском вопросе. Я уверен, что можно было найти компромисс, и дипломатов как из нашего, так и из вашего министерств иностранных дел надо развешать на одних столбах.

Секаи сдержано понимающе улыбнулся, Балк ответил ему тем же.

— Но все же, именно Япония начала боевые действия. После этого, мы, офицеры и команда «Варяга», обязаны были драться. Наносить ущерб противнику всеми доступными средствами. Кстати, вы сами на «Ниссине» делали то же самое, не так ли?

— Я, вернее, мы, выполняли свой долг самураев перед императором и Японией!

— Ну, в общем-то мы делали то же самое, только с другой стороны. Обидно другое. Ведь по сути эта война не нужна ни Японии, ни тем более России.

— Как это нет смысла для Японии? Мы сидим на островах, нам отчаянно нужен путь на континент. Мы столетия пытались зацепиться за Корею и Китай, МЫ разбили китайские армию и флот, МЫ штурмом взяли Порт-Артур, а потом ВЫ пришли на готовенькое и забрали его себе? И еще имеете наглость требовать Корею? Почему мы не можем быть равноправным игроком на мировой арене? Потому что мы желтые, а не белые?

Броня невозмутимости самурая дала даже не трещину, она натурально раскололась пополам. Похоже, Балк наступил японцу на давно больную мозоль.

— Секари, я с вами абсолютно согласен, Россия действительно откусила больше, чем может проглотить и больше, чем ей самой надо. Нам на самом деле не нужна Корея, мы ее никогда и не требовали. Северная Маньчжурия — еще туда-сюда, а Корея России не очень-то и нужна. И я искренне надеюсь, что в Петербурге одумаются до того, как эта война зайдет слишком далеко и пройдет точку невозвращения.

— Балк, даже если вы искренни в изложении своей точки зрения, во что я, если честно, не верю, я не понимаю, зачем вы мне это рассказываете. И что это за точка невозвращения?

— Это когда вы сожгли ровно половину начального запаса угля. И вам надо решаться — или возвращаться назад, домой, или идти вперед, в неизвестность, уже не имея возможности повернуть. В любой войне рано или поздно тоже наступает момент, когда вернуться к исходному состоянию уже невозможно, и придется воевать до конца. Твоего или противника. Пока еще у России с Японией есть шанс разойтись малой кровью. И я бы очень хотел, чтобы в Петербурге одумались и пошли на разумный компромисс. В связи с этим я хотел бы вам сделать одно предложение. Как вы видите свое будущее на ближайшее время?

— Это я вообще-то у вас хотел спросить, уважаемый Балк, как вы в России поступаете с пленными японцами?

— Сам не знаю. Подозреваю, что процедура еще не разработана в связи с отсутствием пленных японцев. Так что у вас есть все шансы стать подопытным кроликом. Но есть и более приятная альтернатива. — С жизнерадостной улыбкой сообщил собеседнику Балк.

— И какая же?

— Мне, вернее НАМ нужен кто-то, кто сможет в нужный момент донести до императора Японии весть, что в России хотят мира больше, чем войны…

С Секаи можно был рисовать фигуру скепсиса. Станиславский со своим «не верю» отдыхал по полной программе. Самурай без слов, одним своим видом, давал понять Балку то же самое гораздо более эффективно и красноречиво. Наконец через пару минут, когда мичман начал повторяться, Секаи прервал его резким жестом.

— Балк, хватит с нас театра. Объясните, что именно вам нужно на самом деле. Я, признаться, ожидал, что вы мня будете склонять к измене моему императору, но вместо этого вы предлагает мне принять от вас измену вашему… И это после того, как именно вы сыграли ведущую роль в захвате двух новейших единиц Японского линейного флота… Ну не могу я в это поверить. И технически процесс согласования переговоров министерств иностранных дел через нейтральных посредников давно отработан, а к императору я, знаете ли, не вхож.

— Я России изменять не буду ни при каких обстоятельствах. Но когда для России и Японии прекратить войну станет взаимовыгодно, посредники, особенно с британскими паспортами, могут нам только помешать. Я думаю, что через полгодика-годик, когда ни мы, ни вы не сможем достигнуть никаких существенных результатов ни на море, ни на суше, война всем надоест. Но никто не захочет ПЕРВЫМ признаться в желании пойти на переговоры, ибо первый просящий мира — проигравший. А тут вступает в силу древнее правило — «горе побежденным»… И в результате мы или вы получите соседа, готовящего реванш. Пусть не через год, не через десять лет, но еще при жизни нашего поколения этот скрытый нарыв наверняка опять прорвется. ^[52]