СССР - Идиатуллин Шамиль. Страница 28

– Парш, – окликнул он. – На меня смотри.

– Дим, не сейчас... – недовольно сказал Парш, все-таки разворачиваясь.

– Н-на! – сказал Димка и ударил его ребром тарелки поперек носа.

Остатки каши салютом брызнули во все стороны, негромко хрустнуло, Парш мотнул головой и поспешно сделал два неровных шага назад, почти влетев в недавнего собеседника, который остался сидеть на месте, хотя повскакивали вроде все, кто был в столовой. Тарелка не разбилась и не сломалась – в отличие, видимо, от носа. Уверенно судить Димка не мог, очаг поражения скрыла налипшая гречка. Парш решил облегчить оценку ущерба – медленно поднял руку и смахнул с лица коричневое месиво. Под ним все оказалось не очень жутко – синяя полоска с белыми краями в районе переносицы. Правда, переносица выглядела как-то неправильно.

– Молись, дурак, – сказал Парш, и сейчас же из его ноздрей спустились две темные блестящие полоски, быстро обогнувшие рот и надувшие толстые капли на подбородке.

Димка, не отрывая глаз от чарующего выпадения осадков (капли качнулись на толстых черенках, удержались, сорвались крупными бусинами на зеленую футболку Парша, и тут же полилось как из незавернутого крана), сделал шаг назад, перехватил тарелку обеими руками, стукнул ею о ребро стола и чуть развел руки с фаянсовыми лезвиями.

Пацаны за соседним столом, скрежеща стульями, подались назад. Парш склонил голову, оглядывая Димку напоследок, широко облизнулся – Димка сжал обломки тарелки посильнее – и рухнул на пол, собираясь в кучу, будто старый складной метр. Потому что бронзовый затылок ловко пнул Парша в сгиб колена и тут же крикнул дернувшемуся Димке:

– На месте стой, Джеки Чан, блин!

Димка стоять не мог, он отвел руку для удара – чтобы ж-жих, как бритвой, – и пошагал к попытавшемуся восстать Паршу. Бронзовый затылок как-то очень ловко встал, будто мяч, воздетый фонтанчиком, не глядя, двинул ногой, шумно опрокинув Парша на спину, так же ловко оказался возле Димки, несильно толкнул его в грудь и повел рукой – Димка, нелепо попятившись, плюхнулся на стул и не сразу обнаружил, что руки у него пустые. Бронзовый затылок, скрежетнув фаянсовыми обломками,  бросил их в сторону бачка с непищевыми отходами. Не в сторону, а точно в неширокий зев, – это Димка заметил вернувшимся вдруг боковым зрением. Оно вернулось с победой, так, что прямо перед собой Димка мало что различал, – а со всех сторон налетело, замелькало, стало пихать в плечи и подмышки, потом сильно рвануло и подняло в воздух. Димка машинально сделал шаг в сторону в которую его, оказывается, толкали и даже тащили, – из столовой, на улицу, от Парша, разборок, кровавых ручьев и размазанной каши, которую он так и не доел. Последняя мысль показалась дико смешной. Димка прыснул, но подумал, что это истерика, прикусил губу и задавил смешок, пару раз попытавшийся вырваться наружу, но, к счастью, угомонившийся. За спиной негромко сказали:

– Красава пацанчик, а?

– Ну. А ты говорил. Вот тебе пехота и электорат, ложкой ешь.

Димка хотел обернуться и посмотреть, кто красава и где пехота, но Дениска, который, оказывается, тащил его на волю, пробормотал:

– Пошли, пошли, не фиг тут.

И Димка покладисто пошел.

На улице он взбрыкнул, в меру сил объяснил Дениске, что в барак не пойдет, а пойдет на второй участок, как и положено, вот только посидит немного прямо на травке, а ты, Дениска, уже опаздываешь, спасибо, не надо меня пасти, пока-пока, – плюхнулся на газонную травку, смотревшуюся на ягелевом фоне как седина на голове младенца, прикрыл глаза и с наслаждением повернул лицо к солнцу, залившему веки розовым муссом. Лицо по-прежнему было стянутым и, скорее всего, крупчатым, руки тряслись. Парш, судя по густым звукам, доносившимся из столовой, был жив, дееспособен и буен, но жизнь оказалась прекрасной и правильной. Димка мельком подумал, что вот сейчас Парш сбегает на кухню, подскочит к нему с мясницким тесаком и отчекрыжит гречневую голову, но понял, что воспримет это совсем безмятежно, как и вообще любое правильное завершение ставшей наконец правильной жизни. Когда мусс с глаз убрала павшая на лицо тень, Димка понял, что Парш все-таки вырвался, но глаз открывать не стал и даже улыбнулся.

Бросатель тени потоптался, вернул мусс на место, сев рядом с Димкой, и спросил:

– Чего ты сразу ко мне не пришел?

Димка, подумав, приоткрыл один глаз и поспешно сел, потому что это ведь Бравин разместился рядом и задумчиво смотрел в сторону реки, закрытой стройкой четвертого квартала, тот самый Бравин, который объяснял ему правила в Кедровом.

Надо было отвечать.

Димка сказал:

– А чего приходить-то? Сам разобрался.

– Дима, мы тебя сюда работать везли, а не разбираться. Правильно?

– Ну... да.

– Разобрался он. Устроил в общественном месте драку. Да кабы драку – вообще черт-те что устроил. Если бы не пацаны те, сейчас был бы труп. А то и два. И что нам с ними делать? Милицию вызывать, медэкспертов? В Старой Вахе и Средневаховске только участковые; дознаватели и медики – в Нижневартовске. Всех сюда везти, потом обратно, потом еще раз – это годовая где-то зарплата вашей сладкой парочки. Ну ладно, не убил. Теперь Паршев тебя убивать будет, так?

– Пусть попробует.

– Ёлки-палки, герои на нашу голову. «Пусть попробует». Дима, еще раз: тебя увезти или, там, посадить нетрудно. Еще легче тебя Паршеву сдать, а его самого за язык повесить и потом закопать, вон, на карьере. Только я ведь объяснял, для чего мы все здесь. И у меня было ощущение, что ты вроде поверил. И не за деньгами же ты сюда ехал, правильно? Ну, не только за деньгами?

Димка спросил, счищая присохшую к кроссовкам грязь:

– А Парш? Он тоже не за деньгами? Тоже светлое будущее строить?

– Уж поверь мне – тоже.

– А почему он такой? – спросил Димка и требовательно посмотрел на Игоря. Осмелел отчего-то. Понятно отчего.

– А потому что прокол. Наш прокол. Ты его, получается, выявил. Идиотским способом, по-детски, блин, но и но том спасибо. Теперь залатаем. И знаешь, Дима, сразу надо решить, вот ты сам прокол или нет?

Димка пожал плечами.

– Дима, я серьезно вопрос ставлю. Ты хочешь здесь работать? Как мы договаривались на свое будущее и будущее тех, кто тебе нравится?

Димка хотел вскочить и закричать, но только сжал кулаки, комкая лохматые обшлага джинсов, и сказал по разделениям:

– Я. Хочу. Здесь. Работать. Ра-бо-тать.

Игорь посмотрел на него и серьезно предложил:

– Ра-бо-тай.

Димка хихикнул и расслабился.

Игорь продолжил:

– Сегодня можешь пропустить, будем считать, больничный. Нет? Точно нет? Ну ладно, тогда зайди в табельную, попроси связаться с Викторовым – ты же у Викторова? – предупредить, что задерживаешься, но будешь. Лады?

– Лады.

– Ну, давай. Постарайся больше не буянить, хотя бы сегодня, хорошо?

– Хорошо, – сказал Димка, посерьезнев. И окликнул вставшего уже Игоря: – Игорь Николаевич, а теперь со мной чего? Если уголовки не будет, значит, штраф? Большой?

– Во-первых, не Николаевич, а Никитич. И не ой, и не простите. Во-вторых, просто Игорь – я ж тебя Дмитрием Александровичем не зову. В-третьих... Короче, так. Дима, это Союз. Мы тут стараемся нормально все устроить, по справедливости. Я же говорил, забыл, что ли? Тут, честно говоря, понятно все – ну и ребятам спасибо скажи, все объяснили и вступились. Да и Паршев особенно ангела не изображает.

– Черт он, да. А ребятам скажу, конечно, – особенно тому, здоровому, он вообще спас.

– Так ты его не знаешь, что ли? – удивился Игорь. – Я думал, вы знакомы, потому он и вписался.

– Нет-нет, я в первый раз. И других тоже...

– Каких – других?

– Ну, он, по-моему, говорил с кем-то. Ну и вообще я ни с кем особенно...

– А когда говорил?

– Ну, когда я уже, меня уже того. Когда на улицу вышел. Или нет, Игорь Ник... Никитич, Игорь, то есть или мне показалось. Я плохо помню.

– Ну, понятно, – сказал Игорь. – Это нормально, не переживай. Давай сейчас в табельную – и как договаривались, лады?