Операция молот - Алякринский Олег Александрович. Страница 108

В это время в разговор вмешался Бономи и напомнил, что уже без десяти семь и президенту, возможно, уже пора ужинать — к последней реплике этой мизансцены парочка из ЦРУ отнеслась с полным пониманием. После долгих часов нервного напряжения президенту требовался отдых, да и сами врачи тоже почувствовали голод.

— Вы сможете вернуться сегодня в девять тридцать, чтобы продолжить ваш доклад? — спросил генерал Бономи. — Или вы предпочитаете поужинать здесь?

Доктор Осгуд улыбнулась по-матерински озабоченно и покачала головой.

— Я предпочитаю поужинать с детьми, — сладко ответила она. — Воскресный вечер, воскресный ужин в кругу семьи — это наша традиция.

Оба психоаналитика уже выходили из кабинета, когда Стивенс задал последний вопрос.

— Доктор Осгуд, я не хочу показаться любопытным, но скажите: чем занимается ваш муж?

Она снова очень мило улыбнулась.

— Ну, он тоже психоаналитик — в Управлении, — ответила она, подхватив доктора Э. 3. Пинни под руку с нескрываемой нежностью.

Когда дверь за удалившимися посетителями закрылась, президент и его помощник переглянулись.

— Они, наверное, очень скромные порядочные люди, Винс, чего о вас не скажешь, генерал!

Бывший ведомый Дэвида Стивенса ухмыльнулся.

— Это точно, мистер президент. Я один из тех безжалостных мясников, засевших в бессердечном военном истеблишменте, который только и делает, что загрязняет окружающую среду да притесняет цветных и волосатиков-хиппи. Мое хобби, сэр, — вытаптывать цветочные клумбы.

Стивенс мысленно вернулся к тому, о чем говорили психоаналитики.

— Эти милые серьезные люди… которые считают, что президент Соединенных Штатов должен быть способен на все, включая детоубийство и каннибализм… так вот, эти люди, возможно, навели нас на след, Винс.

— Жена и ребенок Пауэлла?

Ситивенс кивнул.

— Я бы на это не рассчитывал, Дейв. Я сам плохо знаком с сочинениями герра Фрейда, да и Виллибой, наверное, тоже.

Президент начал беспокойно ходить взад-вперед по кабинету.

— Винс, тут дело не только в психоаналитических теориях, — рассуждал он. — Что еще эти врачи сообщили нам? Шонбахер аморальный маньяк, снедаемый чувством жалости к себе, в сущности, он слабак: он у них не командует и не принимает решений. Фэлко совершенно от них отчужден, это аутсайдер, которому наплевать на все и вся…

— А Хокси — классический пример религиозного психа, которого давным-давно уж следовало упечь в клетку. Самый настоящий убийца-Христа-ради! — сумрачно подвел черту Бономи.

— Остается Пауэлл.

— Но мы еще не обсуждали убийцу-майора, Дейв.

— Это крепкий орешек, могу поспорить на что угодно!

Генерал молча затушил в пепельнице окурок сигары.

— Это будет тот еще спор, Дейв! — ответил он. — Ставкой в этом споре будут шестьдесят, а то и восемьдесят миллионов американских жизней — и одному Богу известно, сколько русских и китайцев!

Это были засекреченные данные — что при советском термоядерном ударе американские потери могут составить от шестидесяти до восьмидесяти миллионов человек.

— Эдак ты прослывешь самым отчаянным спорщиком в мировой истории, — отметил Бономи.

— Вот потому-то я и думаю о Пауэлле и его жене с ребенком, — объяснил Стивенс. — Попросту говоря, пока у нас кроме них нет ничего — никакой зацепки!

— На план Дарби и на его подразделения быстрого развертывания ты не особенно рассчитываешь?

— А ты?

— Я — нет, но мне не надо ни что рассчитывать. Решение должен принимать ты, Дейв. Как очень лапидарно выразился один из твоих предшественников, в этом кабинете скапливаются все собаки. Во всех прочих местах есть возможность вешать собак на кого угодно, но только тут повесить их не на кого. Такова цена за то, чтобы ваше имя было высечено на скрижалях истории, мистер президент, и мне не надо вам напоминать эти прописные истины.

Дэвид Стивенс дважды покачал головой.

Нет, не надо ему об этом напоминать.

— Винс, соединись с Маккензи. Скажи ему: пусть позвонит на базу Мальмстром командиру. Они должны разыскать миссис Пауэлл и его сынишку как можно скорее.

— Но вообще-то это же работа для ФБР?

Президент кивнул.

— Вообще-то да, но не в такой ситуации. Я не могу рисковать и подключать к этому делу новых людей и новые ведомства — даже ФБР. Нет, скажи Маккензи: пусть он использует агентов службы безопасности САК — в штатском! К полуночи я должен знать номер телефона, по которому я смогу поговорить с миссис Пауэлл. Это приказ!

Тон, с каким он произнес эти слова, не оставлял никакой возможности дли дискуссий.

— Есть, мистер президент! Я немедленно займусь этим. Позвольте мне воспользоваться красным телефоном, сэр?

Стивенс махнул рукой в сторону стола.

— Ради Бога, Винс, перестань паясничать! — попросил он, двинувшись к двери. — У меня и без тебя забот полон рот. Извини, что я был резок, но у меня мало времени и нервы ни к черту! Я рассчитываю на твою помощь, Винс. Вокруг не так-то много людей, кому я могу доверять! — добавил он искренне.

Доверие — вот что самое главное!

— О’кэй! — ответил бывший ведомый, — возможно, ты и прав. Разговор с миссис Пауэлл не помешает. Пока ты распоряжаешься насчет ужина, я дам Маккензи задание. Если я правильно помню расписание Эми, ты должен был сидеть за столом еще полчаса назад. Не надо ее сердить. Ты не можешь допустить потери ни одного голоса, правда?

Эми Дезайри Стивенс, которая одевалась не так ужасно, как предыдущая Первая леди, и не умела ездить верхом, как другая Первая леди, уже была на взводе, если не сказать свирепа. Нескончаемые тяготы и неурядицы предвыборной гонки не пошатнули присущего ей самообладания и присутствия духа, и теперь благоразумная и привлекательная дщерь четвертого богатейшего человека в Миннеаполисе — и после двух десятков лет брака сохранившая привлекательность и благоразумие — просто по инерции продолжала поддерживать супруга и смирилась со своим положением. Она была гостеприимная хозяйка, любвеобильная мать, тонкий политический советник и решительная поборница прав американских индейцев, а в общем оживленная и (или) страстная, в зависимости от места и компании, в которой она оказывалась. В эти дни она к тому же беспокоилась о муже и стране — своем муже и своей стране. Она всеми фибрами души ненавидела сенатора Бейлора Колдуэлла.

Но Винс Бономи ей нравился, и именно по этой причине президент пригласил его на семейный ужин. Это была не самая веселая трапеза четы Стивенсов за время их пребывания в Белом доме, но она стала бы просто невыносима, если бы ее с ними не разделял старый друг. Разумеется, Эми Стивенс сразу почуяла, что что-то стряслось — нечто весьма серьезное. Разумеется, она не стала задавать вопросов, ибо если президенту Соединенных Штатов хотелось бы с ней что-то обсудить, он бы так и сделал. Вероятно, это как-то связано с предвыборной кампанией, рассудила она, рассеянно жуя кусок орегонской форели, потому что если бы закавыка имела политический характер, на ужин был бы приглашен Рей Гамбинер, или Билл Фрост, или же этот учтивый хитрюга-сенатор из Кентукки.

Из пятерых сидящих за столом лишь двое голодных подростков наслаждались едой. По всем законам американской политики детей Стивенса должны были звать Билли и Нэнси, или Том и Барби, или Тед и Триша. На самом же деле их крестили под именами Дуглас и Сэллиэнн, но они оба были милы, точно и впрямь носили одно из упомянутых здоровых имен, и всегда отличались отличным аппетитом.

Людей, севших ужинать в «Гадюке-3», не особенно поразили размороженные полуфабрикаты, которые Делл для них разогрел, но все же беглецы вынуждены были честно признать, что эта еда выгодно отличалась от той, что им подавали в «доме смерти». Что бы там ни утверждали народные предания, тюремные пайки смертников в Монтане, а также порционные блюда в придорожных харчевнях, где питаются водители дальних трейлеров, — как, впрочем, и люди, подобные предания распускающие, — обильны, но безвкусны. Гастрономические качества пищи могли бы улучшиться, если бы кто-нибудь пожаловался властям или если бы кулинарные эксперты из «Путеводителя Мишлена» [43] почаще туда заглядывали, но по какому-то странному недосмотру ни один галльский гурман от Мишлена ни разу не посещал тюрьму штата Монтана.