Операция молот - Алякринский Олег Александрович. Страница 90

И внутри этого здания стояли охранники, вооруженные теми же автоматами, в том числе и двое часовых у кабинета Союзова на четвертом этаже. Алексей Союзов редко приходил на работу по воскресеньям, во всяком случае, в последние три года, когда он занимал высокий пост в московской ставке главнокомандования Красной армии. Как главный маршал бронетанковых войск он, разумеется, постоянно находился в пределах досягаемости для срочного вызова, но в воскресные дни его вызывали редко. Однако в этот вечер он ждал вызова или срочного донесения. Возможно, придет секретный пакет, и начальник Генерального штаба Красной армии приказал могучему Алексею Союзову сидеть в штабе и ждать. Агенты иностранной разведки, объяснил маршал Барзинко своему старому боевому товарищу, могут вести наблюдение за зданием и могут что-нибудь заподозрить, если увидят, как сам начальник Генерального штаба входит в дверь в воскресный вечер.

В этом случае эффект внезапности будет равен нулю, а ведь вся операция была разработана Управлением военного планирования с особым упором на внезапность. В противовес какой-то серьезной ошибке, допущенной кем-то в Восточном Берлине, или какому-то чувствительному удару, нанесенному одной из разведывательных служб страны — члена НАТО, эта операция должна стать полной неожиданностью для вероятного противника, размышлял маршал Союзов, чего бы это ни стоило.

По его мнению, эта операция с политической точки зрения могла быть разумной и оправданной, но с военной точки зрения она была бессмысленна. Разумеется, решение принималось умниками из Центрального Комитета партии. Приказы спускались начальнику Генерального штаба из Министерства обороны, а министр обороны получал указания из Совета Министров, но Союзов знал, что реальная власть — власть, позволявшая осуществлять передвижения танковых дивизий, военно-воздушных армий, оккупировать соседние страны — такие, как Венгрия или Чехословакия, — обреталась в Центральном Комитете КПСС. Именно на секретных обсуждениях и путем тонких интриг в кулуарах Центрального Комитета ястребы и голуби, ярые сталинисты и умеренные либералы, сторонники кровавых революций в разных точках земного шара и более осторожные миролюбцы формировали национальную политику.

Именно Центральный Комитет дал распоряжение о подготовке операции «Ямщик» — по-английски «кучер». Так американские и английские разведслужбы называли бы эту операцию в своих донесениях, если бы эти службы действовали оперативно и эффективно, размышлял Союзов, попыхивая кубинской сигарой. Но, разумеется, нет ровным счетом никаких причин предполагать, что их разведки более точны и профессиональны, чем ГРУ. Все эти тайны «плаща и кинжала» — туфта, ибо решающее значение имеют боевые соединения. И боевым соединениям придется вмешаться, если эта операция полетит к чертовой матери.

Маршал медленно шагал взад-вперед по кабинету, бережно ступая на левую ногу — ту, в которой стоял стальной штырь, в ненастную погоду напоминавший ему о последнем штурме Берлина. Он выглянул из окна на снегопад и стал думать о подбитых «тиграх» со свастиками на башнях…

— Да, давно это было, — пробормотал маршал Союзов, осознав вдруг, что в четверг ему исполнится шестьдесят два.

— Несостоятельно, — добавил он, мысленно возвращаясь к операции «Ямщик». В военном отношении операция была несостоятельна, поскольку была чревата колоссальным риском, несоизмеримым с ее плодами, каким бы эффектом внезапности она ни обладала. Он бы ни за что не произнес этих слов вслух, ибо не исключал возможности, что Комитет государственной безопасности — коварное и вездесущее КГБ — вновь поставил Генеральный штаб Красной армии на прослушивание. Это гражданское контрразведывательное учреждение вечно выслуживалось перед Центральным Комитетом партии, тайно стараясь восстановить свое былое могущество, подставляя Красную армию.

— Несостоятельно! — презрительно повторил маршал, чуть повысив голос.

И тут его раненая нога снова заныла, и он сквозь зубы изрек грубое солдатское ругательство, более подходящее сержанту-десантнику, нежели Главному маршалу бронетанковых войск Красной Армии. Союзов вернулся к столу, сел, и в этот момент фельдъегерь из Кремля доставил ему пакет. Машинописный текст был кратким и предельно ясным.

Как и запланировано, операция начнется в 3.00.

Союзов рассмотрел подписи и заметил, что приказ был собственноручно завизирован министром обороны и начальником Генштаба.

Ну и ладненько.

Теперь вся ответственность висит на них.

Он нажал кнопку вызова адъютанта — подполковника Вельского.

— Подполковник Вельский, — начал маршал, постукивая пальцем по листку бумаги на столе, — операция начинается сегодня. Свяжитесь с соединениями в Германии и дайте им команду приступить к операции «Ямщик».

Через некоторое время после ухода Вельского маршал Союзов развернулся в своем кресле и выглянул из окна на большую площадь. Снегопад усилился. Как вычислил Союзов, при таком снегопаде завтра к утру снежный покров составит по меньшей мере три дюйма. На мгновение он еще раз задумался о том, какой же будет реакция на «Ямщика» в Вашингтоне, этом далеком городе за горами и за долами, расположенном столь далеко отсюда, что там сейчас еще только воскресный день.

Интересно, на этот раз американцы уступят или будут опять упорствовать?

Предсказать их поведение было трудно.

14

Дом 1600 по Пенсильвания-авеню, Северо-запад, Вашингтон, Округ Колумбия [36].

Почтовый индекс необязателен.

— Доброе утро, мистер президент, — сладким голосом произнес орлиноликий человек с золотыми звездами на плечах, входя в большую залитую солнцем комнату.

Бригадный генерал Винсент М. Бономи произнес ритуальное приветствие тем добродушным, учтивым и многозначительным тоном, каким он делал это утреннее приветствие на протяжении уже трех лет девяти месяцев и двух недель. В многозначительности его тона таилось всезнание. Бономи и человек, к которому он обращался, дружили и доверяли друг другу долгое время, еще с корейской войны, когда они летали в одной эскадрилье бомбардировщиков «Ф-86». Ныне Бономи был генералом ВВС США, на некоторое время «приписанным» к Центральному разведывательному управлению. Худощавый, умный и проницательный, он посмеивался, понимая, что сорок один месяц назад его бы преспокойно спровадили в отставку в чине полковника, если бы в ВВС и в ЦРУ не прознали о его тесных дружеских отношениях с Дэвидом Т. Стивенсом. Дэвид Т. Стивенс, красноречивый и широкоплечий уроженец Огайо, который, по всеобщему мнению, был столь же красив и обаятелен, как и убиенный Джон Ф. Кеннеди, теперь являлся президентом Соединенных Штатов. В обязанности Винсента Бономи входило проведение ежедневных брифингов для президента — кратким изложением «международной обстановки» по подготовленному ЦРУ — разумеется, совершенно секретному — докладу.

Стивенс выслушал обычное приветствие Бономи, кивнул, глядя, как генерал плотно закрывает за собой дверь.

— Доброе утро, сукин ты сын! — ответил президент Соединенных Штатов Америки.

Эта реплика также была частью их ритуала, выработанного еще на продуваемой всеми ветрами военно-воздушной базе в Корее, когда капитан Д. Т. Стивенс поведал своему ведомому и лучшему другу о своем желании стать высшим должностным лицом в Соединенных Штатах. Это была, конечно, только мечта, тайная и почти несбыточная, хотя и вовсе не совсем невероятная. Капитан В. Н. Бономи тогда пообещал другу не раскрывать тайну и сдержал слово — но каждое утро на бегу к своим истребителям он приветствовал товарища по оружию веселым и негромким «Доброе утро, мистер президент!» — на что Стивенс отвечал: «Доброе утро, сукин ты сын!» И вот два десятка лет спустя этот шутливый обмен любезностями свидетельствовал о юношеской жизнерадостности старых асов, но в то же время напоминал обоим, кем они некогда были и кем стали.

Никто не разговаривал с президентом Дэвидом Стивенсом так откровенно и прямо, как Винсент Бономи, — ибо всем прочим от президента всегда что-то требовалось, и он это знал. Он воспринимал эту особенность окружающих как естественный порядок вещей, и это ему не нравилось. Как умного и трезво мыслящего политика, это не должно было бы тревожить его, конечно.