Где-то на Северном Донце - Волосков Владимир Васильевич. Страница 18

— Да ну? — ахнул Антон.

— Постарайтесь подружиться с этим Студеницей. Войдите в доверие. Ничего, кроме пользы, для вас в том не будет. Вас забронируют. И тогда…

«Ну и голова! — с благодарной почтительностью подумал Антон. — С этим дружбу терять не надо».

Уже надев шубу, Вадим Валерьянович продиктовал Антону свой домашний адрес и номер телефона.

— Заходите как-нибудь, — тепло пригласил он. — Я ведь совершенно одинок. Будете писать — привет от меня Маше.

Антон впервые пожалел, что никогда не был дружен с сестрой, что не имеет ее фронтового адреса.

План Вадима Валерьяновича осуществить было не трудно. Студенице как раз требовалось в помощь несколько опытных буровиков. Поэтому согласие Антона поехать в Песчанку несказанно обрадовало занятого проектом хмуроватого гидрогеолога.

Антон решил воспользоваться этим, чтобы закрепить дружеские отношения. Раздобыл на базаре бутылку водки, предложил Ефиму Ниловичу угоститься. Тот отказываться не стал. Зашли к начальнику домой. Но вопреки Антоновым ожиданиям, выпил Студеница две малюсенькие рюмочки, а остальные подношения отверг:

— Не хочу больше. Сердце барахлит — опять ночью давить будет.

— Ну хоть одну еще, Ефим Нилыч…

— Не понимаю, чего ты ко мне липнешь…

— Да я так… Вы одиноки, я — тоже один-одинешенек, — начал бить отбой Антон. — Не хотите — не надо. Просто хотел уважить…

— Уважить-подважить, — проворчал Студеница и вдруг оживился. — Послушай, как у тебя с почерком? Сходный?

— Не знаю… — Антон пожал плечами. — Люди разбирают. А что?

— Вот желаешь уважить — пойдем завтра в одно место. Перепишешь несколько геологических разрезов, чтобы можно было сразу машинисткам отдать. А то у меня почерк…

В дальнейшем беседа не клеилась. Студеница уставился на портрет миловидной женщины — будто забыл об Антоне.

Пока Студеница составлял проект, Антон с рабочими из своей смены перевозил оборудование в Песчанку, хотя вся смена числилась еще за зауральской партией. В ту пору жить было не очень туго. Погрузился, разгрузился — а все прочее время либо в дороге, либо дома. Да и с продуктами в Зауральске было не так уж плохо. Но как только перебрались в Песчанку — хватили лиха. Особенно в первые две недели, пока не питались в столовой. Целыми днями на ветру, на морозе. Добрался до общежития, отогрелся кое-как — тут бы и поесть. А поесть нечего. Питались черным, клейким хлебом, растительным маслом да ржавой селедкой. Плохо было в то время в затопленной беженцами Песчанке. Продовольствие не успевали подвозить.

В те дни одубел, отупел от усталости и голода Антон. Даже перспектива оказаться на фронте казалась не столь страшной. Тогда-то и вспомнил он о приглашении Вадима Валерьяновича.

Вскоре Студеница отправил Антона в город с пробами воды.

Сначала Вадим Валерьянович вел себя несколько странно. Не откликнулся ни на стук, ни на звонок… стоял за дверью. Антон почувствовал это, подал голос. Дверь чуть приоткрылась, доктор взглянул на Антона, помедлил и наконец скинул цепочку.

— О, друг мой! Сколько лет, сколько зим!

Проходя в комнату, Антон успел заметить, как из кухни выглянул розовощекий, веснушчатый мужчина. Простовато хохотнул:

— Вон что… Тут уже есть посетители. Оказывается, не я первый! Может, помешал?

— Ох и глазастый вы народ, буровики! — смешливо погрозил пальцем Вадим Валерьянович. — Что ж теперь делать? Одному раздеваться, другому одеваться? Так, что ли?

— Так, — сказал веснушчатый и вышел в коридор. Он оказался коренастым, слегка косолапым бодрячком средних лет, одетым в черную гимнастерку, такие же бриджи и хромовые сапоги. Дружелюбно подмигнув Антону, надел офицерскую шинель без знаков различия, пушистую шапку. Простецки помахал на прощание кожаными перчатками и, бодро насвистывая, удалился.

— Веселый дядька! — улыбнулся вслед ему Антон.

— Да, стопроцентный сангвиник. — Вадим Валерьянович тоже чуть улыбнулся. — Действительно, посетитель. Бывают обстоятельства, когда человек вынужден обращаться к врачу в частном порядке…

— А-а… Понимаю.

Угостил Вадим Валерьянович по-царски. Оголодавший Антон с жадностью поглощал макароны с тушенкой, стопку за стопкой пил разведенный спирт-сырец и, чувствуя, как внутри все обмякает и согревается, охотно рассказывал о своем житье-бытье.

Вадим Валерьянович качал головой, ругал войну и нерасторопных снабженцев.

— Значит, в трест ходили вместе со Студеницей… Это хорошо, — похвалил он. — Выходит, начальник вам доверяет. И где этот трест находится? На Московской? Это в каком доме?

Антон объяснил подробно.

— Вот здорово! — удивился Вадим Валерьянович. — Так, говорите, папки находятся в красном шкафу, что у стены? Ах, в коричневом, посреди комнаты… Скажите, когда открывали тот шкаф, там на внутренней стенке не видели коричневого пятна? С какой полки брали папку?

— Со второй сверху. Папка номер тысяча сто тридцать шесть. Как сейчас, помню. А пятна не видел. С чего вы взяли, что там пятно? — в свою очередь удивился Антон.

— Эх, милый человек, — вздохнул Вадим Валерьянович. — В том здании когда-то располагался врачебный консультационный пункт. А я, грешным делом, однажды разбил в шкафу бутыль с йодом. В начале войны пункт перевели, а мебель осталась… — И опять вздохнул: — А шкафы те мы, медики, в здание на своем горбу затаскивали. Помню, тяжеленные были…

Упоминание о вещах заставило Антона оглядеться.

— Шикарно живете, — признался он. — Мне так не живать.

Расстались в полночь. Подобревший Вадим Валерьянович сунул в тощий Антонов рюкзак несколько банок консервов, солидный шмат сала, пачку довоенного рафинада.

— Эх, бобылья жизнь! Если мы друг другу помогать не будем, кто нам поможет? Питайся, дружище. Я тебе голодать не позволю. Если нужны деньги — не стесняйся. Отдашь когда-нибудь. Вот… сколько тут… Пять тысяч. По нынешним временам — не деньги… Но хватит пока?

— Дорогой Вадим Валерьянович… Благодетель ты мой! — окончательно раскис хмельной Антон. — Дай я тебя расцелую! Что бы я без тебя делал? Деньги возьму. Но только под расписку. Я человек порядочный. У меня дом свой! Погоди, я тебя еще отблагодарю… Нет-нет, давай бумагу. Где чернила? Пять тыщ… С базара буду подкармливаться!

Вадим Валерьянович похохотал добродушно, но бумагу и авторучку все-таки дал.

Не знал, не ведал тогда Антон, что, подписывая эту злосчастную бумажку, выносит самому себе окончательный приговор.

Приехав в Зауральск по делам, он опять навестил Вадима Валерьяновича. Как и в предыдущий раз, доктор встретил Антона радушно. Опять было вдоволь еды и разведенного спирта. Как обычно, хозяин больше расспрашивал, гость больше рассказывал. Антон был зол на Студеницу, который почему-то не торопился с бронированием. Шестимесячная отсрочка с каждым прожитым днем сокращалась, и в Антоновом воображении все чаще всплывали картины повторной медкомиссии и беспощадные глаза маленького полковника со шрамом.

Но как ни был занят своими страхами Антон, все же сумел заметить, что доктор в этот раз необычен, чаще обычного задумывается, поглядывает на него, на Антона, не то чтобы сердито, но вроде бы оценивающе.

— Что с вами нынче?

— А вас разве ничего не тревожит?

— Не знаю… — Антон вжал голову в плечи, столько в голосе доктора было чего-то скрытоопасного.

— Святая простота! — Вадим Валерьянович схватился за голову. — Ведь немцы завтра-послезавтра войдут в Москву! Правительство сбежало. Сталин неизвестно где!

— Ну и что? — Антона больше беспокоили собственные дела.

— А то, что немцы скоро будут здесь. Война проиграна!

— Вон как… Ну и что же теперь будет?

— Вы относитесь к инженерно-техническому персоналу?

— Нет, к рабочим.

— Хм… Но зарабатываете более пятисот рублей?

— Больше.

— Тогда все! — Серые, блестящие глаза Вадима Валерьяновича округлились. — Тогда вас немедленно поместят в концентрационный лагерь.