Старик - Иванин Александр. Страница 34

Вдруг над головой ударил в несколько очередей пулемет. Кузов машины дробно затрясся от выстрелов. Старик увидел, как впереди на дороге кеглями валятся мертвецы, освобождая проезд. Куля рулил сосредоточенно, сопя носом и периодически злобно матерясь. Машина запрыгала по трупам. Куля, почти не сбавляя газа, проскочил опасный участок.

Машина проехала через примечательное место. Мертвецы колышущейся толпой текли прямо через дорогу. Их было действительно много. Откуда их столько взялось в этом месте? Куда они бредут?

– Куля, ты калганом своим пошеруди малеха! Зачем ты сюда полез. В трупах завязнем, станем на месте – и чего тогда? У меня вся повязка кровью напиталась. Они же в машину лезть будут на запах. Нас мертвяками по самую крышу мигом засыплет.

Куля ничего не сказал, только крепче сжал баранку джипа.

За окном бежала Москва – новая и страшная, одновременно знакомая и незнакомая. Город смердел мертвечиной. Движение на улицах напоминало агонию. Редкие одиночные машины, военная техника, колонны разномастных автомобилей. На улицах уже не было прохожих, точнее, не было живых прохожих. Мертвые бродили, стояли и лежали повсюду. Старик увидел, как механически бредущие манекены просто массой задавили двух бегущих женщин. Те сначала пытались уворачиваться от мертвецов, отталкивали их от себя, даже, можно сказать, вполне успешно. Потом на руке одной из них повис голый ребенок без кожи на лице. Вторая успела пробежать после этого не больше десяти метров. Ее за ногу схватила толстая женщина с объеденными до костей ногами.

Столица умирала в конвульсиях. Старик зажмурился, чтобы не видеть этого кошмара. Он и хотел бы заплакать по уходящей из города жизни, но слез у него не было.

– Дед, а ты зачем портфель с собой взял? – поинтересовался у него Смуглянка.

– Так у меня там все, что от прежней жизни осталось.

Дед молча вытащил тонкую книгу большого формата – глянцевое подарочное издание о городе-курорте Сочи. Меж толстых мелованных страниц лежали три фотографии. На первой старой черно-белой фотографии его за шею обнимали дочка и сноха, а вокруг цвели яблони. Сын стоял рядом и надевал мясо на шампуры. Все улыбались. Жена сына тогда уже беременной была. Все улыбались такими безмятежными, радостными улыбками. На второй большой фотографии из фотосалона он и его ненаглядная Софьюшка держали друг друга за руки. На третьей фотографии была одна Софьюшка, точнее, только ее лицо. Она подпирала обеими руками голову и улыбалась легкой, едва заметной улыбкой. Можно было сказать, что улыбается она только глазами. Он даже не помнил, когда сделали эту фотографию. Старик нашел ее буквально на днях, когда клеил очередной альбом.

Смуглянка посмотрел на фотографии, молча кивая. Потом книга перекочевала обратно в портфель. Дед использовал книгу вместо папки и носил ее с собой в портфеле постоянно.

Проезжая под мостом, Куля свернул в сторону. Мертвяков было удивительно много.

– Какого хрена… – начал было Смуглянка, но осекся, увидев, что пикап подъехал к короткому микроавтобусу, на крыше которого стоял человек с видеокамерой.

Было непонятно, как Куля сумел заметить бедолагу на крыше автомобиля. Ведь его закрывал собой разбитый автобус. Куля практически вплотную притерся к белому микроавтобусу, зажав бортом четверых зомби. Противно затрещали кости. Старик не увидел, но сразу почувствовал, как парень с крыши микроавтобуса спрыгнул в кузов. Джип рванул с места, расталкивая и давя бредущие и стоящие трупы. Опять были глухие удары тел о кенгурятник и борта машины, хруст костей от ударов и хруст под колесами автомобиля. Почти все лобовое стекло было забрызгано кровью. Дворники размазывали грязную жижу по стеклу. Жидкость в бачке омывателя уже закончилась. Сзади большим кораблем плыл КамАЗ. С улицы тянуло трупным смрадом, кровью и смертью.

Дальше ехали уже без остановок. Хотя Куля и попытался подобрать с дороги женщину с ребенком, но в последний момент отвернул от них со словами:

– Укушенные они.

Это был приговор.

Около МКАДа выезд из города был перегорожен бетонными блоками и бронированной военной техникой. На импровизированных вышках из тех же самых блоков стояли пулеметы. Огонь частых дульных вспышек был виден еще издалека. По шоссе перед блокпостом ездил желтый колесный трактор и отвалом убирал с дороги трупы, освобождая проезд. Прямо на крыше трактора в обычном кресле, примотанном тросом к крыше кабины, сидел боец и периодически стрелял из автомата.

Их пикап и КамАЗ пропустили без задержки. За МКАДом они влились в поток машин, едущих от города. Остановившиеся из-за поломки или аварии машины сталкивали на обочину военные. Вокруг некоторых из таких горе-машин кучковались зомби. Не хотелось думать, что водителей и пассажиров этих машин оставляли на произвол судьбы.

По встречным полосам шла военная техника и редкие автомобили. На заправках стояли очереди машин. Такие же очереди были около придорожных закусочных. Некоторые павильоны, дома и магазины, мимо которых они проезжали, вполне откровенно грабили, а некоторые пылали пожарами или были уже выгоревшими.

Старик видел из окна джипа смерти, истерики, стычки. Все происходящее казалось нереальным, искусственным и наигранным. Он опять смотрел через окно свой нескончаемый сериал. Думать и говорить не хотелось. В душе был страх. Он боялся того, что происходит. Он боялся будущего. Так не должно быть.

Старик как-то слышал фразу: «Устал от жизни и хочет спокойной смерти». Тогда он просто удивился и задумался над этими словами, а сейчас понимал, какая это несусветная глупость. Даже в его возрасте и с его болячками, даже несмотря на то что он безразличен как своей дочери, так и остальным родственникам, он хотел жить. Пусть плохо, пусть трудно, но жить, несмотря ни на что.

Вскоре мелькание картинок за окном замедлилось. Они свернули с шоссе после большого фанерного щита с надписью: «Накопительный пункт – 300 метров».

Глава 10

Огонь

Огонь разгорался медленно и со вкусом. Сначала маленький и озорной, он рос, стремительно набирая силу и разбегаясь вширь. Огонь похлопал пузырьками вскипающей солярки вслед уходящим людям, подарившим ему жизнь. Он в блаженном предвкушении облизывал куски деревянной мебели и одежду мертвых людей, с упоением вгрызался в сладкие топливные брикеты. Ему хотелось жрать.

Подобно пружине колоссального механизма он разворачивался и распрямлялся. Скрытая мощь рвалась наружу. Он готовился к броску, но в самом начале его отбросило назад как цепного пса, рванувшегося навстречу желанной свободе. Хотя его осадила не цепь и не тугой ошейник. Огонь задыхался. Разрастаясь, он выжрал почти весь кислород в вестибюле и жадно всасывал в себя малейшие сквозняки, долетающие с лестницы. Убежать из душного лобби он не мог: в лифтовом холле не было еды. Он бесновался, он сатанел, он выблевывал клубы черного густого дыма, который зловонной массой лениво ворочался под потолком, скорчиваясь в жгуты и безобразные кучи. Рваные облака полного сажи дыма нашли выход и потекли жаркой волной вверх по лестничной клетке.

Огонь одержал победу. Он трескучим жаром разрушил стекла окон в вестибюле подъезда. Они лопнули, не выдержав его горячего напора. Огонь вдохнул живительного свежего воздуха и торжествующе заревел бешеным слоном. Яркая вспышка бушующего пламени вышвырнула прочь на лестницу ленивую массу черного дыма. Перегретый воздух погнал непроницаемые жирные клубы все дальше и дальше вверх по ступеням и перилам. Обжигающий смертоносный поток достиг верхней площадки и вошел в открытую дверь квартиры Петрова.

В это самое время Кызя сидел в проеме распахнутой двери той самой квартиры. Морф восстанавливался медленно. Повреждения были не такими уж и значительными, но больше всего досталось как раз самым нежным и уязвимым местам. Зрение возвращалось очень тяжело. Но в отсутствие зрения Кызя стал ощущать окружающее пространство. Если поначалу он воспринимал только волны живого тепла, то сейчас чувствовал окружающие предметы и обстановку вообще. Пожалуй, со временем он сможет обойтись и без этих нежных глазок, как и погибший маленький морф.