Неукротимый (ЛП) - Аврора Белль. Страница 16

Что ты будешь делать, когда цель, над которой ты работал всю свою жизнь, превращается в облако дыма?

Верно. Ты найдешь новую цель.

С сегодняшнего дня, я задал себе новую цель.

Лекси.

Я жестоко улыбаюсь, просматривая газету.

Я собираюсь сломать её.

Прошла неделя.

Неделя скверного настроения. Неделя беспокойства. Неделя скрытой депрессии.

Вздох.

Это была тяжёлая неделя. Почему, спросите вы?

Ну, ответ прост. Твитч исчез.

На протяжении всей недели я украдкой озиралась вокруг себя, надеясь, что он снова покажется. Или появится. Сделает хоть что-нибудь. Обычно, перед тем, как заметить его, я чувствовала на себе его взгляд. Чувствовала что-то. Но он просто... ушёл.

Оставив меня с моими мыслями, которые вихрем проносятся в моей голове.

Неужели наш секс был настолько плох? Так плох, что мой сталкер бросил меня? Я знаю, это было неловким, но кульминация была отличной... не так ли?

Быть брошенной своим сталкером — довольно паршиво. То есть он наблюдает за тобой неделю за неделей в течение почти целого года, потом вы занимаетесь сексом, и он после этого думает: «Ну, перепихнулись по-быстрому и хватит. Твоя роль жертвы больше не требуется. Не звони мне, я сам позвоню. Дело не в тебе... а во мне. Мы просто на разных стадиях наших «сталкер и его жертва» отношениях. Мне нужно время».

Насколько же ты жалкая! Тебя, на самом деле выводит из себя, что твой сталкер больше не прячется где-то в тени. Это просто... плачевно.

Я знаю, что это странно, чёрт побери! Именно поэтому у меня такое скверное настроение. Так что, когда я располагаюсь за моим письменным столом, подношу кофе к губам, и меня прерывает стук в дверь, я рычу. Да. На самом деле, рычу:

— Что надо?

Из-за двери показывается Чарли, просовывая своё милое круглое лицо в мой кабинет:

— Эй, Лекс, у тебя есть минутка?

Как я могу быть такой грубой с Чарли?! Он всегда такой вежливый и тактичный. Я чувствую себя настоящей стервой из-за своего тона. Он заставляет меня почувствовать себя ещё хуже, когда на его лице отражается беспокойство, и он тихо спрашивает:

— Лекс, ты в порядке? Ты выглядишь подавленной.

Чёрт. Заставь меня почувствовать себя куском дерьма, почему бы и нет?!

— Просто немного разболелась голова, — выдавливая улыбку, сообщаю ему я. — Ничего такого, с чем не смогло бы справиться обезболивающее.

Он всё ещё выглядит обеспокоенным:

— Я могу попросить кого-нибудь ещё заняться этим делом. Ничего страшного.

— Положись на меня, Чарльз! — улыбаясь еще убедительнее, я хлопаю по столу. — В чём дело?

Кажется, он, наконец, верит, что я в порядке, потому как принимается объяснять:

— У нас новый спонсор. Пластиковая компания, которая хочет вносить ежегодный взнос ближайшие пять лет.

Это потрясающе! Хоть нас и финансирует правительство, но существуют тонны некоммерческих и благотворительных организаций, которые нуждаются в деньгах, чтобы продолжать делать то, что они делают. Правительство помогает всем, кому может, но денежные средства ограничены и нет возможности помочь всем без исключения. Это очень печально. Приюты для женщин, обеды для бездомных, центры для беспризорников остаются на плаву благодаря частным пожертвованиям. И если речь идет о пятилетнем соглашении, то мы, должно быть, говорим о кругленькой сумме.

Сдерживая свою внезапную радость, я тихо спрашиваю:

— Сколько в год?

— Пятьсот тысяч, — расплывается в улыбке Чарли.

Я хватаюсь за край стола, чтобы не сползти на пол в обмороке. Это немыслимая сумма денег, которую может пожертвовать какая-либо кампания. Это два с половиной миллиона долларов за пять лет! Это невероятно... удивительно... поразительно! Это сумма, которую мы сможем употребить на столько добрых дел. Большие деньги означают большие проекты.

Я витаю в облаках!

Встаю так быстро, что у меня кружится голова, подхожу к Чарли и кладу свои дрожащие руки ему на плечи, от волнения вцепившись ему в одежду. Я открываю рот, пытаясь выразить всю степень своей радости... но так ничего и не могу произнести. Чарли смотрит на мою отвалившуюся челюсть и тихо смеется.

— Вот почему я хотел, чтобы именно ты занималась этим и узнала все подробности, — он ласково смотрит на меня. — Никто не заботится о других так, как ты, Лекс.

Вновь обретая голос, я улыбаюсь своей первой за эту неделю искренней улыбкой:

— Пришли их ко мне.

Улыбка Чарли меняется.

— Хорошо. Но, Лекс... — он замолкает, и я вопросительно поднимаю брови. Чарли медленно качает головой и произносит: — Просто... просто помни наш девиз, ладно?

Развернувшись, он выходит из моего кабинета, оставляя меня в смятении и в недоумении. Наш девиз.

Равенство выше стереотипов.

В нашей области мы имеем дело с разными людьми, из разных социальных слоев, рас, и религий. В нашей работе нет такого понятия, как норма. И печальная правда состоит в том, что это очень легко — повесить ярлык на человека, которого вы совсем не знаете. Нашему разуму достаточно одного взгляда на человека, чтобы составить о нем мнение и определить тот тип человека, к которому, как мы полагаем, он относится.

И в девяноста девяти процентах из ста, мы ошибаемся.

Ну, теперь я начинаю нервничать. Беру свой кофе, я направляюсь к двери, и по пути задеваю каблуком за ковер. Я качаюсь, но остаюсь на ногах, хотя все же умудряюсь расплескать кофе себе на руку и на пол.

Подняв голову в безмолвной молитве, я делаю глубокий вдох и подхожу к столу, из ящика которого вытаскиваю горсть салфеток. Немного приподняв юбку, я опускаюсь на колени и начинаю вытирать лужу на полу.

Кто-то откашливается. Если быть точной, мужчина.

Всего в шаге от меня я замечаю пару итальянских кожаных мужских туфель. Неплохо. Продолжая свой путь вверх по чёрным брюкам, которые обтягивают крепкие мужские ноги, мои глаза скользят по его паху к ремню...

Этот ремень.

Мои глаза расширяются. Тот самый ремень!

Пробежав беглым взглядом по его свежей белой рубашке, шёлковому чёрному галстуку и классическому чёрному пиджаку, мой взгляд поднимается выше и встречается с парой полуприкрытых карих глаз.

Моё сердце ускоряет свой ритм.

Что здесь происходит?

Я всматриваюсь в его лицо, а он смотрит на меня в ответ. Мой взгляд медленно движется по маленькой татуировке «13» на его скуле, потом спускается по искусным завиткам, цветным и серым, которые украшают его шею и выглядывают из-под ворота рубашки. Мы продолжаем смотреть друг на друга. Я пытаюсь понять, что, черт побери, тут происходит, а он, пытается оценить мою реакцию на то, что мы встретились в более... профессиональной обстановке.

Делая небольшой шаг мне навстречу, он оказывается невозможно близко ко мне. Моя грудь слегка задевает его колено. На его губах появляется кривая усмешка, и он смотрит на меня снизу-вверх, стоящую перед ним на коленях. Одной татуированной рукой он поправляет запонку на другой.

— У меня появилось странное чувство дежавю, — донесся до меня его хриплый голос.

О, мой гребаный бог.

Этого не может быть.

Проклятье.

Я совсем не планировал, что наша встреча с красавицей Алексой Балентайн произойдет подобным образом — она стоит передо мной на коленях. И по выражению ее обескураженного лица, она тоже такое не планировала. Но все получилось именно так.

Ее ясные голубые глаза впиваются в мой ремень, и ее зрачки моментально расширяются. Она судорожно втягивает воздух.

Твою мать, твою мать, твою мать!

Ей понравился ремень. Он никому не нравился. Им можно задушить, в конце-то концов. Я издаю слабое рычание, и она запрокидывает голову, смотря на меня снизу-вверх. Она старается избежать моего пристального взгляда. Мне это не нравится.