Каратель - аль Атоми Беркем. Страница 20

Заместитель рефлекторно сжался на сиденьи, пытаясь отвернуть глаза от фонтана стекла и крови, и уперся ногами в ожидании удара. Хаммер подпрыгнул на чем-то, скрытом под снежной целиной, и ткнулся бампером в стенку кювета, осыпав снег остатками лобовых стекол. Холостые были выставлены кое-как, и разок-другой поперхнувшись, мотор остановился, тихо гудя каким-то вращающимся по инерции агрегатом.

На мгновение заместителю показалось, что они просто куда-то въехали и никакой стрельбы не было, но по левой щеке тронулась и поползла вниз липкая масса с острыми осколками, и сердце заместителя забилось часто и слабо, как у птицы, которую достаешь из ловушки. Едва поняв голову, заместитель почуял смрад порохового нагара, и скорее почувствовал, чем увидел глядящий ему в лицо дульный срез двустволки.

Перенеся нефокусирующийся взгляд чуть дальше, Иванов обнаружил растянувшееся в резиновой ухмылке бородатое лицо человека с неживым глазом и розовой ямой на месте второго.

— Привет, — тихо, словно не Иванову, сказал человек, и Иванов машинально дернул головой.

— Че, волочешь по-нашему, Джонни? — не очень-то удивился человек. — Молодца. Вылазь.

Иванов выпал из хаммера, стараясь не терять из виду черные дыры ствола. Стоять получалось плохо — Иванову казалось, что он пытается удержаться на ногах в пляшущей на волнах лодке.

— Че, не стоится? — посочувствовал бородач, и Иванов почему-то опять кивнул.

— Ну пошли тогда, — мотнул стволом человек.

— К-куда? — едва вытолкнул из себя Иванов.

— Известно куда, — серьезно ответил человек, и Иванову на мгновенье показалось, что он сейчас все поймет, и этот человек просто шутит, и вообще все это какая-то дурацкая шутка, только…

Безголовое тело Командира ломало эту чудесную, спасительную догадку. Иванов едва не упустил начавшее искривляться лицо, но поймал его, и даже проглотил поднявшийся к горлу ком; зато начал негромко, но как-то очень глубоко икать.

— Слышь, я это, русский… — понимая, что все бесполезно, Иванов попытался вцепиться в расползающуюся под пальцами надежду.

— Да? А я думал, ты Джонни. — сообщил человек и скомандовал раздеваться, показав стволом на заднюю дверь хаммера, типа сюда складывай.

Разум уже потихоньку покидал Иванова, и он даже обрадовался, что его не убьют, пока он будет раздеваться, но пальцы не слушались и все быстрее, быстрее расстегивали-стягивали-складывали. Пометавшись между невероятными надеждами на звук моторов подмоги, на исчезновение этого злого мужика, на то, что сейчас мама разбудит в школу, оставшийся в трусах и носках Иванов распрямился уже полубезумно улыбаясь.

— Молодец, аккуратно сложил, — серьезно похвалил его бородатый, и, отставив ружье, велел снять носки с трусами тоже.

Не решаясь злить бородатого, Иванов быстро скинул трусы с носками, и застыл на снегу, то прикрывая съежившиеся муди ладонями, то вытягивая по швам руки с неостановимо шевелящимися пальцами. Какой-то маленькой частью сознания он удивлялся, что ногам совсем не холодно, а большая его часть летела-летела-летела куда-то вниз, внутрь себя, и никак не могла кончиться или остановиться. Он даже не сразу заметил, что мужик, похоже, решил стукнуть его рукой по яйцам и не успел отстраниться, и тут ему на руки вывалилась чуть ли не охапка каких-то скользких горячих шлангов, он еле успел поймать их, прижав к себе, но они как живые норовили выскользнуть из колышащейся кучи или продавиться между ладонями, а мужик отскочил на шаг и встал, заинтересованно склонив голову, и от этих дурацких мокрых колбас так одуряюще шибануло, что у Иванова закружилась голова и мужик куда-то пропал, а потом куда-то делись ноги и он упал вперед, прямо на эту мокрую охапку и стало темно.

Ахмет дернул ручку с водительской стороны, позволив вывалиться трупу… Всадник, бля, без головы. Эк попасть-то угораздило, — с тенью стрелкового удовлетворения отметил, что от черепушки остались одни челюсти. Пока раздевал, сожалея об отсутствии АК или какого ни-то винтореза — вон как уделал такую классную одежонку, на улице резко потемнело, ветер нагнал какие-то особенно плотные тучи. Решив, что это знак, Ахмет не стал смотреть, куда это успели сгонять с утреца два полицая, как уже почти было собрался. Выкинул из машины и карманов одежды всю найденную электронику, протер снегом уляпанную седуху и влез на место безголового — слава Богу, завелось с полутыка. Торопливо выскочив на дорогу, погнал хаммера туда, куда не сунется ни один идиот, кроме одного сумасшедшего татарина… — справедливо, в общем-то, определил себя Ахмет. В больничку… Самое позднее к вечеру этот тазик найдут сверху, и пусть уж тогда заодно сделают хорошее дело — че-то не нравится мне тубик, вот хоть тресни…

Сначала с опаской, а потом с безжалостной небрежностью бросая хаммера через сугробы, Ахмет получал огромное удовольствие от мощи мотора и огромных просветов, но старался держаться самых малоразрушенных улиц, прикрываясь от неба остатками домов — …Кто его знает, может, со спутника уже определили, что эти шлюхи мертвы, а в машине чужой. И на меня уже пикирует какая-нибудь сраная joint-bomb…

Поглядывая на грозную пустоту над головой, Ахмет вдруг ярко представил себе бледный факел умной и глазастой ракеты, и изменил план. Война — путь обмана, правильно сказал какой-то древний то ли японец, то ли китаец… Значит, надо разгрузиться в частной застройке рядом с больничкой. Потом отогнать тазика к самому крыльцу тубера, пусть его хуярят. И не спалиться по следу… Постепенно перестав прятать колею, Ахмет на второй пополз между руинами коттеджей, море которых расстилалось по юго-западному рубежу больничного городка. Сделал несколько ложных следов к наиболее сохранившимся кирпичным, подогнал хаммера к уцелевшему крыльцу ветхого домика пятидесятых годов постройки — здесь жил отчим одного давно забытого знакомого, какая-то шишка с химзавода. На кухне должен быть лаз в неплохо отделанный погреб. Если его не завалило и никто там не гниет, то как раз.

Подвал оказался нормальным — на полу смерзшееся содержимое протухших банок, то ли полопавшихся, то ли побитых; но ни трупов, ни особых разрушений. Разгрузив хаммера в погреб, Ахмет понял, что заделался самым богатым буратиной верст на сто в окружности. Алюминиевый кофр с вражьими СВ [35] , классным саперским инструментом и несколькими незнакомыми зарядами. Два тридцать вторых глока [36] с носимым боезапасом. Странная кургузая винтовка c половиной магазина. Браунинг.50 с коробкой [37] , но без станка или сошек, похоже, от этого же хаммера. Одеяло, в которое был завернут пулемет; все в масле, но целое. Лопата. Лебедка, маленькая, судя по надписи, на шесть тысяч фунтов, ого. Ящик с инструментом, полупустой и захламленный; видимо, эту машину никто не любил. И главное — неимоверно засранные, до каменной неподвижности затворных рам, наши волыны — три семьдесят четвертых весла [38] и АКМ. Две полусотых ленты семеры, выглядящие так, словно их таскали в дождь по двору бойни. Куча всякой мелочи, увязанная в куртку безголового… Че они волыны-то наши с собой таскают, да еще такие засранные? — недоумевал Ахмет, выскребая из найденных в подвале банок какую-то перетухшую мерзость. — Бля, даже мерзлое воняет. Кажется, это были огурцы. Или помидоры. Ладно, пойдет, отфильтрую, если че… Сунув за пояс один из глоков, Ахмет рассовал банки по салону и широким заносом сдал со двора… Порезвись, телега, напоследок, — мысленно сочувствовал он неплохой машине, почему-то не перенося на нее отношение к хозяевам. Точнее, хозяйкам. Хаммер словно понимал, что едет в последний раз, и душевно пер по целине, размашисто приседая; легко прошибал довольно высокие местами сугробы и не обращал внимания на кусты. Вот и тубик… Все, машинка, приехали. Ох, как же здесь нехорошо-то, а…