Сломанная корона - Астахов Андрей Львович. Страница 47

– Ах, ты вернулась! – Леди Гризельда возникла рядом с нами, будто выросла из паркетного пола. Она была уже в хорошем подпитии и держала в каждой руке по высокому хрустальному бокалу с вином. – Как хорошо! Ты со мной еще не пила, доченька. Вот! – Гризельда вручила мне бокал. – Ты же хочешь поздравить меня и поцеловать?

– Конечно, – я дал себя обнять, подарил даме самый целомудренный поцелуй в губы и выпил вино – отличное, надо сказать.

– Какой чудесный напиток! – сказал я, облизнувшись. – Просто райский нектар.

– Это мой фирменный коктейль, милочка, – Леди Гризельда залпом выпила свой бокал и тут же подозвала слугу с подносом, уставленным полными бокалами.

– Еще по одной! – воскликнула она тем театрально-жизнерадостным голосом, каким обычно говорят подвыпившие актрисы. – За тебя, моя радость! За твое будущее счастье с моим сыном.

Третий тост мы подняли за Джармена, четвертый – за наших с ним будущих детей, пятый – за все хорошее, шестой – за любовь. Когда леди Гризельда взяла с подноса седьмую пару бокалов, Джармен осмелился вмешаться.

– Мама, мне кажется, что вы достаточно выпили, – сказал он, потупив глаза. – Да и Марике…

– Марика, как? – Леди Гризельда округлила глаза, и вдруг разразилась хриплым пьяным смехом. – Вы еще не супруги, а мой сыночек уже решает за тебя?

– Мама! – Джармен покосился на гостей, которые с интересом наблюдали за нами. – Мне показалось…

– А мне нет, – Гризельда протянула мне бокал. – За что пьем, милочка?

– За нас с вами и за хрен с ними, – сказал я и залпом выпил свою порцию коктейля.

– Уважаю! – вздохнула Гризельда и последовала моему примеру. – А теперь всем танцевать!

Музыканты грянули бодренький гавот, и гости, образовав «змейку», подхватили нас с Джарменом и потащили в сумасшедшую пляску. Пока я возился с папашей Нико, все почтенное собрание хорошо приняло на грудь, и гости выделывали такие коленца, что это надо было видеть. Змейка распалась, и теперь каждый выдавал кто во что горазд. Вообще, в ярко освещенном зале уже начинали сгущаться пары обычной пьяной угарной бестолковщины, которая начинается на любой вечеринке после десятой-одиннадцатой рюмки. Раскрасневшиеся мужики в съехавших набекрень париках пошли вприсядку вокруг хохочущих дамочек, а те, подобрав свои юбки, открывали взору кавалеров уже не только лодыжки, но и детали анатомии, расположенные гораздо выше колен. Сама Гризельда, под руку с двумя молодыми напудренными пижонами, скакала по залу как взбесившийся мустанг, издавая возбужденное счастливое ржание. А я внезапно почувствовал, что выпитый фирменный коктейль Гризельды уж слишком сильно ударил мне в голову – верно, все дело в том, что я с полудня ничего не ел и принял чуть ли не литр пойла на голодный желудок. Меня начало тошнить, голова кружилась. Я и сам не заметил, как оказался на балконе, а рядом со мной был Джармен, и в его глазах были участие и озабоченность.

– Тебе плохо, радость моя? – спросил он.

– Мне хорошо, – сказал я и поразился, как же сильно заплетается у меня язык. – Идем… плясать!

– Я что-то не хочу.

– Твоя маманя обидется. У нее днюха сегодня, а мы косим от общего веселья. Пошли?

– Что ты сказала?

– У-у-у, да ты оглох, да?

– Умоляю, Марика, больше не пей, ладно?

– Заметано, – я едва не свалился, наступив на шлейф собственного платья, чертыхнулся и пошел в зал. По дороге остановил слугу с подносами и потребовал стакан воды. Лучше бы я не пил воду – разбавленное вино поднялось кверху, и в горле у меня закипела кислота.

– Марика? – Джармен обнял меня за талию.

– Где тут можно… блевать? – осведомился я, чувствуя, что ноги у меня стали совсем ватными, а голова будто вращается на шее, как флюгер под ураганом. Нет, я явно не подрасчитал свои силы! Хрупкая конституция Марики не выдержала таких возлияний.

– Пойдем, я помогу тебе, – сказал Джармен, но было поздно. Я организовал такой энергичный фонтан из своего пищевода, что по полной оросил и свое платье, и роскошный дублет Джармена из зеленого шелка.

– Ох! – сказал я, покачиваясь и пытаясь удержаться на ногах. – Как плохо! Прости, я… не хотела.

– Мама, мама! – ворчал Крейг, вытирая свой облеванный дублет платком и одновременно поддерживая меня, чтобы я не свалился. – Сколько раз говорил ей, что нельзя смешивать в коктейлях вермут и коньяк!

– Хороший… коктейль, – выдал я, и тут в моей голове неожиданно и отчетливо зазвучал пьяный голос Марики.

– Леша, – сказала вампирша, – я тебя люблю! Ты должен знать… С Джарменом я ни разу не испытала оргазм. А с тобой у меня он случался постоянно. Однажды я испытала его три раза подряд. Я тебя люблю. Ты мое сокровище! Я за тебя всем им глотку перегрызу!

– Марика, ты нажралась, – сказал я.

– Ага, – Марика перешла на хриплый шепот. – Я хочу любви. Сейчас, здесь, прямо в этом зале.

– Это… невозможно.

– Ты мне отказываешь?

– Это невозможно. Это… непристойно.

– А мне плевать! Давай займемся любовью, Осташов. Доставь мне удовольствие.

– Это не… возможно, – в третий раз повторил я, ухватившись за портьеру одной рукой и за Джармена другой.

– Что невозможно? – спросил Крейг, заглядывая мне в глаза.

– Невозможно заниматься любовью в таком состоянии, – выговорил я (с трудом, надо сказать). Джармен решил, что эти слова относятся к нему.

– Милая, ты права, – со вздохом сказал он. – Давай я отнесу тебя в твою комнату.

Я не успел ничего сделать. Крейг подхватил меня, взвалил на плечо и понес, словно мешок, через весь зал, сопровождаемый аплодисментами, гиканьем и непристойными пожеланиями, будто именины Гризельды внезапно превратились в свадебное застолье.

– Хорошей ночи! – орали пьяные гости, увязавшись за нами вереницей. – Джарми, покажи красавице, на что ты способен!

– Сынок, не опозорь нашу семью! – кричала вконец опьяневшая Гризельда. – Марика, дай ему все, что он пожелает! Ураааа! Ураааа!

Я уже был не в состоянии что-то говорить, а уж тем более сопротивляться. Я вырубился окончательно. Помню только, Джармен втащил меня в тихую прохладную комнату и уложил на кровать. Когда моя голова упала на подушку, накатил новый приступ тошноты, и я благополучно домарал уже испорченное платье. Я еще видел, что Джармен смотрит на меня, качает головой, а потом он вышел из комнаты, и я только слышал его голос. Звуки стали неестественными, будто мне воды налили в уши, а потом появились служанки, Соня и Джема. Последнее, что сохранила моя помрачненная убойным коктейлем леди Гризельды память – это то, что девчонки меня раздевают. Я еще что-то пытался сказать и все, конец фильма.

Что со мной было, что мне снилось – в упор не помню. Несколько раз я просыпался с чувством похмельного жара и ужасной жажды. Потом я все-таки заснул окончательно и пришел в себя только ближе к полудню, совершенно больной и с чувством отвращения к себе. Первое, что я сделал, когда почувствовал, что могу двигаться и соображать – это нашел на прикроватном столике кувшин с водой и напился, а потом, доковыляв до зеркала, глянул на себя. Вид у меня был на редкость потасканный.

– Марика, – сказал я, – ты плохо выглядишь, реально.

– Я и чувствую себя отвратительно, – отозвалась шипящим шепотом вампирша. – В голове будто петарды взрываются.

– Сейчас немного придем в себя и свалим отсюда. Хватит с меня свекровкиных именин!

Оценив те изменения, которые внесло в мою внешность тяжелое похмелье, я начал искать, во что одеться. Мой вчерашний гардероб, измятый и заблеванный, служанки унесли, и ничего взамен не предложили. Я так понял, чистую одежду служанки должны были принести мне после пробуждения по велению Гризельды и по моему хотению. На столе я увидел колокольчик для вызова прислуги, но звать девчонок не собирался. Теперь, несколько вернув себе способность соображать и оглядевшись, я убедился, что Крейг вчера принес меня отсыпаться в ту самую гостевую комнату, где накануне дня рождения Гризельды я переодевался в вечерний туалет. Так что искать мои вещи не пришлось – они были в платяном шкафу, аккуратно сложенные и заботливо вычищенные служанками. Даже не могу сказать, сколько времени у меня заняло одевание. Одно было ясно – за время моего пребывания в этом мире я еще ни разу так безобразно не напивался, даже в тот день, когда мы с Тогой и Хатчем чудом унесли ноги из альтернативного 1944 года.