В ожидании счастья - Бялобжеская Анастасия. Страница 48
— А с Майклом у тебя как?
— Звонит иногда. Помнишь женщину, которую мы с ним видели?
— Да.
— Это так, говорит, ничего серьезного. Он и пригласил-то ее, чтобы не сидеть дома. Ну и пусть его. Старина Майкл сказал, что не намерен сидеть у телефона сложа руки, дожидаясь, когда я позвоню и скажу, что ему делать дальше.
— Молодец, Майкл.
— Да я и не хочу с ним встречаться, пока.
— Никогда не сжигай мосты, Робин.
— В любом случае Трой — прямо дар Божий. То, что нужно.
— И чем же вы занимались, или лучше не спрашивать?
— Ой, Берни, перестань. Ты прямо как Глория.
— Стало быть, ты с ним уже трахнулась.
— Ну и что?
— Робин, ну, когда ты научишься управлять своей слишком активной секс-машинкой? Ты совсем не умеешь говорить „нет"?
— А зачем?
— Да чтобы сначала узнать человека получше, бестолочь.
— А ты подумай, вот не переспала бы я с этим неумехой-трахальщиком Майклом сразу, что тогда?
— Может быть, поняла, что на самом деле он тебе по-настоящему нравится.
— Он мне нравится, но он меня просто не удовлетворяет. Если чему-то меня жизнь и научила, так это тому, что нельзя научить мужика трахаться.
— Не спорю.
— А знаешь, как тяжело сосать маленький член?
Бернадин засмеялась.
— Не знаю и не горю желанием узнать.
— Ладно, подруга, этого красавца я намерена удержать.
— Да как ты вообще можешь такую чушь нести, Робин? Ты же с ним только три дня назад встретилась!
— Есть такая штука, взаимное притяжение, понимаешь? Ты слишком долго была замужем, Берни, вот в чем твоя беда.
— Наверное, ты права.
Глория вернулась с пустыми руками и садиться не стала.
— Готова, Берни?
— Да, — сказала та, собирая пакеты с покупками.
— Ты придешь на собрание? — спросила Глория у Робин.
— Наверное, — ответила она, — а когда, кстати?
— В четверг, пятого апреля. Ты же, кажется, записывала.
— Да, но блокнот-то я с собой не ношу, мисс Оазис.
— Пока, Робин. Надеюсь, там увидимся.
— Пока, — отозвалась Робин.
По дороге к машине Бернадин посмотрела на Глорию и вдруг расхохоталась.
— Чему это ты? — спросила Глория.
— Робин. Она безнадежна.
— Я думала, ты это давно поняла, — хмыкнула Глория и достала из сумочки баночку взбитого йогурта с карамелью.
Пальцы Бернадин так и летали по кнопкам счетной машинки. Перед ней лежало штук десять, если не больше, папок с разными контрольными листками. На следующей неделе аудиторская проверка, и если к этому времени в цифрах порядка не будет, ее ждут неприятности. И большие. Сама, конечно, виновата, что так долго тянула, но сразу столько всего навалилось, что просто не знаешь, с какого конца взяться. К тому же одна секретарша ушла, и они отстали из-за этого тоже. Бернадин просила найти ей помощника, но начальник слишком большой жмот, чтобы нанять еще кого-то. Часть ее работы состоит в оплате счетов клиентов. Ей приходится выписывать чеки по индивидуальным пенсионным счетам, по налогам на зарплату, по расходам на содержание недвижимости, на непредвиденные обстоятельства. Кроме того, Бернадин вела учет всех сделок и операций и должна была проверять, все ли доходы и расходы учтены. Одной из компаний, которую представляла Бернадин, принадлежала сеть домов престарелых. Сегодня утром Бернадин сообщили, что на компанию подали в суд: пища на одном из объектов оказалась недоброкачественной, и даже были случаи отравления. Два человека умерли. Можно не говорить, что в офисе с утра царила паника. К тому же именно на сегодня у нее назначен прием у врача, который никак нельзя отменить.
От дыма в ее кабинете уже нечем было дышать. Затрещал селектор.
— Герберт звонит, вторая линия, — сообщила секретарша.
Интересно, а теперь что ему нужно? Он уже звонил утром. Да и сейчас еще только одиннадцать. Бернадин взяла трубку:
— Да, Герберт, я слушаю.
— Я хотел спросить, что ты делаешь в обед.
— Я занята.
— А поужинать сходить?
— Я очень занята. А дома ты когда-нибудь ешь?
— Нет, если меня не вынуждают. Я бы хотел с тобой куда-нибудь сходить.
— Послушай, Герберт, у меня просто гора работы. Скорее всего, мне придется просидеть здесь допоздна, и я вообще не знаю, когда освобожусь.
— А вечером сегодня, когда дети спать лягут, можно, я к тебе зайду ненадолго?
— Ты в своем уме? Знаешь, Герберт, по-моему, наши отношения зашли несколько дальше, чем мне бы хотелось.
В дверь заглянула секретарша:
— По первой линии звонят из школы. Оника заболела.
— Черт! Герберт, все, мне надо бежать, что-то случилось с дочкой. Я тебе позвоню на следующей неделе. — Бернадин переключилась на другую линию, сердце колотилось как бешеное. — Что с моей девочкой? — спросила она.
Школьная медсестра сказала, что у Оники температура 39,3, и ее нужно поскорее забрать и, если температура не упадет, немедленно отвезти к врачу. Забрать? Господи, не могу я вот так все бросить, и ехать за ней. Первым желанием было позвонить Джону, но она вспомнила, что он в Мексике. В отпуск уехал. Она закурила сигарету, не замечая, что недокуренная все еще дымится в пепельнице. До школы минут двадцать — двадцать пять на машине.
— Выезжаю немедленно, — сказала она и повесила трубку. Она глубоко затянулась и закашлялась: дым попал не в то горло. Посмотрела на стол. Потом на календарь. Если всю неделю работать допоздна и в выходные, может, и успеет с цифрами, подумала она. Дело дрянь. Придется брать няньку, но и это не выход. С тех пор, как у нее началось это подобие романа с Гербертом, на детей времени почти не оставалось. Пора заканчивать: дети важнее, да и Герберт уже начинает на нервы действовать.
Она смяла сигарету и схватила сумочку. На ходу бросила секретарше:
— Если получится, постараюсь вернуться. Если позвонят из банка, скажи, я им завтра перезвоню. Если будут звонить из Юты, скажешь, что чеки я отправила. Ой, да, в миссии „Палмз" в восемьдесят втором номере должны менять ковер. Позвони, проверь, сделали или нет. Что еще?
— Поезжайте, — сказала секретарша. — Если что, я вам домой позвоню.
— Да, чуть не забыла. — Бернадин бросилась назад в кабинет, вытащила из журнала чек и вернулась в приемную. — Это за кондиционер. Должны прийти с часу до двух.
Уже в дверях Бернадин подумала, что надо было оставить секретарше еще кучу подобных указаний, но что конкретно — не могла сообразить. Ей было не до этого. Когда она приехала в школу, температуру Онике уже сбили до 37,2. Дома Оника немножко кашляла, из носа текло, но температура не поднималась. Утром, до школы, никаких симптомов простуды у девочки не было. Бернадин дала Онике чайную ложку детского жаропонижающего, уложила в кровать и прилегла рядом, каждые пятнадцать минут проверяя лобик, и встала только, когда жар спал и Оника задремала.
Бернадин сидела на кухне и разговаривала по телефону с секретаршей, когда на пороге, вся дрожа, появилась Оника.
— Что случилось? — испугалась Бернадин.
— Мне жарко, — пробормотала девочка, обхватив себя руками и не переставая дрожать.
Бернадин пощупала дочке лоб. Жар. Сказала секретарше, что перезвонит, и вызвала „скорую". Ей ответили, что машина будет через десять минут. Но дом-то на холмах, будь они неладны, значит, времени точно уйдет гораздо больше. Нет, ждать нельзя, девочке совсем плохо. Она подхватила Онику на руки и понесла в машину.
— Все будет хорошо, детка, все будет хорошо. Где болит?
Оника прижалась к ней:
— Мама, теперь мне холодно.
— Сейчас, солнышко. — Бернадин бегом вернулась в гараж, схватила первое, что попалось под руку — банное полотенце из корзины с нестираным бельем и завернула в него Онику.
— Так лучше?
Оника кивнула и прислонилась головой к стеклу. Бернадин захлопнула двери и так быстро вывела машину, что опрокинула урну с мусором. Неважно, останавливаться некогда. В шести кварталах от дома она заметила „скорую" и засигналила. Машина тут же развернулась, и из нее к ним бросился врач. Вдвоем с Бернадин они вынули Онику из „Черроки", уложили в „скорую", и, завывая сиреной, машина рванула вниз по холму. Бернадин ехала следом, теряясь в догадках, что же случилось с девочкой. Закурила. По радио Джанет Джексон пела: „Что ты сделал со мной", Бернадин с остервенением нажала на „стоп" и буркнула: „Ничего, сучка".