В ожидании счастья - Бялобжеская Анастасия. Страница 60

Она собрала разбросанные игрушки, сложила в ящики под кроватью и осмотрелась: делать тут больше было нечего. Она вернулась в большую комнату, потом пошла на кухню, поставила разогревать ужин и снова села на диван. От такой пустоты можно с ума сойти. Сколько раз, бывало, она молила об этом?! Не слышать бесконечное „мам, а мам", хотя бы день. Желание исполнилось, но Бернадин даже не представляла что ей будет так одиноко. Словно она совсем никому не нужна. Можно есть что угодно и когда угодно, но получилось, что она живет в основном на бутербродах из „Макдональдса", хотя это не еда а мусор. Можно было бы сходить куда-нибудь, но вот куда? В кино? Но сколько фильмов можно посмотреть? За последние несколько недель они с Саванной пересмотрели все, что было на экранах. Новый же фильм Спайка Ли, который они так ждут, выйдет не раньше будущей недели. От Робин сейчас никакого проку. Ей самой тошно — у бедняжки депрессия с тех пор, как она узнала, что Рассел женится. Бернадин одного не понимала: чему Робин так удивилась? Все кругом давно знали, что он дерьмо, кроме Робин, похоже. Про Глорию тоже сказать нечего. Напоить бы ее какими-нибудь стимуляторами, давно пора, потому что у Гло энергии всего-то на „Оазис", да еще на своего шестнадцатилетнего обормота.

Датчик духовки запищал, и Бернадин вынула курицу с пюре — еще один гамбургер она бы уже не выдержала. Села за длинный стол, взяла нож, вилку, обвела взглядом комнату. Слишком, слишком тихо. Невыносимо. Она попыталась съесть кусочек цыпленка, но занятие оказалось не по силам, потому что теперь она еще и заплакала. Падая, звякнули о тарелку вилка и нож. Почему она здесь одна, без мужа, да еще и дети уехали? Зачем этот развод? Почему ее мужу взбрело в голову найти себе белую? Почему она должна торчать весь день в белой конторе, помогая этим идиотам наращивать свои капиталы, а потом возвращаться домой, нервничая в пробках: „успею — не успею за детьми к шести", и беспокоиться, оплатил Джон закладную или нет? Почему она должна спать с чужим мужем, если у нее был свой? Почему она вообще оказалась в этом, извините, дерьме? Но ведь оказалась же. Она вытерла глаза. Так себя жалко, аж тошно. Она снова взяла приборы и заставила себя съесть ужин, безвкусный, как в сиротском приюте.

Почитать книжку, что ли? Но ничего конкретного не хотелось. Пора вообще-то заняться ногтями, маникюр не помешает, но все равно у нее никогда не получается так, как надо. Позвонить кому-нибудь? Но Саванне она уже звонила. А жалобы Робин сегодня совершенно не кстати, а если она еще раз услышит имена Рассел или Майкл, то начнет громко кричать. Который час? Двадцать минут восьмого. Глория, вероятно, смотрит что-нибудь очень для нее захватывающее по „ящику", и беспокоить ее не хочется.

Бернадин взяла со стола сигареты и зажигалку и вышла на террасу. Было тепло, но немного ветрено. Она спустилась к бассейну, немножко постояла, пока не поймала себя на мысли, что считает волны. Она вздрогнула и посмотрела вдаль. Заросли мескитовых деревьев словно шагнули навстречу, но потом картина снова стала привычной. Гребень гор напоминал тело нагой отдыхающей женщины и почти совсем закрыл розовато-алый горизонт, но солнце оранжевым краем словно зацепилось за вершины и медлило уходить. Бернадин закурила сигарету и просидела в шезлонге до темноты.

— Кончено! — в восторге визжала Бернадин в трубку.

— Что кончено? — недоумевая, спросила Саванна.

— Развод! Что же еще!

— Постой, ты же говорила, что вам еще раз в суд нужно, из-за раздела.

— Да, нужно, но адвокат Джона попросил о частичном слушании, так чтобы мы могли развестись еще до решения о разделе. Я так рада, хоть кричи.

— Я о таком даже не слышала.

— Я тоже, но хорошо, хоть с этим покончено. Ладно, короче, ты не сможешь со мной куда-нибудь сходить? Пообедать или что-то вроде этого? Надо отметить такое событие, я ведь теперь свободная женщина, представляешь!

— Я бы с радостью, Берни, но, знаешь ли, Кеннет приехал.

— Вернулся?

— Да, что удивительно. Говорит, приехал за новым оптометрическим оборудованием.

— Смотри, как серьезно.

— Ерунда.

— Ладно, мне-то все равно надо отметить. Жизненно необходимо. Ненавижу этот дом.

— А Робин ты звонила?

— Нет еще. Она все по Расселу тоскует. И потом, мне сегодня нужна другая компания. Словом, удачи тебе. Повеселись хорошенько и плюй на неприятности.

— Неприятностей не будет. В крайнем случае, обойдусь с ним, как ты с Гербертом: пересплю и домой отправлю, к жене.

— Ты что такое говоришь?

— Он женат.

— И что?

— А то, что я не хочу связываться с женатым.

— Но пока он здесь-то, ты с ним встретишься?

— Выбирать, кажется, не приходится.

— Когда у тебя последний раз был кто-нибудь?

— В апреле. Когда он приезжал.

— Черт, да уже июль.

— Знаю, и мне страшно.

— Почему?

— Я ведь рассказывала, как его любила, Берни.

— Вот и замечательно, добивайся своего.

— Я в прошлый раз добилась. Только еще хуже стало.

— Ну и что? Он же вернулся?

— Да, но не развелся.

— Ты разве по мне не видишь, развод — дело долгое.

— Знаю, но я не знаю, что он намерен делать.

— Так подожди и выясни. В постели-то он как?

— Очень и очень.

— Тогда плюнь на все, после разберешься. Надолго он?

— На два дня.

— Значит, пусть у тебя будет два хороших дня. Чтобы до следующего раза хватило.

— Посмотрим, как дело пойдет. Извини, что я тебя бросаю. Сама тебя праздновать вытащу, когда он уедет.

— Ладно, пока, я ушла.

Она позвонила Робин, но той не оказалось дома. Бернадин не слишком расстроилась. У Глории ответил Тарик, сообщил, что мать на очередном заседании комитета и не вернется раньше девяти. Сейчас без пятнадцати семь, и если идти, то уже пора. А куда? Большинство заведений, куда они иногда ходили с Джоном, позакрывались, что в Финиксе не удивительно. Как только появляется место, где черные могли бы хорошо провести время, пообщаться среди своих, через пару месяцев непременно что-нибудь случится и его закроют. Потом откроется новое, и опять та же история. Но Бернадин решила, что сегодня ей все равно, увидит она черные лица или нет. Ей нужно уйти из этого проклятого дома.

Она приняла душ, накрасилась, примерила розовую блузку и синий шелковый брючный костюм. Придирчиво осмотрев себя в зеркало, поняла, что выглядит слишком скучно, и принялась рыться в шкафу в поисках чего-нибудь поживее. И нашла — белое льняное платье без рукавов и с низким вырезом. То, что надо.

В конце концов она очутилась в ресторане „Скоттсдейл Принцесс" — пансионата, расположенного на живописных полях для гольфа, — но было уже темно и ничего не видно. Она, в сущности, сюда не собиралась, но это место оказалось ближе всего от дома. Бернадин села за столик у окна и огляделась. Только пожилые люди. Женщины с идеально уложенными серебряными или белоснежными волосами. А столько искусственных бриллиантов и прочего мишурного блеска Бернадин не видела с прошлой новогодней вечеринки. Они, наверное, собирались куда-нибудь пойти попозже, подумала она, потягивая земляничный коктейль „дайкири". Подошел официант, и она заказала грудинку, картофель в сметане и зеленые бобы с миндалем, хотя есть не хотела. Размешала соломинкой взбитые сливки и вдруг подумала: глупо. Тот еще праздник. Что она доказывает, кому? Вот сидит тут, а кому до нее дело? Кто знает, что сегодня она развелась? Никто, а тогда какой смысл? Она подозвала официанта и попросила узнать, не поздно ли еще отменить заказ. Оказалось, поздно. Бернадин сказала, что ей все равно, расплатилась и ушла.

Но домой ехать не хотелось. Не зная, куда направиться дальше, она просто поехала вниз по улице и свернула на перекрестке. Отель „Риц-Карлтон", роскошное здание в европейском стиле, казался розовым от заливавших его огней. Бернадин остановила машину.