1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 3. Октябрь-декабрь - Коваленин Дмитрий Викторович. Страница 58

— Так он умер сам? Лысый кивнул.

— Господин Фукада был для нас очень ценным человеком. «Ценным» — даже не то слово, ибо цену этой жизни не измерить ничем. О том, что он умер, знает лишь несколько человек, но все они глубоко скорбят об этой утрате. Его супруга — мать Эрико Фукады — несколько лет назад скончалась от рака желудка. Отказалась от химиотерапии и умерла в госпитале нашей организации. Ее муж оставался с ней рядом до последней секунды.

— Но официального сообщения о ее смерти не было? — уточнил Комацу.

Ответа он не услышал.

— А недавно умер и сам господин Фукада?

— Именно так, — подтвердил Лысый.

— Уже после выхода «Воздушного Кокона»? Лысый на секунду опустил взгляд к столу, затем снова посмотрел на Комацу.

— Да, господин Фукада скончался после того, как «Воздушный Кокон» увидел свет.

— Вы считаете, между этими событиями существует какая-то связь? — собравшись с духом, спросил Комацу

Какое-то время Лысый молчал. Видимо, размышлял, как лучше ответить. И лишь затем, будто решившись, раскрыл рот:

— Ладно. Чтобы вы убедили господина Эбисуно, пожалуй, придется раскрыть перед вами кое-какие факты. На самом деле, именно господин Фукада являлся лидером нашей организации — человеком, который мог слышать Голос. Когда же его дочь Эрико опубликовала «Воздушный Кокон», Голос перестал доноситься до господина Фукады, и жизнь его оборвалась. Естественным образом. Если выражаться точнее, он оставил этот мир по собственной воле.

— Эрико Фукада была дочерью Лидера? — пробормотал Комацу.

Лысый коротко кивнул.

— Значит, она свела в могилу собственного отца? Лысый снова кивнул:

— Выходит, что так.

— Но организация существует дальше?

— Организация живет своей жизнью, — ответил Лысый, глядя на Комацу глазами, похожими на булыжники в толще доисторического ледника. — Хотя ваша публикация «Воздушного Кокона», господин Комацу, нанесла этой организации огромный ущерб. Тем не менее они не собираются вас за это наказывать. Никакой пользы это никому бы не принесло. У них — своя миссия, выполнение которой требует изолированности и покоя.

— А потому вы предлагаете разойтись с вами мирно и забыть друг о друге навеки?

— Если говорить упрощенно, да.

— И чтобы донести до меня эту мысль, нужно было меня похищать?

На физиономии Лысого впервые что-то отразилось — нечто среднее между удивлением и сочувствием.

— Ваш непростой визит сюда организован исключительно для того, чтобы продемонстрировать всю серьезность их намерений. К крайним мерам мы стараемся не прибегать, но если нужно, действуем без колебаний. Нам хотелось, чтобы вы почувствовали это, так сказать, голой кожей. Если вы нарушите нашу договоренность, последствия будут самыми неприятными. Надеюсь, это вы уже поняли?

— Понимаю, — ответил Комацу.

— Откровенно говоря, господин Комацу вам очень повезло. Возможно, вы не заметили из-за густого тумана, но всем вам удалось остановиться в каких-то нескольких сантиметрах от пропасти. Рекомендую хорошенько это запомнить. Им некогда возиться с вашими судьбами. У них есть дела поважнее. Вот почему вам необычайно повезло. И пока это везение продолжается…

Сказав так, он поднял перед собой руки ладонями кверху — как обычно проверяют, не начался ли дождь. Комацу подождал, когда его собеседник закончит фразу. Но окончания не последовало. На физиономии Лысого вдруг проступила бесконечная усталость. Медленно поднявшись со стула, он сложил его, сунул под мышку и, не оборачиваясь, вышел из кубической комнаты. Долговязый последовал за ним. Тяжелая дверь закрылась, замок провернулся с сухим щелчком, и Комацу остался один.

— После этого я просидел в проклятом кубе еще четверо суток, — продолжил Комацу. — Главный разговор состоялся. Все условия и обязательства оговорены. Зачем меня держат дальше, я не понимал. Эти двое больше не появлялись, а парень, приносивший еду, все так же молчал как рыба. Я ел все ту же тоскливую пищу, брился и убивал время, разглядывая стены и потолок. Свет гас — я засыпал, свет загорался — я открывал глаза. А в голове все вертелись слова этого Лысого. Вот тогда-то я и ощутил голой кожей, как же всем нам действительно повезло. Эти ребятки, если сочтут нужным, могут сделать с нами все, что им заблагорассудится. И если один раз решили, не остановятся ни перед чем. Это я осознал подкоркой, сходя с ума в этом кубе. Видимо, чтобы я это окончательно понял, меня и продержали там еще четыре дня. Тонкая работа, что говорить… Комацу взял стакан и отхлебнул виски с содовой.

— В общем, однажды мне вдруг опять дали хлороформ. А когда я проснулся, вокруг было раннее утро. Я лежал на скамейке в парке Дзингу  [27]. К концу сентября рассветы уже очень холодные. В результате я жутко простудился и — не по своей воле, понятно, — провалялся дома в горячке еще три дня. Хотя, если подумать, счастливо отделался.

На этом рассказ Комацу, похоже, завершился, и Тэнго спросил:

— А вы рассказывали об этом Эбисуно-сэнсэю?

— Да, через несколько дней, как поправился, я съездил к сэнсэю в горный особняк. И рассказал примерно то же, что и тебе.

— И что же он ответил?

Опорожнив стакан, Комацу заказал еще виски с содовой. Предложил повторить и для Тэнго, но тот покачал головой.

— Сэнсэй очень подробно меня расспрашивал, то и дело просил рассказать о чем-нибудь заново. Я, конечно, отвечал, как мог. И если нужно, готов был пересказывать все до бесконечности. После диалога с Лысым я просидел в одиночестве целых четыре дня. Поговорить не с кем, а времени хоть лопатой греби. Поэтому каждую фразу, что услышал от Лысого, прокрутил в голове раз по сто и запомнил каждое слово, как человек-магнитофон.

— Но известие о том, что родители Фукаэри мертвы, — всего лишь утверждение «Авангарда», не так ли?

— Разумеется. Так заявили они, а правда это или нет, проверить невозможно. Официальных сообщений об их смерти не было. И все же по тону Лысого мне показалось, что он не врет. Как он сам и сказал, Вопросы жизни и смерти для этих людей сакральны. Когда я рассказал сэнсэю все, что мог, он какое-то время молчал. Сэнсэй вообще думает глубоко. А потом встал, без единого слова вышел из комнаты и долго не возвращался. Мне казалось, он давно предполагал, что его друзей больше нет в живых. И в душе уже свыкся с этой горькой мыслью. Но что бы мы ни предполагали, весть о кончине близких всегда поражает нас в самое сердце.

Тэнго вспомнил просторную и скромно обставленную гостиную сэнсэя, царившее в ней ледяное молчание и резкие крики птиц за окном.

— Значит, в итоге мы все отползли назад и выбрались с минного поля? — уточнил он.

Бармен принес еще виски. Комацу промочил горло.

— Окончательное решение пока не принято. Сэнсэй сказал, нужно время, чтобы все обдумать. Но что мы можем, кроме как выполнить их требования? Конечно, я со своей стороны начал действовать сразу. В издательстве сделал все, чтобы допечатку «Воздушного Кокона» остановили — как в твердой, так и в мягкой обложке. Под предлогом того, что излишки якобы уже не продать. Первые тиражи разошлись, контора заработала очень неплохо. Так что об убытках речь уже не идет. Поначалу, конечно, все уперлось в окончательное решение председателя совета директоров. Но стоило мне намекнуть о возможном скандале из-за подставного автора, как начальство тут же сломалось и вопрос был решен моментально. Понятно, на работе ко мне теперь будут относиться, так скажем, прохладно. Ну, да мне не привыкать…

— Так сэнсэй поверил сообщению о смерти родителей Фукаэри?

— Скорее всего, — кивнул Комацу — Думаю, ему просто требовалось время, чтобы смириться с этим известием. Насколько я понял, сектанты шутить не любят. Даже если разок оступятся — от неприятных последствий избавляются очень решительно. Для того и избрали такой жесткий метод, как похищение, чтобы предупредить нас об этом. И если задумали тайно сжечь тела супругов Фукада, ничто не могло их остановить. Конечно, теперь доказать что-либо трудно, но уничтожение трупа — очень тяжкое преступление. А мне они сообщили об этом вслух. Так сказать, приоткрыли нам дверь своей кухни. Вот почему этот Лысый, скорей всего, не соврал. В деталях еще можно усомниться, но основная история — правда.