1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 3. Октябрь-декабрь - Коваленин Дмитрий Викторович. Страница 73

— Да, наверное, никого. Только я.

— Ты не против, если я тоже приду?

— На кремацию моего отца? — удивился Тэнго.

— Да. Если серьезно, твой отец мне очень нравился. Тэнго невольно отложил палочки для еды и уставился на медсестру. Неужели она говорит о его отце?

— И чем же, например?

— Он был честным и не говорил ничего лишнего, — ответила она. — И в этом очень походил на моего папу.

— Хм… — протянул Тэнго.

— Мой отец был рыбаком. Умер, не дожив до пятидесяти.

— Погиб в море?

— Нет. Скончался от рака легких. Слишком много курил. Не знаю, почему, но все рыбаки — заядлые курильщики. Дымят не переставая…

Тэнго задумался.

— Может, лучше бы мой отец тоже был рыбаком.

— Почему ты так думаешь?

— Почему? — переспросил он. — Да просто так показалось. Что лучше б он был рыбаком, а не сборщиком взносов за телевидение.

— И тогда бы тебе легче было с ним общаться?

— По крайней мере, многое в моей жизни сложилось бы иначе.

Тэнго представил, как он, маленький мальчик, воскресным утром выходит с отцом на лодке в открытое море. Суровый ветер Тихого океана, соленые брызги в лицо. Монотонный рокот дизеля, едкий запах рыбацких сетей. Тяжелая, опасная работа. Малейший промах смертелен. Но в отличие от выбивания взносов за «Эн-эйч-кей», работа осмысленная и естественная.

— Но ведь собирать взносы за телевидение, наверное, тоже работа не из легких? — уточнила сестра Оомура, уплетая рыбу, запеченную с овощами.

— Пожалуй, — согласился Тэнго. По крайней мере, для него эта работа оказалась невыносимой.

— Но твой отец с ней справлялся успешно, так ведь? — сказала Куми Адати.

— Думаю, даже слишком успешно, — ответил Тэнго.

— И грамоты получал, — добавила Куми Адати.

— Ах да, совсем забыла… — Сестра Оомура вдруг отложила палочки. — Ужас. Такая важная вещь — и совсем вылетела из памяти! Подожди меня здесь. Я должна передать тебе кое-что сегодня и никак не позже.

Вытерев губы платочком, она встала из-за стола, не доев, и быстро вышла из столовой.

— Что еще за важная вещь? — склонив голову набок, спросила Куми Адати.

Но Тэнго, конечно, этого даже не представлял.

Ожидая сестру Оомуру он набивал рот салатом. Едоков в столовой было пока немного. За одним столиком — трое стариков, которые все время молчали. За другим ужинал седой мужчина в белом халате, сосредоточенно читая вечернюю газету.

Наконец сестра Оомура вернулась — так же торопливо, как вышла, — держа в руках бумажный пакет из универмага. Раскрыв его, она вынула аккуратно сложенную униформу.

— Примерно с год назад, когда твой отец был в сознании, он передал мне это на хранение, — сказала дородная медсестра. — Просил, чтобы в гроб его положили в этой форме. Поэтому я отдала ее в чистку, посыпала нафталином и хранила все это время.

Униформу служащего «Эн-эйч-кей» Тэнго не перепутал бы ни с какой другой формой на свете. Брюки тщательно выглажены. Ткань отдает нафталином. На несколько секунд Тэнго потерял дар речи.

— Он хотел, чтобы его кремировали в этой одежде, — добавила сестра Оомура и, аккуратно сложив униформу, убрала ее обратно в пакет. — Поэтому сегодня я должна передать ее тебе. Завтра принеси эту форму в похоронное бюро и попроси, чтобы отца в нее переодели.

— Но… разве так делается? — не очень уверенно возразил Тэнго. — Униформа принадлежит корпорации «Эн-эйч-кей». Выдается на время. После выхода на пенсию ее полагается вернуть.

— Не волнуйся, — сказала Куми Адати. — Если мы промолчим — никто не узнает. А от потери одной старенькой униформы «Эн-эйч-кей» не обеднеет!

— Это уж точно, — согласилась сестра Оомура. — Твой отец вкалывал на них с утра до ночи тридцать лет. Каждый день попадал в переплеты, выдавал норму, крутился, как ослик на водокачке. И что, они пожалеют для него несчастные куртку с брюками? Разве он надевал их, чтобы сделать кому-то плохо?

— Верно. Я вот тоже до сих пор храню матросскую курточку из средней школы, — сказала Куми Адати.

— Униформа «Эн-эйч-кей» и школьная матроска — все-таки разные вещи… — возразил было снова Тэнго, но его никто не поддержал.

— Ага, моя матроска тоже до сих пор висит в шкафу, — сказала сестра Оомура.

— Иногда надеваешь и вертишься перед мужем? — поддразнила Куми Адати. — В белых носочках?

— А что? Отличная мысль, — серьезно сказала сестра Оомура, подперев щеку рукой. — Может неплохо возбудить.

— В общем, так, — повернулась Куми Адати к Тэнго, прекратив болтовню о матросках. — Господин Кавана просил, чтобы его кремировали в форме служащего «Эн-эйч-кей». И мы должны выполнить его волю. Ты не согласен?

Взяв пакет с униформой, Тэнго вернулся в палату. Куми Адати, поднявшись вместе с ним, взялась стелить постель — свежую накрахмаленную простыню, новенькие пододеяльник, подушку и наволочку. Когда она закончила, отцова кровать совершенно преобразилась. Без всякой связи с происходящим Тэнго почему-то вспомнил ежик густых волос на лобке у Куми Адати.

— Все последнее время твой отец оставался в коме, — сказала она, расправляя складки на пододеяльнике. — Однако я не думаю, что он был совсем без сознания.

— Почему ты так решила?

— Дело в том, что он постоянно посылал кому-то сигналы.

Тэнго стоял у подоконника и глядел за окно, но при этих словах обернулся и воззрился на медсестру.

— Сигналы?

— Да, он то и дело постукивал по краю кровати. Уронит руку — и ну выстукивать что-то вроде азбуки Морзе. Тук-тук… Примерно вот так.

И Куми Адати легонько постучала костяшками пальцев по раме кровати.

— Похоже на какие-то сигналы, согласен?

— Думаю, это не сигналы.

— А что же тогда?

— Он стучал в двери, — севшим вдруг голосом ответил Тэнго. — В двери чьих-то квартир.

— Может, ты и прав. Действительно, напоминает стук в дверь. — Куми Адати напряженно сощурилась. — Выходит, даже потеряв сознание, господин Кавана продолжал собирать взносы за телевидение?

— Видимо, да, — кивнул Тэнго. — Где-то в закоулках своей головы.

— Как армейский трубач, который, даже погибнув, не выпустил трубы из рук? — с интересом отметила Куми Адати.

Тэнго молчал, не представляя, что на это ответить.

— Видимо, твой отец очень любил свою работу. Ему нравилось ходить по домам и собирать с людей взносы, да?

— Дело не в том, нравилось ему или нет.

— А в чем же?

— Просто он умел делать это лучше всего.

— Хм… Вот, значит, как? — Девушка задумалась. — Но тогда получается, он выбрал себе верный путь в жизни, разве нет?

— Возможно… — ответил Тэнго, разглядывая сосновую рощу. — Возможно, что и так.

— А вот ты, например? — спросила она. — Что ты умеешь делать лучше всего?

— Не знаю, — признался Тэнго и посмотрел ей прямо в глаза. — Ей-богу, не знаю.

Глава 22

Тэнго появился на пороге дома воскресным вечером, в четверть седьмого. Вышел во двор и огляделся, словно что-то ища. Повернулся налево, потом направо. Глянул на небо, затем себе под ноги. Но, похоже, не заметил ничего необычного — и быстрым шагом двинулся по улице. Пока его фигура не скрылась из виду, Усикава следил за нею через щель между шторами.

На сей раз Усикава решил не шпионить за Тэнго. Тот уходил, сунув руки в карманы неглаженых хлопковых брюк. Поверх свитера — потертый оливковый пиджак из вельвета. Волосы взъерошены. Из бокового кармана пиджака выглядывает пухлый покетбук. Видно, собрался где-нибудь перекусить. Ну и пускай идет себе куда хочет.

В понедельник Тэнго читает сразу несколько лекций. Об этом Усикава узнал, загодя позвонив в колледж. Да, лекции Каваны-сэнсэя с понедельника возобновятся согласно расписанию, деловито сообщила ему секретарша. Вот и отлично. Наконец-то парень вернется в свой обычный жизненный ритм. Судя по его характеру, вряд ли он сегодня поедет куда-нибудь далеко.