ПИКНИК И ПРОЧИЕ БЕЗОБРАЗИЯ - Даррелл Джеральд. Страница 28

- Но ведь вы сказали, что у вас не было никакого дядюшки, - возразил я.

- Верно, мсье, настоящего дядюшки не было, но был, так сказать, дублер, один мой старый друг по имени Альбер-Анри Перигор. Он был паршивой овцой в одном состоятельном семействе, обитал в мансарде на левом берегу Сены, немного занимался живописью, немного мошенничеством, всеми правдами и неправдами добывал средства к жизни. Ему были присущи как раз те качества, которые устраивали меня: аристократический, надменный вид, изрядные познания о пище и винах, воспринятые от гурмана-отца, и, наконец, он был толстяк, именно такими представляешь себе агентов “Мишлена”, и обладал чудовищным аппетитом. Альбер поглощал пищу, мсье, как киты поглощают маленьких креветок, если верить тому, что говорят про китов. Итак, я отправился в Париж, поднялся в мансарду Альбера-Анри и застал его, как обычно, без гроша в кармане, страшно голодного. Пригласив его отобедать со мной, я изложил мой план. Дескать, пусть приедет сюда, поживет недельку, играя роль моего дядюшки, затем попрощается и едет обратно в Париж. Оттуда пришлет Морсо учтивое письмо с обещаниями сделать все от него зависящее насчет звездочки, вот только гарантировать успех не может, поскольку окончательное решение принимает не он. Надо ли говорить, что Альбер пришел в восторг от возможности поехать в деревню и целую неделю есть сколько влезет блюда, приготовленные таким кулинарным гением, как Морсо. Соответственно, я известил Морсо телеграммой, что мы с дядюшкой скоро приедем. После чего пошел с Альбером на блошиный рынок, чтобы одеть его как надлежит быть одетым состоятельному человеку. Поверьте, мсье, задача была нелегкая, если учесть, что Альбер-Анри весил не меньше ста килограммов. В конце концов мы подобрали кое-что из подержанной одежды, и вкупе со своей аристократической внешностью он выглядел в точности, как должны выглядеть агенты “Мишлена”. Прибыв сюда, мы застали моего будущего тестя в состоянии дикого восторга. Он принял Альбера-Анри так, словно тот был членом королевской семьи. Разумеется, я предупредил Морсо, чтобы он ни в коем случае не давал понять гостю, что знает о его службе в фирме “Мишлен”. Сказал также Альберу, чтобы он ничего такого не говорил Морсо. Видеть их вместе, мсье, было сплошное удовольствие: чем больше Морсо угождал Альберу-Анри, тем надменнее и высокомернее тот держался, и чем высокомернее он вел себя, тем угодливее становился Морсо. Мой будущий тесть шел на все, чтобы добиться успеха. На кухне навели чистоту так, что все медные кастрюли и сковородки светились точно осенняя луна.

Кладовка была битком набита всевозможными фруктами и овощами, всеми видами мяса и птицы. Больше того, на случай, если под рукой не найдется чего-либо необходимого для удовлетворения прихотей человека “от Мишлена”, Морсо потратился на машину с шофером, чтобы можно было мгновенно съездить в ближайший крупный город за продуктами для высокого гостя.

Старик помолчал, потягивая вино и посмеиваясь.

- В жизни не видел такого поварского рвения, мсье, - продолжал он, - и в жизни не видел такого едока. Гений Морсо был в расцвете, и приносимые с кухни блюда сложностью, гармонией, благоуханием и нежностью превосходили все, что он готовил когда-либо прежде. Естественно, в такой же степени расцвел талант Альбера-Анри как обжоры. Казалось, мсье, я наблюдаю битву двух армий. Чем божественнее становились блюда, тем больше порций заказывал Альбер: обед мог состоять из шести и семи блюд, не считая сладостей и сыра, разумеется. Если потребление всей этой пищи и целых рек вина можно назвать геркулесовым трудом, то и приготовление ее требовало огромных усилий. В жизни мне не приходилось так напряженно работать, и это притом что были наняты три подсобника для разделки овощей и прочего. Морсо словно обезумел, метался по кухне будто дервиш, выкрикивая команды, орудуя ножом, размешивая, снимая пробу и поминутно выбегая в столовую, чтобы смотреть, как Альбер-Анри уписывает блюдо за блюдом в таких количествах, что глазам не верилось. Услышав похвалу, Морсо розовел от счастья и мчался обратно на кухню, чтобы с новым жаром браться за приготовление еще более великолепных блюд. Заверяю вас, мсье, когда мы готовили зайца по его рецепту, на что ушло два дня, аромат был такой, что его слышала вся деревня и все жители до единого собрались в нашем саду исключительно ради того, чтобы насладиться запахом редкостного блюда. И вот в разгар лукулловых пиров, когда аппетит Альбера-Анри рос с каждым блюдом, давая повод сравнивать его с Гаргантюа, мой “дядюшка”, управившись с невероятно сытным и благоухающим блюдом из гусятины, встал, чтобы провозгласить тост за здоровье розового от счастья Морсо, и… упал замертво.

Хозяин “Ле Пти Шансон” откинулся на стуле, удовлетворенно созерцая выражение моего лица.

- Боже правый! - воскликнул я. - И что же вы стали делать?

Хозяин мрачно потер рукой щеку.

- Не стану скрывать, мсье, положение было серьезное. Представьте себе все последствия. Пригласи я врача, выяснилось бы, что Альбер-Анри никакой не человек “от “Мишлена”, а тогда Морсо расторг бы мою помолвку с его дочерью, ибо в те годы дети, особенно девушки, слушались своих родителей. Этого я не мог допустить. К счастью, в ту минуту, когда Альбер грохнулся на пол, в комнате были только мой будущий тесть и я сам. Требовалось быстро соображать. Надо ли говорить, что Морсо совершенно пал духом, видя, что Альбер-Анри скончался и пришел конец надеждам получить звездочку. А я еще не пожалел сил, расписывая весь ужас ситуации, дескать, он своим кулинарным искусством фактически убил человека “от “Мишлена”. И если он еще рассчитывает когда-либо быть упомянутым в “Справочнике Мишлена”, не говоря уже о том, чтобы быть отмеченным звездочкой, ужасный факт во что бы то ни стало нужно скрыть от фирмы “Мишлен”. Истерические рыдания не помешали Морсо осознать мудрость моих слов. Так что нам теперь делать? - спросил он. Видит Бог, не отвечать же, что я пребываю в не меньшей растерянности. Надо было придумать что-то, пока мы окончательно не влипли. Прежде всего, сказал я, ему следует вытереть слезы, взять себя в руки, пойти на кухню и сказать дочери, чтобы шла в свою комнату отдыхать, совсем, дескать, измоталась (и это была чистейшая правда). Затем - отпустить подсобников, объявив, что мсье Альбер-Анри Перигор страдает сильной головной болью и вынужден лечь в постель. Ни в коем случае, продолжал я, не пускать никого в столовую.

Приведя его в надлежащий вид - в припадке горя он бросил на пол свой поварской колпак и топтал его ногами, потом метнул в стену бутылку превосходного вина, так что брызги украсили его облачение, - я отправил Морсо на кухню. После чего вытащил тело Альбера из столовой и спустил в холодный подвал, где хранились наши вина, мясо и птица. Поднявшись обратно, я убедился, что Морсо выполнил все мои предписания и у нас есть время поразмыслить над тем, как действовать дальше. Морсо был в ужасном состоянии, и я видел, что он совсем сломается, если не занять его чем-нибудь. Откупорив шампанское, я заставил его выпить бокал-другой. Возбужденный до предела, он быстро захмелел и несколько остыл. Мы сидели, мсье, точно два преступника, прикидывая, как лучше избавиться от покойника весом больше ста килограммов. Заверяю вас, дискуссия была жуткая. Морсо настаивал на том, чтобы дождаться темноты и на двуколке, запряженной пони, отвезти тело в рощу в нескольких километрах от селения. Я возражал, что тело может быть обнаружено, а люди знают, что Альбер-Анри жил в гостинице, и станут задаваться вопросом, как он мог очутиться вдали от нее. Тотчас на Морсо падет подозрение. Неужели, вопрошал я, его устраивает, чтобы по всей стране говорили о нем как о поваре, который своей стряпней убил человека “от “Мишлена”? Морсо опять разрыдался и заявил, что в таком случае он покончит с собой. Я ответил, что нам следует поработать мозгами и придумать способ отделаться от тела так, чтобы не было никаких подозрений. Дескать, мой дядюшка неженат и знакомых его можно сосчитать по пальцам одной руки, так что его исчезновение вряд ли кого встревожит. И это была чистейшая правда, ибо у Альбера-Анри в самом деле было мало знакомых по причине его ненадежности. Я знал, что в Париже отсутствие Альбера вызовет скорее радость, нежели тревогу. Излагать все это Морсо я не мог и, чтобы как-то его успокоить, предложил и впрямь дождаться темноты, а я за это время что-нибудь придумаю. Хотя клянусь вам, мсье, я совсем не представлял себе, что делать.