Под пологом пьяного леса - Даррелл Джеральд. Страница 5

— Нет, они определенно ненормальные, — повторил я, когда верхний птенец слишком далеко вытянул шею и, потеряв равновесие, свалился на дно клетки да так и остался сидеть там, хлопая глазами и недовольно кудахтая.

Позднее у нас появилось много этих забавных птиц, и все они оказались такими же глупышами. Одну пару, когда мы были уже в Парагвае, совершенно невероятным способом поймал один из участников нашей поездки. Он прошел по тропинке на расстоянии ярда мимо двух гуира, искавших корм в траве. Удивившись тому, что птицы не улетели при его приближении, он повернул назад и снова прошел мимо них. Птицы продолжали сидеть на месте, с бессмысленным видом глядя на него. На третий раз он подскочил к ним и торжественно вернулся в лагерь с добычей в руках. Благодаря легкости, с какой даже самый неопытный человек может ловить этих птиц, мы скоро имели в своей коллекции уже несколько пар, и они доставляли нам много веселых минут. В каждой клетке имелся просвет шириной около дюйма, через который производилась уборка. Любимым занятием гуира было, сев на пол и высунув голову наружу, следить за всем, что происходит в лагере, и обсуждать это между собой громкими кудахтающими голосами. Когда они выглядывали так из всех клеток, с поднятыми взъерошенными хохолками и сверкающими от любопытства глазами, обмениваясь пронзительными криками, они напоминали мне компанию неряшливых старых сплетниц, наблюдающих из окна мансарды уличную драку.

Другой страстью гуира, доходившей до исступления, была любовь к солнечным ваннам. Малейший луч света, попадавший к ним в клетку, приводил их в крайнее возбуждение. Издавая радостные трели, птицы рассаживались по жердочкам и готовились греться на солнце — готовились со всей серьезностью, как к очень важному делу. Прежде всего нужно было принять надлежащую позу. Надо было устроиться поудобнее и так расположиться на жердочке, чтобы удержаться на ней даже в том случае, если расслабится хватка. Затем они взъерошивали и энергично встряхивали перья, словно старую пыльную тряпку. После этого гуира распускали перья на груди и на огузке, свешивали вниз длинные хвосты, закрывали глаза и постепенно оседали на жердочке, пока не упирались в нее грудью, так что грудное оперение свешивалось с одной стороны, а хвост с другой. Наконец птицы медленно и осторожно расслабляли хватку лап и застывали, еле заметно покачиваясь из стороны в сторону. Принимая таким образом солнечные ванны, с перьями, встопорщенными под самыми неожиданными углами, они казались только что вылупившимися из яйца птенцами, и можно было даже подумать, что их сильно побила моль. Но, несмотря на все свои странные манеры, гуира были очаровательными птицами, и если мы хотя бы на полчаса оставляли их, они встречали нас такими восторженными приветственными криками, что невозможно было не проникнуться к ним самой глубокой симпатией.

Первые две кукушки гуира, которых мы приобрели в Лос Инглесес, стали нашими постоянными любимицами, и Джеки страшно их баловала. По окончании путешествия мы передали их в Лондонский зоопарк и затем смогли навестить их лишь через два месяца. Решив, что за это время глупые птицы совершенно забыли нас, мы приближались к их клетке в птичьем павильоне несколько опечаленные. Был субботний день, и около клетки с гуира толпилось много посетителей. Но не успели мы присоединиться к ним, как кукушки, чистившие перья, уставились на нас блестящими, сумасшедшими глазами, удивленно задрали хохолки и с громкими радостными криками подлетели к сетке. Гладя им шейки, которые вытягивались, словно резиновые, мы думали о том, что, вероятно, гуира не такие уж глупые, как мы полагали.

Глава вторая

ЭГБЕРТ И СТРАШНЫЕ БЛИЗНЕЦЫ

Одной из самых распространенных птиц вокруг Лос Инглесес были большие крикуны. В радиусе мили от поместья можно было увидеть десять-двенадцать пар этих представительных птиц, шагающих бок о бок по траве или кружащих в вышине на широких крыльях, оглашая воздух мелодичными, звонкими криками. Мне требовалось восемь таких птиц, но как их поймать — было для меня загадкой, так как они были не только самыми распространенными, но и самыми осторожными птицами в пампе. Привычка пастись, как гуси, крупными стаями и полностью опустошать в зимние месяцы огромные поля люцерны навлекла на крикунов ненависть аргентинских фермеров, беспощадно уничтожающих этих птиц при любой возможности. В то время как большинство обитающих в пампе птиц подпускают к себе людей на довольно близкое расстояние, к крикунам в лучшем случае можно подобраться не ближе чем на полтораста ярдов. Мы знали, что вокруг было полно их гнезд, но все они были отлично замаскированы; и хотя каждый раз, когда родители начинали с громкими криками летать у нас над головой, мы чувствовали, что гнездо находится где-то рядом, нам так и не удавалось обнаружить его.

Однажды вечером мы ставили сети для поимки уток на небольшом озере, берега которого густо заросли тростником. Закрепив свой конец сети, я выбрался из солоноватой воды и побрел по зарослям. В одном месте я увидел маленькое гнездо, похожее на гнездо камышовой американской славки, искусно подвешенное между двумя листьями. Оно оказалось пустым, но мое внимание неожиданно привлек комок серой глины, который как будто подмигнул мне. Я решил, что это мне почудилось, как вдруг серый комочек снова мигнул. Внимательно всмотревшись, я понял, что передо мной не комок глины, а почти взрослый птенец крикуна. Он притаился в тростнике, словно окаменев, и только моргание его темных глаз позволяло обнаружить его. Я медленно подошел и присел рядом. Птенец не шелохнулся. Я осторожно погладил его по голове, но он словно не замечал моего присутствия и сидел совершенно спокойно. Тогда я поднял птенца и, сунув его под мышку, как курицу, пошел к автомобилю. Птенец не оказывал ни малейшего сопротивления и не проявлял никаких признаков страха. Когда я уже подходил к машине, два взрослых крикуна пролетели у нас над головой и разразились тревожными криками. Услышав их, птенец захлопал крыльями и из спокойного, послушного существа мгновенно превратился в обезумевшего звереныша. С большим трудом мне удалось удержать его и спрятать в коробку.

Дома нас встретил Джон, брат «Сони», и осведомился о наших успехах. Я с гордостью показал ему пойманного птенца.

— А, одна из этих проклятых птиц, — с отвращением сказал он. — Вот не знал, что они вас интересуют.

— Еще бы не интересуют! — возмущенно ответил я. — Это один из самых привлекательных экспонатов в зоопарках.

— Сколько вам их нужно?

— Восемь штук, но судя по тому, с каким трудом мне удалось добыть этого птенца, вряд ли я смогу набрать столько, — мрачно ответил я.

— О, не беспокойтесь, я поймаю вам восемь штук, — небрежно сказал Джон. — Когда они вам нужны? Завтра?

— Я не хочу особенно жадничать, — язвительно ответил я. — Меня вполне устроит, если вы принесете четырех завтра, а остальных послезавтра.

— Хорошо, — коротко ответил Джон и отошел.

Подумав, что Джон обладает довольно странным чувством юмора, если позволяет себе шутить над тем, что так дорого для меня, я тут же позабыл об этом разговоре. На следующее утро я увидел, как Джон садится на коня. Его ожидал уже готовый к отъезду пеон, тоже верхом на лошади.

—Привет, Джерри!-крикнул Джон, сдерживая нетерпеливо перебиравшего ногами коня. — Вы просили восемь или двенадцать?

—Чего?

— Chajas, разумеется, — удивленно ответил Джон.

Я с ненавистью посмотрел на него.

— На сегодня хватит восьми, а завтра еще с дюжину.

— Хорошо, — ответил Джон, повернул коня и ускакал.

Около полудня я мастерил клетку в маленькой хижине, отведенной для животных. Я загубил три планки, дважды угодил молотком по руке и чуть не отхватил пилой кончик большого пальца. Понятно, настроение у меня оставляло желать лучшего, да к тому же Джеки и Ян давно бросили меня на произвол судьбы. Я предпринял новую яростную атаку на клетку, когда послышался конский топот и меня окликнул жизнерадостный голос Джона.