Тот День (СИ) - Хабибуллин Дмитрий. Страница 19

“Совсем как мальчишка попался. И чего ты поперся?” – корил себя Андрей.

– Я Соколов, командир противовоздушных. Пятьдесят лет здесь живу, если вы местный, то должны знать меня. Повторяю: не стреляйте.

– Андрюша, ты что ли? – отозвался низкий старческий голос. – Ты в своем уме?

– В своем… - Запнулся Соколов, и, смекнув, продолжил: – Обаму выбрали на второй срок, шестью восемь – сорок восемь, сейчас двадцать девятое ноября две тысячи двенадцатого года, половина десятого. Достаточно?

Последовала пауза, и старик лаконично ответил:

– Достаточно.

Арнольд Шторн был местной достопримечательностью и не только потому, что весной двенадцатого ему стукнуло девяносто. Судьбы таких людей нередко ложатся в основу романов и сценариев для кинофильмов. Однако о жизни старого Арни, как ласково называли его жители городка, знали немногие, а ровесников у него и вовсе не осталось.

Старик старался не волноваться и вдыхать сжатый воздух из больших баллонов за его спиной как можно реже. Повышенный уровень кислорода кружил голову, и дабы отвлечься от мысли, что в темноте кладовой медленно разлагается дюжина трупов, Шторн вновь и вновь погружался в далекие воспоминания.

В сорок первом Арнольд окончил Баварскую Техническую Высшую Школу, позже переименованную в Мюнхенский технический университет. Учебное заведение вселило в молодого человека веру в будущее. Ведь даже сам Вильгельм Мессершмидт читал ему лекции. Однако надежды его не оправдались. Мир был охвачен огнем войны, и, получив инженерские корочки, Арнольд был вынужден отправиться на фронт.

В июле сорок первого под Оршой грянул гром. Реактивная батарея капитана Флерова дала свой первый залп, и лучшие инженеры рейха были отправлены изучать захваченные образцы новой техники врага. Сталинский орган, так прозвали немцы русские Катюши. В число лучших затесался и молодой специалист по фамилии Шторн. Экспериментальное конструкторское бюро было развернуто в захваченном Минске и вплоть до третьего июля сорок третьего, когда командование приказало всем покинуть город, Арни трудился в столице БССР. Эвакуация прошла не очень успешно. Поздно их предупредили, и самолет Арнольда был подбит. Весь в дыму, приземлился он на поля под Минском.

Далее был плен. Допросы, бесчисленные переезды из округа в округ, из комендатуры в комендатуру. Менялись следователи, а вместе с ними и методы допроса и, в конечном счете, вердикт: труд во благо Советам. Образованных, полезных государству пленных, не истребляли и даже не отправляли в лагеря. Коммунисты умело использовали их знания, и по иронии судьбы на принудительные работы Арнольд Шторн вернулся в Минск.

Первые пять лет – на правах раба. Затем - паспорт советского гражданина, а еще чуть позже – любовь советской девушки. Вот что получил немецкий инженер от этой земли. Первое время Шторн работал консультантом по техническому оснащению на Дормаше. Затем была работа на военно-воздушные силы. Проект по усовершенствованию бортовых самописцев. В пятьдесят девятом “черные ящики” и забросили его в молодой и по тем временам ультрасовременный аэродром Шаталово. Здесь он и пустил корни и Людмилу (которую он встретил в Минске), объявил своей женой.

Кроме работы на авиацию Шторн успел поучаствовать и в разработке инфракрасных систем пеленгования для ракетных войск и даже в проектировании устройств контроля первого энергоблока Смоленской АЭС. В общем, богатой была его жизнь. Арнольд пережил свою жену, которая оставила ему троих замечательных детей, а те, в свою очередь, внуков. И вот вчера, двадцать восьмого ноября две тысячи двенадцатого, немецкий инженер, ставший советским гражданином, пережил и остальное человечество. В масштабности катастрофы он не сомневался.

– Не стреляйте. – повторил забавный полковник, за которым следил Шторн последние десять минут.

– Ты в своем уме? – ради шутки спросил Арнольд и еле сдержался, когда Соколов принялся лихорадочно перечислять факты из различных областей знаний.

– Достаточно. – остановил офицера старик.

Соколов встал с поднятыми руками, но никого не увидел.

– Дедуля? Арнольд? Я надеюсь, вы не забыли, что я человек? – перестраховался полковник.

– Я что тебе, маразматик какой? – донеслось из-за двери, куда вели кровавые следы. – Сейчас, погоди, выползу. Темно, как в одном месте.

Дверь открылась, и из проема начало выходить что-то оранжевое с большой головой и старой берданкой наперевес. От неожиданности Андрей чуть было не спустил курок Калашникова, но Арнольд вовремя пробасил:

– Дружок, дуло то отведи, не то закончиться наша встреча.

– Простите, – спохватился полковник, – просто не каждый день человека в оранжевом скафандре увидишь. – улыбнулся старику Соколов, и в сердце его защемило.

– Погоди с объятиями, – перебил радостные мысли полковника Арнольд. – У меня и для тебя комплект есть. Только поменьше вопросов, я все чуть позже объясню. Пока просто оденься. – сказал старик, вытаскивая из темноты кладовой, внушительного размера ящик со знаком радиации.

Доверившись старому немцу, полковник начал было надевать скафандр, поверх своей одежды, как Шторн остановил его.

– Нет, на голое тело. Одежда заражена.

– Дед, температура же градусов тридцать ниже нуля. Глупо будет после всего от холода помереть. – запротестовал Соколов.

– Одень, говорю, на голое тело. Ткань не пропускает ни тепло, ни холод. Просто поверь мне. – устало ответил Арнольд.

Полковник застегнул последний замок на поясе поверх которого щелкнул еще один – для герметичности первого. Комплект был на удивление полным, и Соколову прежде не доводилось видеть такие костюмы. На спине – аппарат со сжатым воздухом, на голове – большой шлем с двумя фонариками по бокам и системой радиосвязи внутри. И даже странные тяжелые трусы и стельки входили в ярко-оранжевый комплект.

– Что ты знаешь о радиации? – задумчиво спросил Арнольд, когда они уселись на скамье в первом ряду храма, прямо напротив алтаря.

– Ну не могу сказать, что имею глубокие познания в этой области.

– Валяй, расскажи все. – попросил Шторн, и Андрей понял, что старику лучше подыграть.

– Ну, в результате распада ядер возникает ионизирующее излучение, – начал полковник. – Насколько я помню, этого самого излучения бывает три разновидности: альфа, бета и гамма. Альфа – самые тяжелые частицы, бета – поток электронов и гамма – фотоны. Наиболее опасное вроде бы гамма излучение, так как проникающая способность фотонов…

– Неплохо для вояки, – перебил старик разгорячившегося Соколова. – А уровень радиации в чем измеряется, знаешь?

– По-моему, есть разные единицы. Помню только Кюри и Рентгены. – задумался Андрей.

– Да, да…. Еще Зиверты и другие. Но нам они абсолютно не нужны. В общем представление у тебя имеется, тогда начнем. – произнес Арнольд, доставая из чемоданчика, где был упакован скафандр полковника, небольшое устройство.

Прибор был как и костюм, ядовито-оранжевого цвета и состоял из двух частей: коробки, похожей на ручное радио с аналоговой стрелкой и шкалой посередине, и небольшой черной трубки, соединяющейся с ящиком спиралевидным проводом.

– Это счетчик Гейгера. – указывая пальцем на аппарат, пояснил Шторн.

– Он измеряет уровень ионизирующего излучения в рентген-часах. Норма – около двадцати микрорентген в час. Теперь смотри. – сказал старик, включая прибор.

Стрелка счетчика начала подниматься. И когда перевалила за отметку ”четыреста”, по коже Соколова пробежал холодок.

– Да, почти шесть сотен. И это в помещении. – увидев страх в глазах полковника, подтвердил Арнольд и добавил: – Вот поэтому-то без костюмов пропадем.

– Откуда они у вас? Нет, я конечно слышал, что в начале девяностых вы работали над Смоленской электростанцией, но целых два комплекта? – поинтересовался Андрей.

– Слушай полковник, не строй из себя глупца. Ты же знаешь, как устроен мир. Мы работали над станцией, вкладывали свое время и силы. И неужели ты думаешь, что те, кто создавали этого ядерного гиганта, не позаботились о своей собственной безопасности? Там же чертовых четыре энергоблока! – грубо ответил Арнольд, и, кивнув на стрелку счетчика, старик добавил: – Скорее всего, причина кроется именно в них.