Икар - Сосновская Надежда Андреевна. Страница 14

— Все отлично. Просто здесь все так мило и мирно сейчас. Не хочется испортить.

— Ты, моя прелесть, не способна хоть что-то испортить.

— А ты, моя прелесть, не о том думаешь. Когда ты намерен здесь появиться?

— Вечером. Поужинаю с Домом пораньше, а потом, пожалуй, приеду на машине. Наверное, выеду около восьми, значит, к полуночи доберусь. Куда прибыть? Домой или в ресторан?

— В ресторан. Я еще буду там. А ты не забудь, что у тебя сегодня в семнадцать тридцать встреча с человеком с виноградников Боферм, — напомнила Джеку Кэролайн. — Он хочет продать тебе новое ронское.

— О господи. Я забыл.

— Запиши.

— Он захочет, чтобы я с ним выпил, а я начну ему возражать…

— Запиши, пожалуйста.

— Ты же знаешь, я так вино не дегустирую. Я не пью с тем, кто продает. Я пью за ужином, как положено.

— Запиши, и хватит хныкать и искать виноватых. Вино-ватых…

— Очень смешно.

— Весь вопрос в том, кто тут вино-ват.

— Еще смешнее.

— Запиши.

Наступила пауза. Джек скорчил телефонной трубке рожицу и помахал рукой в воздухе, делая вид, будто что-то записывает. А Кэролайн сказала:

— Джек, хватит корчить рожи и смеяться надо мной. Запиши.

— Никогда не пойму, как ты это делаешь, — признался Джек. — Но меня это немного злит.

— О, — вздохнула Кэролайн. — Захватишь охотничье ружье? Мне бы хотелось завтра пострелять.

— А оно дома?

— В шкафу, в прихожей. Я привезла, чтобы его проверили.

— Эх, не так я себе представлял романтику… Да, милая, я привезу тебе твое ружье.

— Не забудь, — сказала Кэролайн.

— Записываю, — сказал Джек и повертел пальцами в воздухе.

— Ну, принимайся за работу.

— Сладких снов, — пожелал жене Джек и одновременно с ней повесил трубку.

Следующие несколько минут прошли как обычно. Джек заглянул в кухню, поставил кофе, быстро принял душ, надел джинсы и удобную трикотажную рубашку, потом снова зашел в кухню и налил себе большую кружку кофе, вышел на огромный балкон, сел на стул (но не слишком близко к парапету, он никогда не садился слишком близко к парапету) и стал прихлебывать горячий напиток и смотреть с высоты на огни города, застывшего между угасающей ночью и разгорающимся рассветом.

Джек сделал глубокий, довольный вдох, покинул террасу и вошел в кабину лифта, двери которой открывались прямо в холле его квартиры. Кабина доставила Джека в гараж, устроенный под домом. Он сел за руль своего четырехдверного сверкающего черного БМВ, проехал по плотно заставленной машинами парковке и повел машину по крутому пандусу, выводившему на середину Восточной Семьдесят седьмой улицы. Затем он направился к югу, к Пятой авеню.

Манхэттен еще спал, и в воздухе чувствовалась легкая предутренняя прохлада. Рабочий день Джека начался. Он любил эту прохладу, не уставал радоваться ей каждое утро. Он поеживался и добирался до другого конца города ожившим и бодрым. Каждый день этот утренний холодок заставлял Джека чувствовать, что, несмотря на призраки, все еще бродившие по задворкам его жизни, он любит эту жизнь. Ту жизнь, за которую они с Кэролайн боролись, ради которой трудились, которую выковывали друг для друга.

Ту жизнь, которая всего через один день, сразу после открытия ресторана в Виргинии, даст трещину и изменится навсегда.

5

Прикоснись к ней. Подержи в руках. Убедись в том, что она реальна.

Да. О да. Очень, очень реальна.

Она была ключом ко всему, эта маленькая открытка. К будущему. К хорошей жизни. К любви, к деньгам, к уважению. Ко всему, чего они всегда хотели.

Ко всему, что могли потерять.

Но теперь им не обязательно было все это терять. Вот оно — и она все это сделала для них. Все устроила.

Знала ли она хотя бы, что делает? Может быть. Трудно сказать. Трудно судить о чем-либо.

Собственно, не о чем было судить. У них было все, что им нужно.

Пригласительная открытка словно бы стала больше, начала расти, вспыхнула неестественным светом. Это был поистине волшебный предмет. Решение всех их проблем. Билет в новый прекрасный мир.

А в этом мире… что ж, в этом мире открытка тоже знала правду. Конечно, знала.

«Будем рады видеть вас у себя…»

Попомнят они свое гостеприимство, это точно.

Они оба были воришками, самыми худшими из воришек. С самого начала. Они крали мечты. Крали любовь.

«Будем рады видеть вас у себя…»

Еще как обрадуются.

И еще они могут умереть.

Если им повезет.

6

У Джека ушло меньше пятнадцати минут, чтобы доехать до Четырнадцатой улицы, к району мясных рынков. На Манхэттене за пятнадцать минут можно было добраться куда угодно.

Цель его поездки располагалась в двух кварталах к югу от Четырнадцатой, на Гансворт-стрит. Там Джек свернул направо с Девятой авеню. Как это обычно бывало за последний год, его удивили почти каждодневные перемены в районе. Большая часть квартала осталась такой же, какой была на протяжении значительного отрезка двадцатого века. Старинные мощеные улицы, половина домов — склады мясников и морозильщиков. Целые поколения были представлены на вывесках словами «И сыновья». Добрую часть этих вывесок можно заменить на «И внуки», «И правнуки». Кроме того, здесь находилось пристанище (а Кэролайн всегда говорила: «кладбище») всех торговцев хот-догами в городе; в зданиях хранились уличные тележки. Глядя на то, как торговцы с утра выкатывают, а вечером закатывают на склады свои тележки, Джек испытывал странное чувство. Он словно бы попадал в далекое прошлое, в те времена, когда еще не было систем быстрого питания, супермаркетов и покупок через Интернет. Но двадцать первый век быстро завоевывал этот последний бастион пролетарского Манхэттена. Многие мясники не выдержали высокой арендной платы и исчезли, и на месте их складов возникли художественные галереи и шикарные салоны женской верхней одежды. Единоличные склады переоборудовались в дорогущие кооперативные. На каждом углу, как грибы, вырастали недешевые рестораны, их завсегдатаями становились модели, актеры и рэперы с толпами своих фанатов. Джек и Кэролайн как-то раз подумали, не открыть ли свой филиал в так называемом Нижнем Уэст-Сайде, но Джек немалую часть своей взрослой жизни потратил на то, чтобы вырваться оттуда. Ему нравилось время от времени ненадолго погружаться в прошлое, но, какими бы супермодными ни становились эти кварталы, он не хотел возвращаться туда насовсем.

Он припарковал машину на правой стороне Гансворт-стрит, прямо перед мясным магазином-складом Доминика Бертолини. Здоровенный малый в комбинезоне и белой футболке, заляпанной кровью, повернувшись спиной к Джеку, тащил половину говяжьей туши к грузовику. Он недружелюбно зыркнул на БМВ Джека, успел рявкнуть, что тут парковаться нельзя, но, как только Джек вышел из машины, враждебность сменилась узнаванием. Здоровяк понес дальше свою тяжелую ношу, а когда Джек проходил мимо него, тот кивком поприветствовал его, как своего.

Джек перешагнул через ручеек розоватой жидкости — крови, смешанной с водой, медленно вытекающей из склада. Ступив на металлический пандус и зашагав к тяжелой скользящей двери, ведущей в помещение гигантского склада, он услышал (даже отсюда) стук и звон тесаков, рубящих мясо в разделочном цеху.

Он вошел внутрь и увидел Дома, склонившегося над небольшим письменным столом. Правой рукой — тем, что от нее осталось, — Дом прижимал к столу лист бумаги, а в левой держал ручку и быстро писал. Как обычно, при этом он что-то бормотал себе под нос. Джек подождал. Он стоял, ничего не говоря и просто наблюдая за тем, как старик сосредоточенно что-то подсчитывает. Дом не сутулился, и, даже несмотря на просторную спецодежду мясника, легко было заметить, что живот у него по-прежнему плоский, как доска, а здоровая рука крепка и сильна. Старик не переставал удивлять Джека. «С того дня, как мы впервые встретились, он не состарился ни на день, — думал Джек. — Такой же задиристый, такой же работяга. Такой же сильный и дерзкий». Он был уверен, что Дом не замечает его присутствия, и радовался тому, что может наблюдать за своим старым другом и восхищаться им, не мешая ему работать. Но вот знакомый голос, хрипловатый от сигарет и виски, произнес: