Ночной позор - "GO-блин". Страница 33

— В начале войны, когда я партизанил, мы у немцев три цистерны спирта отвоевали,— поделился Утка, разливая по стаканам виски.— Спирт технический был, вонял страшно, его немцы в цистерны из-под бензина слили, чтоб собственная команда не перепилась. Немцы и не перепились, может, а нас разве запахом каким-то остановишь? Вот с той поры я, не поверишь, как на водку взгляну, так сразу тот спирт вспоминаю. А на бензин я даже смотреть не могу, так воротит.

— Хорошо еще, что спирт не метиловый был,— я решил блеснуть своими медицинскими познаниями.— От метилового человек сперва слепнет, а потом умирает. А вообще, как бывший медработник заявляю, всякую барбасянку пить недостойно высокого звания венца природы.

Тема эта была страшно близка моему сердцу, ведь мой уход из отдела по сохранению останков здравоохранения отмечался крашенным зеленкой денатуратом, отпущенным на наш отдел для дезинфекции и профилактики профзаболеваний. После того денатурата меня так обсыпало, что на люди было страшно показываться, а тошнило просто несказанно. Еле оклемался. Правда, на следующее утро все равно пришлось остатки допивать, чтоб начальство ничего не заподозрило.

К моему глубокому, должен сказать, удивлению, на сообщение о бесчинствах вампиров Утка отреагировал совершенно спокойно.

— Да знаю я о таком! — махнул рукой оперативник.— Давно уже слухи ходят. Пускай себе резвятся. Сам посуди, вред минимальный, а если разобраться, то многие мужики сами пол-литра крови за головокружительный секс с обворожительной красавицей отдали бы. Получается, так сказать, взаимовыгодный обмен. Симбиоз.

— Они знаешь, за что кусают? — страшным шепотом сказал я.

— Да за что бы ни кусали! Вампиры такие раны заживлять хорошо умеют, проблем с потенцией от этого не возникает, даже наоборот. Мой… знакомый один так даже излечился. Никакие врачи не помогали, а вампирке дал… пососать… крови. Так потом заработало, говорит, бывает даже среди дня, как в юности, приливы беспокоят.

Нет, на такое я все равно не согласен. Пусть хоть какая она будет, но кровью своей жертвовать, это как-то, знаете…

— Что застыл? — прикрикнул я на Утку.— Разливай!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

…в которой я соглашаюсь помочь оперативно-следственной работе. Потом жалею

«…Маньяк, уже более полугода разыскиваемый уголовными органами, вчера совершил попытку изнасилования очередной жертвы. По словам очевидцев составлен фоторобот преступника, милиция просит всех свидетелей сообщить о себе по телефону…»

На экране появилось изображение, удивительно непохожее на созданный Гоней облик.

Маленький черно-белый телевизор марки «Электрон», пристроенный Уткой рядом с заброшенным кухонным комбайном, мерцал экраном, вызывая переутомление аккомодационной мускулатуры.

От нечего делать я принялся моргать, пытаясь выловить зловредный двадцать пятый кадр.

Сонный Утка, пошатываясь, выбрался на кухню, помахал мне пятерней, в растопыренном виде приравнивающейся к среднего размера совковой лопате, и направился в ванную. Скоро оттуда донеслись шум льющейся воды, холодной, колонка-то выключена, и бодрое фырканье.

Я еще раз порадовался, до чего удачно все получилось. Пусть ищут своего ужасного маньяка.

Утка вышел, взбодренный после купания, и принялся носиться по кухне, напевая что-то из попсы.

— Ты мне вчера жаловался, что с деньгами туго стало,— сказал он, скорее заключая, чем спрашивая.

Жаловался? Что-то не припомню. Это до третьей бутылки было или после? Ах, мы же эту, третью, так и не допили, Утка же ее разбил, проклятый!

Я его потом еще обзывал почему-то неврастеником. Хотя кто сейчас врастеник?..

— Я тут подумал. Можно твоему горю помочь. Хочешь заработать?

— Ага,— ответил я и на всякий случай сделал глупое-преглупое лицо, как бы намекая: с меня, в случае чего, спросу мало.

— Это даже хорошо, что ты подвернулся! — мы втиснулись в переполненный троллейбус. Одной рукой я держался за мобильный телефон, другой — за какую-то гражданку.

— Тут как раз место случайно освободилось. Человек, понимаешь, пострадал.

— Как пострадал? — заинтересовался я. Хороша, блин, вакансия.

— Молодой человек, не могли бы вы подвинуть свою попу? — молодая, симпатичная девушка, а так говорит. Я почему-то даже смутился. Какая ей еще попа?

— Я бы с радостью,— говорю,— но вы так к ней все время прижимаетесь, что у меня сил нет лишать вас удовольствия.

Девушка почему-то обиделась и попыталась отодвинуться. Это с ее стороны было явной ошибкой, потому что какие-то тетки, ждавшие этой возможности еще со вчерашнего вечера, тут же принялись ругаться.

— Молодая, а толкается! — гневно вскричал пенсионер с галстуком.

— Развелось! — басом добавил кто-то с сиденья.

— Контролеры безбилетника поймали! — с наслаждением сказали в другом конце троллейбуса.

При упоминании о контролерах Утка улыбнулся, а я немного грустно вздохнул. Поскольку ТТУ было нашей крышей, все сотрудники Контроля имели негласное право на бесплатный проезд. Я, как изгнанный из рядов, был теперь его лишен.

— Запомнил? Сегодня вечером, в девять, у вокзала,— еще раз повторил Утка на прощанье.

Мы отправились каждый по своим делам.

Утка, видимо, применил-таки какое-то волшебное средство, или терапия горячей и холодной водой помогла, но синяки мои почти сошли, так что даже не слишком бросались в глаза.

Крошка Лили, впрочем, все равно заметила и всплеснула руками.

— А,— я сделал рукой неопределенный жест и добавил самым героическим своим тоном,— их было трое.

Только природная скромность и отвращение ко всякого рода украшательству помешали мне в полной мере проявить свой талант рассказчика.

Крошка Лили восхищенно слушала, подпиливая ногти. Жалко, Гони сегодня нету, я бы и ему о своих необычайных приключениях рассказал.

Хотя нет. Он принялся бы завидовать моей славе и попытался бы сжить меня со свету.

Утка ждал меня в условленном месте, на площади Великих Свершений, под аркадами. Оперативник был одет во все темное, чтобы легче было слиться в случае чего с покрывавшей город тьмой. В связи с прорехами в городском бюджете тьма эта покрывала улицы с заходом солнца: на фонари денег не было. Если бы не редкие машины и магазинчики, широкие окна которых светили чистым белым светом, можно было бы подумать, что город умер.

— Только гляди, никому ни слова! — строгим голосом сказал оперативник.— Если спросят, скажи, ничего не видел, ни в чем таком не замешан, жил честно-благородно.

Мы прошли сквозь пустынный рынок, железные ряды гудели на сквозняке, мимо дравшихся бомжей и стаек бездомных собак, терзавших окровавленные кульки, в которые недавно заворачивали мясо. Горе городу, где псы собираются в стаи… Кто помнит, откуда цитата?

Потом мы пересекли еще одну площадь, вкруговую обнесенную трамвайной колеей, и ступили под широкие своды построенного еще в пятидесятые годы вокзала.

На вокзале нами заинтересовалась милиция.

— Сержнт Прдрпрдр,— невнятно представился пузатый сержант. Он и его свита обступили нас с Уткой плотным кольцом.— Документы ваши можно, молодые люди?

Мы повынимали паспорта.

— А в чем дело, капитан? Мы с товарищем ждем пригородный поезд до Ухрупинки. Едем проведывать безвременно ушедшего от нас в запой друга.

Сержант недоверчиво покачал головой. Видимо, история про безвременно ушедшего в запой друга показалась ему подозрительной.

— А ну, дыхни,— попросил он Утку. Я напрягся. Мало ли, уже должно вроде за столько времени выветриться, но кто его знает…

Меня проверка сержантского пытливого носа, по счастью, миновала, потому что на другом конце зала, у касс, раздались вдруг какие-то вопли. Милиционеры, придерживая фуражки, поспешили туда.

— Ты че так напрягся? — Утка дружески хлопнул меня по плечу. Синяк, наверное, останется.— Мы пустые, милиции бояться нечего! Я тебе, когда бояться надо будет, отдельно скажу.