Ночной позор - "GO-блин". Страница 53

— Не мы такие. Жизнь такая,— прочитал я надпись, оставленную кем-то в стене автобусной остановки, возведение которой было приурочено к Московской олимпиаде восьмидесятого года. Крыша остановки была покрыта смолой, внутри все загажено.— Это они что хотели этим сказать? Что ввиду социальной нестабильности можно делать где попало?

— Наверное,— согласился Утка и без всякой связи добавил: — Когда я в последний раз здесь был, такая грязь стояла, что танки вязли. А теперь видишь, щебнем засыпали. Чувствуется какой-то прогресс по сравнению с сорок вторым годом.

Какой еще прогресс? У меня, между прочим, одни туфли сотню баксов стоили. А я, в отличие от нашего доблестного оперативника, универмаги по выходным не граблю. Я эти туфли, чтоб вы знали, покупал и плакал. А теперь в них вот по щебенке…

Мы долго шли между возделанных огородов. Я начал ощущать первые приступы голода и ругал Утку, который, будучи руководителем экспедиции по добыче артефакта, не позаботился должным образом снабдить ее съестными припасами.

— Я, что ли, должен обо всем помнить? — огрызался оперативник, но как-то неуверенно. Что ни говори, а его безупречной до этого репутации всепредусмотрительного супермена только что был нанесен значительный урон.

Пришлось перебиваться подножным кормом: Утка убежал куда-то в поля и вернулся, сжимая в руке теплый кривой огурец, оказавшийся на вкус отвратительно горьким, кусок лежалого хлеба и круглятину домашней колбасы.

Криминальный талант в нем был выражен куда более, чем это казалось с первого взгляда.

— Это чтобы силы были перед решающим испытанием,— сказал Утка.— Трудно будет не столько до хранилища добраться, сколько его благополучно отпереть. Тут, знаешь…

Нашу мирную трапезу прервало бабаханье ружейного выстрела.

Мы залегли. Утка, по всем правилам укрываясь в складках местности, осторожно обозрел, что там и как крутом происходит.

Я тоже приподнялся на локтях и увидел знакомую «Ниву». Из окна ее высовывался какой-то тип с двустволкой, водивший стволом из стороны в сторону. Нас они не заметили, к счастью, и палили, похоже, просто для острастки.

— Быстро вычислили, сволочи,— проговорил с набитым ртом Утка.— Видно, девка твоя нас сдала. Теперь знают, куда идем, и будут ждать.

— Зачем тогда ловят? Устроили бы засаду прямо на месте.

— Дури больно много. Людские ресурсы подняты, силы задействованы, надо это все куда-то растрачивать, здесь ведь работает механизм агрессивной пропаганды, так что приходится соблюдать законы и правила. Тем более что девке они до конца все равно не доверяют.

Утка решил, несмотря ни на что, пробираться к заветной цели. На мои вопросы о том, что мы будем делать с добрым десятком боевых волшебников, только и ждущих нашего появления, оперативник с самым хитрым видом отмалчивался.

— Спакойна, малый! — наконец сказал он.— Не ссы, прарвемся!

От греха мы решили сойти с дороги и теперь пробирались, затаптывая грядки, по чужим огородам. Усталые и перемазанные, мы добрались до самого настоящего кладбища.

— Непорядок,— пробормотал я, вспомнив о своей бытности санитарным надзирателем в отделе по соблюдению чистоты генетического кода.— Расстояние между огородом и ближайшим захоронением человеческих останков не должно быть не менее… должно быть не менее трехсот метров. Иначе мертвяки будут по ночам таскать овощи, или дохлуша учечуйчатый помидоры портить навадится…

После кладбища мы форсировали небольшую речку, для чего пришлось воспользоваться подвесным мостиком, гулким и шатким. Поплутав немного в приречных зарослях, под аккомпанемент Уткиных уверений, что таким образом мы ну очень существенно срезаем путь, отважные исследователи вышли наконец на край старого футбольного поля.

— Ну, здесь уже совсем чуть-чуть,— выдохнул Утка. Даже он выглядел несколько умаявшимся от прогулки. На все про все, с момента выхода из электрички, у нас ушло почти три часа. Солнце укрылось за горизонтом, оставив мир заботам чахлой луны.

— Вон, видишь? — Утка показал на едва заметную кочку на другом конце поля.— Оно.

— Это? — не поверил я. Мне, по правде, казалось, что следует ждать каких-то скифских захоронений или древних курганов, насыпанных кочевниками.

— Там когда-то бомбоубежище было,— объяснил Утка.— Потом немцы его под особый бункер перестроить затеяли для своих каких-то целей. Только копнули глубже, на древнюю могилу наткнулись, в которой дубина наша заветная и лежала. Немцы не разобрались сперва, но трогать находку не стали, аккуратная нация, вызвали из Вены группу археологов, которая и принялась доказывать, что следы древней кладки являются не чем иным, как свидетельством превосходства арийской расы над всеми прочими народностями…

— Откуда ты-то об этом прознал?

— Так я же эти места в сорок втором году от немцев освобождал, в составе…— тут Утка осекся.— Был тогда в чине капитана. Мои этих археологов и захватили, я их начальника допрашивал, Рихард фон Зибелверц его звали. Очень мне тогда хотелось находочке больше внимания уделить, но — война, сам понимаешь…

— Это мне кажется или там народ какой-то толпится?

— Не народ, а наши с тобой преследователи. Видишь, даже прятаться не стали, уроды. Хорошо, что мы в двери ломиться не будем.

— А куда мы будем ломиться?

Мы обползли поле по периметру, затем, добравшись до раскопанной давным-давно траншеи, спустились в нее, вызвав небольшой обвал сырой земли, комья которой тут же набились в мои чудесные туфли.

— Вот за что я люблю наш народ,— удовлетворенно заявил оперативник,— так это за его непререкаемое раздолбайство. Еще пять лет назад случайно в этих краях оказался, видел, как эту яму копали. Мы тогда еще с коллегой из далекого зарубежья поспорили, что ее и через десять лет не зароют. Видишь, пока не зарыли. Значит, бутылка водки уже наполовину моя.

— Вы что, на водку спорили?

— На что же еще культурные люди об заклад бьются? Не на деньги же.

Тоже мне. Я бы как раз с иностранцем на деньги и спорил только. Особенно если выигрыш такой гарантированный.

Дальше двигаться пришлось по наполовину засыпанным землей трубам. Скоро совсем стемнело, а в яме и подавно стояла тьма кромешная. К тому же было очень тихо, кроме нашего сосредоточенного пыхтения тишина не нарушалась ни единым звуком. Лишь изредка, словно с другой стороны реальности, слышны были голоса и смех караулящих вход волшебников.

— Вот она, родимая! — обрадовался Утка. Заскрежетал металл, упал земли завал, и наш отряд попал в полуподвал.

Еще рифма есть у кого-нибудь?

— Что за поколение пошло. Даже бункер обложить как следует не могут. А все потому, что трудностей в жизни не ведали. Лошье, блин.

— Однако давно здесь никого не было.

— Лет шестьдесят.

— Удивительно, что бомжи такое место не облюбовали.

— Какие здесь бомжи? Городишко маленький. Бомжи все у нас, в центр перебираются. Урбанизация, мать ее.

По вентиляционному люку пришлось ползти на карачках. Я старался не думать о загубленных джинсах, чудесных тянущихся джинсах, ради которых я поднял на ноги едва ли не весь магазин, тот, с красной витриной, на площади Ленина, вы знаете, наверное.

С этими приключениями никакой одежды не напасешься.

Утка вновь принялся со скрежетом ломать решетку. Управившись, оперативник бесшумно соскользнул вниз. Я подождал немного и последовал за ним.

Прямо под отверстием для вентиляции находилась панцирная кровать с истлевшей постелью. Утка, конечно, не удосужился меня предупредить, так что я пережил несколько весьма неприятных мгновений, натолкнувшись в этой кровати на загнивающий скелет.

— Запомни,— сказал оперативник.— Мертвые не кусаются. Не мертвых бояться надо, а живых. Понял?

— Причем здесь бояться? — соврал я.— Ничего я не испугался. Просто воняет, и вообще, Неожиданно.

— Красностуков, мудила. Ведь приказал же я трупы повыносить,— проворчал Утка.— Правильно я его потом расстрелять велел, как врага народа.