Кремлевские жены - Васильева Лариса. Страница 20

Ариадна Тыркова, однако, не одобрила таких манер:

— Новые министры изучили все конституции, но они не понимают, что такое власть, ее престиж и авторитет.

Тырковой не пришлось бывать на приемах, устраиваемых позднее победившими большевиками: их царский размах в голодные годы наглядно демонстрировал престиж и авторитет новой власти. Приемы понравились бы ей, не будь они большевистскими..

Фигура этой женщины любопытно возникает в воспоминаниях ее сына от первого брака, Аркадия Бормана:

«Большой зал Соляного Городка в центре Петербурга весь наполнен слушателями, в основном молодежью. Мама в черном платье на председательском месте острым взглядом осматривает аудиторию. В конце зала сидит полицмейстер Шебеко, он в любой момент может закрыть собрание. Сама по себе тема не может вызывать конфликта с властями, но мама видит среди записавшихся ораторов имя Коллонтай — ее выступление может вызвать взрыв.

Моложавая и элегантная Коллонтай поднимается на трибуну. Звонким и уверенным голосом, как настоящая пропагандистка, начинает излагать основные пункты социал-демократической программы.

Шебеко вскакивает:

— Госпожа Тыркова, потрудитесь остановить оратора!

Лишенная мамой слова, Коллонтай покидает трибуну, и собрание продолжается в спокойных тонах.

Мама научилась вести собрания. Скоро поняла, что она не просто женщина, занимающая председательское кресло, а активный председатель, умеющий вести собрания и направляющий их. Тот же Шебеко однажды сказал:

- Когда госпожа Тыркова председательствует, я уверен, что все обойдется благополучно«.

Вот как! Кадетка Тыркова, сторонница идеи одинаковых интересов для женщин всех слоев общества, попав в председательское кресло, ведет себя так же, как ее противница большевичка Коллонтай, когда «затаптывает» речи кадеток. Эта зависимость поведения женщины от значительности ее роли в мужской структуре, увы, норма любой политики.

«Мама научилась вести собрания…»

Да, научилась обрывать, лишать слова, противодействовать только потому, что оратор высказывает другие идеи. Принципы партийных противостояний стали сущностью этих феминисток, ушедших в мужскую борьбу.

Школьные подруги — Ариадна и Надя. Закадычные. Неразлучные.

Девочка из богатой семьи и девочка из бедной. Жена преуспевающего английского журналиста и жена эмигранта-революционера.

Конституционная демократка и социал-демократка. Вдова английского пенсионера и вдова вождя России. Как складывались их отношения в зрелости? Встречались ли они? Могли ли, пользуясь дружбой, изменить хоть что-то в ходе исторического процесса?

Две женщины, объединенные дружеской любовью, Екатерина Великая и Екатерина Дашкова сумели, сговорившись, повернуть колесо истории. Не к худшему.

Те сумели, а эти нет, ибо эти служили не друг другу, не своим отношениям, а своим партиям.

В книге «На пути к свободе» Ариадна Тыркова рассказывает о встрече в Женеве в 1913 году с четой Ульяновых: «Я раньше Ленина не встречала и не читала. Меня он интересовал прежде всего как Надин муж. После ужина Надя попросила мужа проводить меня до трамвая… Дорогой он стал дразнить меня моим либерализмом, моей буржуазностью. Я в долгу не осталась, нападала на марксистов за их непонимание человеческой природы, за их аракчеевское желание загнать всех в казарму. Ленин был зубастый спорщик и не давал мне спуску, тем более что мои слова его задевали, злили…

- Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.

Я засмеялась. Тогда это звучало как нелепая шутка.

- Ну я вам в руки не дамся.

- Это мы посмотрим!«

Ариадна Тыркова не далась им в руки — была прикрыта английским паспортом. А сколько кадетских женщин поневоле дались и погибли?

Она осталась в истории своими воспоминаниями о Крупской.

Женщины разных революционных движений, отличных от кадетского и большевистского, — эсерки (социалистки-революционерки), меньшевички, следуя за мужчинами, также становились в конфронтацию к женщинам иных политических ориентаций и, каждая по-своему, упорно боролись.

Фигура Марии Спиридоновой характерна для представительниц третьей стороны. Дочь хозяина паркетной фабрики в Тамбове, она с детства показала недюжинные способности: пяти лет уже читала и писала, в гимназии была первой ученицей, пока ее не исключили из восьмого класса за «политическую неблагонадежность». Волчий билет помешал поступить на Высшие женские курсы, и Мария отдала дарования делу революционного террора.

14 января 1906 года, в самый разгар эсеровских террористических актов, на железнодорожной платформе города Борисоглебска Мария Спиридонова стреляла в губернского советника Луженовского, известного своей жестокостью в усмирении крестьянских волнений.

Газеты печатали рассказ Марии о покушении:

«Луженовский ехал последний раз по этой дороге. Надо было убить его именно тогда. Взяла билет второго класса, рядом с его вагоном; одетая гимназисткой, розовая, веселая и спокойная, я не вызывала никакого подозрения. Но на станции он не выходил… Я вошла в вагон и на расстоянии 12—13 шагов, с площадки вагона сделала выстрел в Луженовского, проходившего в густой цепи казаков. Так как я была очень спокойна, то я не боялась не попасть, хотя пришлось метиться через плечо казака — стреляла до тех пор, пока было возможно. Луженовский присел на корточки, схватился за живот и начал метаться по направлению от меня к платформе. Я в это время сбежала с площадки вагона на платформу и быстро, раз за разом, меняя ежесекундно цель, выпустила еще три пули. Всего нанесено пять ран: две в живот, две в грудь и одна в руку».

Четкий, спокойный рассказ о планомерно продуманном убийстве. Розовощекая «гимназистка» хладнокровно совершает противоестественный для женщины, призванной давать, а не прерывать человеческую жизнь, поступок. Да, но она стреляет в человека, который каждый день убивает сам. Или приказывает убивать.

Замкнутый круг, цепная реакция убийств стары как мир.

Доколе? Напрасный вопрос. Было и будет, пока человечество не подойдет к самой опасной черте, и тогда инстинкт самосохранения сработает проникновением в массовое сознание. Не зря получил XX век в руки возможность создания оружия массового уничтожения. Воспользовавшись этой возможностью, мы все чаще говорим о необходимости задуматься над общелюдской проблемой выживания на земле — ищем пути в заколдованном круге противоречий.

Мария Спиридонова написала письмо — его читала в газетах вся Россия:

«Они велели раздеть меня донага и не велели топить мерзлую и без того камеру. Раздетую, страшно ругаясь, они били нагайками (Жданов) и говорили: „Ну, барышня, (ругань) скажи зажигательную речь“».

Жданов… Разумеется, однофамилец, другой, не большевистский, а царский Жданов, мелкая жандармская сошка, но каково совпадение. Спустя несколько десятилетий не террористку Марию Спиридонову, а великую поэтессу Анну Ахматову другой Жданов будет истязать иным, изысканным способом: через прессу, систему слежек и угроз. Какие пытки страшнее — нельзя соизмерить, все они — пытки.

«Один глаз ничего не видел (на всю жизнь глаз остался больным. — Л.В.), и правая часть лица была страшно разбита, — продолжает Спиридонова, — они нажимали на нее и лукаво спрашивали: «Больно, дорогая? Ну скажи, кто твои товарищи?» Я часто бредила и, забываясь в бреду, мучительно боялась сказать что-либо…

Выдергивали по одному волосу из головы и спрашивали, где другие революционеры. Тушили горящую папиросу о тело и говорили: «Кричи же, сволочь!» В целях заставить кричать давили ступни «изящных» — так они называли — ног сапогами, как в тисках, и гремели: «Кричи! (Ругань.) Ты закричишь, мы насладимся твоими мучениями, мы на ночь отдадим тебя казакам».

— Нет, — говорил Аврамов, — сначала мы, а потом казаки…

И грубое объятие сопровождалось приказом: «Кричи!» Я ни разу не крикнула, я все бредила…

Повезли в экстренном поезде в Тамбов… Поезд идет тихо. Холодно, темно. Чувствуется дыхание смерти. Даже казакам жутко… Гиканье, свист. Страсти разгораются, сверкают глаза и зубы…«