Планета призраков - Бушков Александр Александрович. Страница 42

Вот только купить эту благодать австрийцы не смогли: Гохман, заломивший нешуточную цену, не соглашался уступить хотя бы копеечку или хотя бы подождать, пока покупатели раздобудут денег. Разводя руками, пояснял, что он человек деловой и, уж простите за прямоту, думает не о науке, а о прибыли…

Раскланявшись с опечаленными австрийцами, Гохман отбыл в Париж, где не мешкая явился к директору Лувра. Там венская история повторилась в мельчайших деталях: сначала директор и прочие официальные лица потеряли дар речи. Потом срочно призвали чуть ли не дюжину авторитетнейших французских специалистов в данном вопросе, маститых ученых мужей.

Если в Вене среди десятка экспертов нашлась парочка таких, которые не возражали прямо, но пожимали плечами и осторожно твердили, что следует семь раз отмерить и сто раз проверить, то французские светила подобного разброда в своих рядах не допустили: они единодушно высказались в том смысле, что тиара подлинная, тиара бесценная, тиара уникальная, и упускать ее нельзя ни в коем случае - чтобы весь мир умер от зависти. Ни у кого такого нет, а в Лувре - есть. Вив ля Франс!

Приободрившийся Гохман скромненько назвал цену: двести тысяч золотых франков - то есть около шестидесяти килограммов золота. Сумма даже по нынешним временам внушительная. Подобные деньжищи можно было взять из французского бюджета исключительно по специальному постановлению парламента. Однако Гохман ждать не желал и недвусмысленно намекал: если у него в Лувре не сладится, поедет в Берлин к немцам, у них-то денежки найдутся…

Что-о?! Допустить, чтобы бесценное произведение искусства перехватили заклятые враги, чертовы колбасники?! Не бывать тому! Директор Лувра, забыв надеть шляпу, припустил по Парижу. Два его добрых знакомых, богатые меценаты, проникшись важностью момента, тут же пошарили по карманам и выложили двести тысяч золотом (каковые им вскоре вернул парламент). Месье директор, держа перед собой тиару трясущимися от волнения руками, торжественно понес ее в специальную витрину в сопровождении целой процессии ученых, чиновников и бог весть кого еще. Газетная шумиха, публика валит валом, прочие европейские музеи умирают от зависти, а французы задирают нос…

А потом объявился немецкий историк, один из крупнейших европейских ученых того времени, Адольф Фуртвенглер - и все опошлил…

Из своего Мюнхена он прислал письмо, где высказывал сомнения. Воля ваша, господа, писал он, но все эти «гомеровские герои» изображены так, как древние греки изображали не военных героев, а комедиантов . А уж бога ветров они всегда показывали солидным, зрелым мужиком, а не младенцем, как на тиаре…

Французы завопили, словно кот, которому прищемили дверью хвост или нечто еще более существенное: люди добрые, эта проклятая немчура из зависти и по невежеству своему пытается опорочить бесценное приобретение! Дадим отпор проискам исконного врага прекрасной Франции! Кто он вообще такой, этот немец-перец-колбаса, и на какой толкучке диплом купил?

Немец, не размениваясь на пошлую перебранку, спокойно и методично долбил свое. Он хладнокровно объявил: изображенные на тиаре сцены происходят из разных мест. Одна скопирована с ожерелья, найденного в русской Тамани, другая - с древнегреческих изделий из русской же Керчи, третья - с так называемого «щита Сципиона», хранящегося в Лувре же, четвертая и пятая - с ваз, обнаруженных в Южной Италии. И так далее, и так далее, и так далее… Источники принадлежат не только к разным местам, но и к разным временам. А в доказательство - иллюстрации в немалом количестве…

Потом дотошный Фуртвенглер поднял сохранившиеся исторические источники и доказал, как дважды два, что меж ольвийскими греками и скифским царем Сайтаферном не то что дружбы, но и просто мирных отношений не было никогда . Всю свою сознательную жизнь Сайтаферн с греками собачился по-черному, воевал, конфликтовал, враждовал и интриговал. Так что жители Ольвии ему и паршивой пуговицы не стали бы дарить, не то что массивного головного убора из чистого золота. И наконец, делал вывод немец, совершенно немыслимо, чтобы на самой тиаре, предназначенной для царя , была выбита обширная надпись «Дорогому Сайтаферну от благодарных греков купеческого звания». Это вам не портсигар и не часы, не было в древности такого обычая, и ни один приличный царь не ходил бы в головном уборе с надписью от дарителей!

Французы историку по-прежнему не верили - благо к тому времени в пользу подлинности тиары высказались не только французские ученые, но и маститые земляки мюнхенца, а также историки, археологи и искусствоведы из многих других европейских стран…

Кроме России. В России, оказалось, Гохмана знали как облупленного, о чем прилежно сообщили в Лувр, едва услышав о «бесценном приобретении»…

Когда в конце XIX веке в Северном Причерноморье русские археологи начали обширные раскопки античного наследия, этим заинтересовалась не только пресловутая научная общественность, но и коллекционеры. А приобрести древние изделия с учетом тогдашнего законодательства, о котором я только что рассказал, было вполне реальным делом. Моментально возник спрос. Где спрос, там и предложение. Там, где предложение, моментально появляются мастера подделок…

Чего там только не было: поддельные монеты, статуэтки, вазы и прочая посуда, «античные» мраморные плиты с надписями, древнее оружие, ювелирные украшения… В общем, все, чего душа пожелает. Подделывали все это мастерски, порой для пущей достоверности всобачивали в тот или иной предмет совершенно подлинные античные детальки , искусственно «старили», придавали вид пролежавшего в земле черт-те сколько, наносили «повреждения» и «утраты».

Методика была отработана прекрасно. Чаще всего к ученому интеллигенту приходил какой-нибудь деревенский мужик с соломой в бороде или классическая деревенская баба, с первого взгляда ясно, не обремененная не то что научными знаниями, но даже знакомством с таблицей умножения. Эти бесхитростные дети природы, почесываясь и сморкаясь на пол, весьма даже складно повествовали, как взялись однажды рыть погреб или огород перекапывать - а там оно вона что! Цацка красивая! Старая цацка-то, говорят, а волостной писарь сказал, что городские люди за такую ерунду деньжищи отвалят! Купи, барин!