Вихрь - Кабалкин Аркадий Юрьевич. Страница 45

Все это время Айзек будет отвлекать на себя внимание «Корифея». Хватит ли ему сил, чтобы обеспечить наше бегство, станет ясно по ходу дела. По крайней мере его участие должно было повысить наши шансы.

Айзек встал, чтобы уйти. Перед дверью остановился в нерешительности — хрупкое дитя и одновременно просветленный монстр… Он с грустью спросил, нет ли у нас каких-то вопросов. Я ответил отрицательно, Эллисон покачала головой.

— Будьте осторожны, — сказал он, пытливо глядя на меня. — Чем глубже укоренится «узел», тем больше будет знать о тебе «Корифей». В некотором смысле он уже за тебя взялся и рано или поздно предложит что-то, чего тебе самому хочется. Тебе будет трудно сказать «нет».

В оставшиеся часы я тренировался с сетевыми «игрушками», предоставленными Оскаром, чтобы убедиться, что могу с ними сладить хотя бы девять раз из десяти. Я уже уверенно владел обычными сетевыми панелями управления в квартире (видеоустройствами, контролем температуры и так далее). Летательный аппарат представлял собой гораздо более сложное устройство, но от пилота ему требовалась только четкая передача намерения. Похоже, я смогу с этим справиться.

Затем я поспал часок-другой, пока Эллисон не отрываясь смотрела новостную передачу. Убийство фермеров повергло ее в глубокое уныние. Сообщалось об отдельных вспышках насилия в разных местах. Женщина покончила собой, спрыгнув с высокого яруса вниз, мужчина пырнул малолетнюю дочь кухонным ножом. Волны противоречивых чувств распространялись так быстро, что «Корифей» не успевал их распознавать и гасить. И это были еще не самые плохие новости. Эллисон растолкала меня и потребовала идти за ней.

Я выполз из спальни. В потоке новостей фигурировала свежая съемка машин гипотетиков. В начале сюжета машины гипотетиков ползли по ледяной равнине к берегу моря Росса. Несомненно, они были ближе к нам, чем накануне, но в остальном изображение было обычным. Потом угол съемки стал меняться, беспилотник продолжил облет, не покидая безопасной зоны. Я сперва не понимал, что он нам показывает, а потом увидел. Внезапно все машины гипотетиков одновременно стали менять форму и пропадать из виду.

Уже через мгновение там, где они только что находились, остался только густой серый туман. Камера сделала приближение, пока весь экран не залил туман, неожиданно оказавшийся густым роем мелких гранул. Я прибег к своим «сетевым» навыкам, поменял шкалу на метрические единицы и обнаружил, что все эти гранулы имеют одинаковый размер, причем довольно внушительный — больше сантиметра в поперечнике.

Что только подтвердило мою догадку: это были те же самые кристаллические бабочки, что напали на авангард экспедиции на Земле Уилкса, только в неизмеримо большем количестве. Получалось, что машины гипотетиков не исчезли, а перевоплотились.

Необъятный рой кристаллов принял форму стрелы, нацеленной на море.

— Они вот-вот будут здесь, — проговорила Эллисон и выразительно посмотрела на меня. Я понял, что она хочет сказать: НЕМЕДЛЕННО БЕЖИМ!

Мы заранее решили добираться до взлетной площадки поодиночке. Эллисон проложила себе маршрут в обход населенных кварталов и ушла до того, как освещение в коридоре включилось полностью, имитируя дневной свет. Согласно нашему плану, я должен был последовать за ней спустя несколько минут и не догонять ее, а соблюдать интервал на случай, если у «Корифея» зародились какие-то подозрения.

Но почти сразу после ухода Эллисон в дверь позвонили. Явился Оскар с взволнованной улыбкой на лице.

— Можно войти? — спросил он. Пришлось его впустить.

Дома на Земле, — на той Земле, где я рос, — я слышал про глубоководных морских рыб, которые светятся во мраке: называлось это «биолюминесценция». Похожей на них мне показалась воспринятая с помощью Сети физиономия Оскара: он лучился эйфорией, при этом я улавливал вспышки усталости и подавляемого сомнения, а под всем этим бился синий пульс подозрения, четкий, как сердечный ритм.

Естественно, он тоже видел меня насквозь. Это было чтение настроения, а не мыслей, но он был способен поймать меня на лжи. Мне оставалось надеяться, что он примет смятение чувств, которого я не мог скрыть, за естественную реакцию на кризис.

— Трэя здесь? — спросил Оскар.

— Нет. Я не знаю, когда она вернется.

— Жаль. Я явился с приглашением для вас обоих. Добро пожаловать ко мне в гости, мистер Файндли. И Трэю приводите. Моя семья будет вам рада. — В словах его чувствовалась искренность, но не чувствовалось жара, как в печи, которую топят дровами. — Приближается кульминация пятисотлетней истории. Негоже вам быть одним, когда это произойдет.

— Спасибо, Оскар, но я не могу.

Он посмотрел на меня изучающе.

— Жаль, что вы так поздно решились присоединиться к Сети. Вы уже прошли длинный путь, но до сих пор, кажется, не понимаете своего счастья, нашего счастья: мы становимся очевидцами исторического события!

— Очень даже понимаю, — возразил я. — И благодарен вам за приглашение. Но я предпочитаю пережить его в одиночку.

Вранье! Хуже того, ошибка. И он знал, что я ему лгу, поэтому озарился особенным светом.

— Можно с вами поговорить? Это недолго.

Я не мог отказать ему и предложил сесть. Пока он собирался с мыслями, я говорил себе, что все равно мне не провести его (и «Корифея»), что наглая ложь не пройдет, лучше даже не пытаться. Наилучшим выходом была выборочная правда.

— У некоторых из нашей менеджерской братии сомнения относительно вас, — заговорил он. — Когда вы согласились на операцию, эти голоса почти смолкли. Теперь, когда остаются считанные часы до… до финала, этот спор утратил актуальность. Но я стал считать вас своим другом. — (Пока что он говорил искренне.) — И по-дружески радовался, что вы готовы по-настоящему породниться с Боксом. Вы почти достигли этой цели, это не вызывает сомнений. Но при этом не перестаете колебаться, можно подумать, что вы нас боитесь. — Он склонил голову набок. — Боитесь?

«Говори правду!» — приказал я себе и утвердительно кивнул.

— Вокс — не государство, а внутреннее состояние. Вы это наверняка чувствуете.

Он проводил различие между пониманием и чувством, между фактом и тем, как я его ощущаю.

— Да, чувствую, — снова ответил я правду. То, что творилось у меня в голове, заставляло это чувствовать. Как объясняли врачи, участок мозга под названием «средняя переднелобная кора» не является частью лимбической системы. Она отвечает за нравственные оценки, и туда «узел» внедряется в последнюю очередь.

— Это как… — Я задумался. — Это как стоять на пороге дома зимним вечером. Внутри дома люди, это как бы твоя семья…

Оскару понравились мои слова: он расплылся от удовольствия.

— Но я не могу отделаться от мысли, что если я войду, то придусь не ко двору. Потому что там меня знают, как облупленного.

— Как это?

— Там знают, что я другой. Чужой. Уродливый. Ненавистный.

— У вас просто другая биография, но это не имеет никакого значения.

— Ошибаетесь, Оскар.

— Неужели? Вы не можете быть уверены в этом, пока не откроетесь нам.

— Я не хочу открываться.

— Что бы вы от нас ни скрывали, я обещаю, что для Вокса это неважно.

— Поймите, Оскар, я не невинная овечка.

— Все мы не без греха.

— Я убийца! — выпалил я.

Он требовал правды — и он ее получил.

Синие языки пламени, горящий заживо человек.

Я убил его, потому что вышел из себя, потому что меня унизили, а может, просто потому, что рекордная жара вдруг сменилась в Хьюстоне грозой и потопом. Возможно, бессмысленно спрашивать меня о причине.

В темноте, под масляным дождем, под потоками, хлещущими с крыш и наполняющими до краев сточные канавы, я шагал по безлюдному проулку с канистрой метилового спирта в пластиковом пакете. В правом кармане у меня лежал коробок спичек, дома завернутый в целлофан, а также на всякий случай газовая зажигалка — продавец сказал, что ей нипочем вода.