Вихрь - Кабалкин Аркадий Юрьевич. Страница 57

Эта зачистка не была сознательным процессом, за ней не стояло никакой мысли. Это был сложившийся с течением времени стереотип поведения, вроде фотосинтеза, например. Аппараты, которые увидел на антарктической равнине Турк, собрали колоссальный массив информации. Материальные ресурсы Земли — редкие элементы, очищенные человечеством и сконцентрированные на развалинах наших городов, — еще ранее были изъяты и перенесены на Земную орбиту и за нее, чтобы ими могли пользоваться парящие в космосе элементы экосистемы гипотетиков. С Землей гипотетики уже почти покончили.

Но их сенсоры (сложная система орбитальных устройств, не превышавших размером пылинку) засекли проскользнувший в Арку Вокс и направили к нему наземные чистящие агрегаты. То, что казалось пророкам Вокса апофеозом существования, было просто выметанием мусора, срыванием последней ягодки с уже обобранного, высохшего куста.

Гипотетики нагрянули вскоре после бегства Турка и Эллисон, налетели роем дизассемблеров, каждый размером с насекомое. Зубы у них были острые, каждый укус смертелен. Они выделяли сложный катализатор, размыкавший химические связи; они просачивались сквозь оплывавшие стены, как дым, втягивая за собой снаружи ядовитую атмосферу. По всем галереям, ходам и коридорам Вокс-Кора поползли отравляющие пары. Отчасти это было милостью: большинство жителей погибло от удушья, а не было сожрано заживо.

Мог ли я их спасти?

Я ненавидел народ Вокса за то, что, воскресив меня, он только усугубил мои страдания, но такой участи я ему не желал. Я сделал то, что мог, чтобы избавить всех этих несчастных от страданий, — то есть ничего.

Мне еще повезло, что сам я смог спастись.

Элементарная защита была мне обеспечена. Как и Турк, я прошел через Арку Времени. Десять тысяч лет я просуществовал в виде памяти в архивах гипотетиков, а потом они воссоздали меня в экваторианской пустыне, ибо таково было назначение Арок Времени: в точности воспроизводить информационно насыщенные структуры, чтобы содержавшиеся в них данные могли использоваться для исправления погрешностей в локальных системах. Механизм гомеостаза, не более того.

Дизассемблеры не тронули бы меня, так как я был помечен как доброкачественная единица. Но эта защита становилась бесполезной при распаде Вокса на молекулы. Мне было необходимо взять действия машин под свой контроль до того.

Моим наилучшим шансом на спасение был «Корифей». Процессоры, из которых он состоял, имели несколько степеней защиты. Их не уничтожили даже ядерные взрывы, обрушившие Сеть, был только поврежден их интерфейс с физическим миром. Дизассемблеры в конце концов сожрали бы и их, но только после уничтожения почти всего Вокс-Кора. Большая часть моей личности уже была тождественна этим процессорам. Индульгенция, предоставленная гипотетиками мне, распространялась, следовательно, и на аппаратную часть «Корифея» — во всяком случае, я на это надеялся.

Граждане Вокса гибли тысячами, Сеть давала сбои, и я воспользовался этими жуткими обстоятельствами. При помощи бездействовавших процессоров я взломал сигнальные протоколы машин-убийц, соединил их и сигнальные механизмы с глубокими циклами обратной связи «Корифея» — и добился необходимого мне контроля.

По мере зачистки Вокса от последних следов человеческой жизни «Корифей» превращался в хор из одного солиста. И этим солистом — то есть Корифеем, стал я.

После декодирования процедурной логики дизассемблеров появилась возможность передавать им ложные сигналы распознавания. Уничтожение Вокс-Кора было остановлено. При помощи команд я умудрился усыпить машины. Дезорганизованные и утратившие свою сплоченность они стали осыпаться с неба, как пыль.

Но людей это уже не спасло — было слишком поздно. Не повезло и верхним уровням Вокс-Кора: от них остался только уродливый голый скелет. Мне удалось заново герметизировать внутренние части города и устранить небольшие повреждения двигательных установок, применив для этого роботов и послушную моей воле свору разрушителей. Я позволил дизассемблерам убрать все человеческие останки, доесть все недоеденное.

Когда я снова зажег в городе свет, его коридоры, ярусы и платформы были так пусты, словно никогда и не были заселены. Система циркуляции воздуха полностью очистила город от пыли.

Но оказалось, что этим не исчерпываются мои возможности.

Дожидаясь возвращения Турка и Эллисон, — а я надеялся, что они вернутся, — я приступил к изучению густонаселенного промежутка между «Корифеем» и гипотетиками. Вскоре я получил доступ к системам, превышавшим масштабами саму Землю. Все устройства гипотетиков были связаны друг с другом и образовывали сложную иерархию: от малюток-дизассемблеров до стай машин-архиваторов на орбитах за Луной, машин, добывающих энергию на гелиосфере Солнца, преобразователей сигналов на периферии Солнечной системы, агрегатов у ближних звезд. Все это я постиг и подчинил своему влиянию.

Я сконструировал фильтры для сжатия информационного потока в удобочитаемые пакеты, для измельчения тайн гипотетиков с целью их последующего осмысления. Занимаясь всем этим, я чувствовал, как расту сам.

Собственное мое тело стало казаться мне лишним, и я даже подумывал, не позволить ли ему умереть. Но решил, что оно мне еще пригодится для контакта с Турком и Эллисон, когда (и если) они вернутся. Им будет нелегко принять то, что они здесь найдут, а мне будет так же нелегко объяснить им свои дальнейшие планы.

За свою эволюцию протяженностью в много миллиардов лет гипотетики научились использовать в своих интересах способность, которой сами не обладали и не могли обладать: способность созидать.

Иначе говоря, волевую деятельность для достижения сознательных целей. Таковая развивалась в галактике нечасто, в основном, в высших экосистемах биологически активных планет, обращающихся вокруг гостеприимных звезд. Виды, способные на созидание, редко сохранялись дольше, чем требовалось для истощения ресурсов их планетных экосистем. В межзвездном масштабе времени они были нестойким, эфемерным явлением.

Но вид именно такого типа создал самовоспроизводящиеся машины, ставшие предтечами гипотетиков. Эти цветы органического разума были чрезвычайно полезны: они генерировали полезную информацию, концентрировали на своих развалинах ценные ресурсы, часто запускали новые волны репликаторов, которые можно было накапливать или абсорбировать в более крупные сети.

В конце концов гипотетики сами принялись активно культивировать органические цивилизации.

В этом не было никакой созидательной мысли, одна слепая алчность. Гипотетики эволюционировали в сторону максимальной эксплуатации разумных организмов. На заре галактической истории одна из органических цивилизаций построила Арки-близнецы для колонизации другой, едва обитаемой планеты у соседней звезды; вскоре после этого разумный вид постигли упадок и вымирание, но его технология была проанализирована и освоена гипотетиками. Таким же способом гипотетики овладели добычей энергии из звездных ядер и из градиентов гравитации; манипулированием атомными и молекулярными связями; управлением и стабилизацией информационного обмена на расстоянии сотен световых лет. Со временем гипотетики научились продлевать полезную жизнь разумных видов. Благодаря подвешиванию плодородной материнской планеты в пространственно-временной ловушке на время монтажа Арок, — как то произошло с Землей при Спине, — можно было десятикратно увеличить ресурсную базу данной планеты; затем ее органическая цивилизация переносилась в другие миры и процветала там, переживая циклы упадка и возрождения и надежно генерируя новые технологии, которые можно было с пользой эксплуатировать.

Конечно, такие органические виды оставались смертными и рано или поздно вымирали. Такова судьба всех биологических видов. Зато как урожайны их руины!