Вихрь - Кабалкин Аркадий Юрьевич. Страница 8

В этом конфликте я был нейтральной стороной, насколько это было возможно. Это была не моя борьба. Любопытно, насколько может быть нейтральна также Эллисон Пирл, «Призрак из Шамплейна»? Возможно, именно это и сбивало Трэю с толку — мы оба, «Эллисон» и я, были тенями из безучастного прошлого, потенциально нелояльными Вокс-Кору.

Мы свернули свой лагерь и шли вдоль изогнутого края скалы, пока не достигли того, что Трэя громко назвала «ступеньками», — уступов, вырубленных в граните. Время превратило их в стертые впадины, расстояние между которыми порой достигало десяти футов — хороша лесенка! Все это было покрыто скользким мхом и птичьим пометом. Чем ниже мы спускались, тем громче становился шум океана. В конце концов верхушки двух островов сомкнулись над нашими головами, небо померкло, оставив нам для освещения два-три косых солнечных лучика. Мы спускались медленно, и дважды за спуск Трэя останавливалась для инъекций своим немыслимым шприцем. Выражение ее лица было при этом мрачным, а если приглядеться, то испуганным. Она не переставала смотреть вверх и по сторонам, словно боялась, что нас преследуют.

Был уже полдень, судя по углу падения света, когда я подал ей руку, чтобы помочь спрыгнуть на крышу тоннеля. Она действительно оказалась шире, чем представлялось сверху, и на ней можно было устоять без опасения съехать, как ни страшно было на головокружительной высоте идти по поверхности, покатой с обеих сторон. Дальний край тоннеля окутывал туман. Нам предстояло пройти туда, где нас ждало не облегчение, а еще одно испытание — карабканье наверх. Оставалось надеяться, что мы успеем это сделать до ночи. Здесь, в этой пропасти, она наступала очень быстро.

Ради разнообразия я спросил Трэю, что она (или Эллисон Пирл) помнит о Шамплейне.

— Я не уверена, что отвечать на этот вопрос — безопасное дело, — вздохнула она и продолжила: — Шамплейн… Зимой мороз, летом жара. Купание в озере в Кэтфиш Пойнт. Моя семья почти всегда сидела без гроша. Это были годы после Спина, когда все только и делали, что обсуждали великодушие защитивших нас гипотетиков. Только я никогда не верила этому. Я шагала по тротуару в Шамплейне — а знаешь, как мерцает на летнем солнце бетон? Мне было тогда всего ничего, десять лет, но я помню свои тогдашние мысли: такими же и мы кажемся гипотетикам, причем не только мы сами, но и вся наша планета, — мерцанием под ногами, которое если заметишь, то сразу забываешь.

— Трэя высказывается о гипотетиках иначе.

Она сердито глянула на меня.

— Я и есть Трэя.

Пройдя еще несколько шагов, она продолжила:

— Эллисон ошибалась. Гипотетики по любым нашим меркам — боги, и они не безразличны.

Она остановилась и повернулась ко мне, вытирая с глаз соленые брызги:

— Тебе положено это знать!

Может, и положено. Еще не добравшись до середины пути, где ветер ревел с особенным неистовством, мечась между циклопическими стенами и поднимая колоссальные волны, мы были вынуждены встать на четвереньки и уподобиться двум муравьям, вцепившимся под дождем в бельевую веревку. Здесь разговор стал невозможен. Мои ладони чувствовали вибрацию тоннеля, стон металла, испытывающего невероятное напряжение. Что нужно, чтобы разорвать эту нить, связывающую бусины-острова, — новый ядерный удар? Или, учитывая то, что уже произошло, хватило бы шторма и урагана? Я представил себе рвущиеся тросы толщиной с вагон метро, опрокидывающиеся острова, выплескивающие свое содержимое в бушующий океан… Не слишком ободряющие фантазии! Если бы не Трэя, я бы повернул обратно. С другой стороны, не будь ее, я бы здесь вообще не оказался.

Наконец мы вошли в тень противоположной отвесной стены. Здесь ветер уже не надрывался, а негромко подвывал, и мы смогли распрямиться. Вырубленные в граните «ступеньки» были ровно такими же, как и на другой стороне — выветренные, заросшие мхом, крутые, пахнущие морем. Мы преодолели первые десять из них, как вдруг Трэя ахнула и замерла.

На выступе над нашими головами теснились люди.

Наверное, они высмотрели нас издали и сначала прятались, а теперь решили показаться. Меньше всего они походили на делегацию, готовящую нам радостный прием.

— Фермеры… — прошептала Трэя.

Их было десятка три, мужчин и женщин, насуплено разглядывавших нас. У многих было в руках что-то, способное служить оружием. Трэя оглянулась на оставшийся позади нас мост. Нет, слишком поздно и слишком темно, чтобы спасаться бегством. Мы были в численном меньшинстве и зажаты в угол.

Трэя схватила и стиснула мою руку. Я ощутил холод ее руки и сумасшедший пульс.

— Позволь, я с ними поговорю, — сказала она.

Я подсадил ее на следующую ступеньку, она подтянула меня за собой, и мы оказались на одном уровне с фермерами. Они обступили нас. Трэя сделала обеими руками примирительный жест. Из толпы выступил предводитель.

Во всяком случае, я принял его за вожака. У него не было никаких символов главенствующего положения, но его авторитет никем не оспаривался. У него в руках был стальной штырь, похожий на трость, с заостренным кончиком. Как и люди позади него, он был богатырского роста, и его темное лицо было изборождено морщинами.

Трэя, не дав ему раскрыть рот, заговорила на родном языке. Он слушал, выказывая признаки нетерпения.

— Я сказала ему, что ты принадлежишь к Посвященным, — шепнула она мне по-английски. — Не знаю, имеет ли это для них смысл.

Ни малейшего смысла. Мужчина что-то пролаял, обращаясь к Трэе, она неуверенно ему ответила. Снова лай. Она уронила голову, вся дрожа.

— Что бы ни произошло, не вмешивайся! — приказала она мне шепотом.

Главарь фермеров схватил ее за плечи, надавил, принудив опуститься на скользкий гранит, толкнул, заставив распластаться на животе. Она до крови расцарапала о камень щеку и зажмурилась от боли.

У меня в жизни было столько драк, что кулаки давно перестали чесаться. Да и не больно-то хорош я был в этом деле. Но и смотреть на происходящее безучастно я не мог. Я набросился на главаря. Не тут-то было: его подручные схватили меня и оттащили. Потом они заставили и меня упасть на колени.

Главарь наступил Трэе на плечо, не давая подняться. Потом он занес свой посох и медленно опустил. Острие уперлось в утолщение у Трэи на спине, чуть пониже шеи. От его прикосновения она напряглась всем телом.

Затем главарь с силой вонзил в нее свой посох.

Глава 3

САНДРА И БОУЗ

Сандра пошла спать с убеждением, что эти записи — фальшивка, дурацкий розыгрыш, хотя звонить Боузу и обвинять его в этом было уже поздно. Хотя если это было шуткой, то уж очень старательной и вздорной. Ей не верилось, чтобы такое мог написать робкий и невнятный молодой человек по имени Оррин Матер, с которым она беседовала в приюте. Пока что она придумала единственное объяснение: он переписал текст из какого-то фантастического романа и выдает его за собственное сочинение… Но зачем?

Оставалось только отмахнуться от бесполезных вопросов и попытаться выспаться.

Утром она прикинула, что поспать ей удалось всего часа три, а значит, весь наступивший день она проведет в раздражении и со слезящимися глазами. А день опять предстоит жаркий, судя по мареву за окном гостиной — этому хьюстонскому августовскому смогу.

Она попробовала позвонить Боузу из машины, но попала на голосовую почту. Сообщив свое имя и номер рабочего телефона, она добавила: «Возможно, вы по ошибке прислали мне не тот файл? Если это не так, то вы сами — кандидат на собеседование в приюте. Пожалуйста, позвоните мне, как только сможете, чтобы внести ясность в эту историю».

Сандра проработала в приемнике социальной службы Большого Хьюстона достаточно долго, чтобы срастись с этим заведением, с его внутренним распорядком и повседневным ритмом. Иначе говоря, всегда могла определить, все ли идет своим чередом. В то утро она сразу смекнула: что-то не так.