Глубинный путь - Трублаини Николай Петрович. Страница 13

— Аркадий Михайлович, есть у вас «Вечерка» за последние числа?

— Нет. А что?

Я объяснил. Но газеты не было, и мы решили не задерживаться.

Демидовская больница находилась очень далеко, и добраться до нее было трудно. Решили ехать автобусом, так как по телефону профессору сказали, что автобусная остановка возле самой больницы.

Спустя полчаса мы подъехали к расположенному посреди небольшого леска красному трехэтажному зданию. Через калитку в железных воротах мы прошли, никого не встретив. Только у подъезда, в вестибюле, мы увидели наконец швейцара и нескольких посетителей. Швейцар не обратил на нас никакого внимания, если не считать бдительного взгляда, брошенного на нашу обувь, Очевидно, его больше всего интересовала чистота ног посетителей. Убедившись, что тут все в порядке, он не спеша возобновил разговор с какой-то старушкой.

Не успели мы осмотреться, как в вестибюль вошла сестра. Аркадий Михайлович подошел к ней и спросил:

— Скажите, пожалуйста, где можно видеть доктора Корсакову?

Пристально взглянув на него, сестра в свою очередь спросила:

— Вы профессор Довгалюк?

— Да. Меня просили сюда приехать.

— Мы с нетерпением ждем вас. Сейчас я попрошу сюда доктора.

Один из посетителей, юноша, сидевший в углу, внимательно прислушивался к разговору. Едва сестра скрылась за дверью, он подошел к Аркадию Михайловичу.

— Я тоже жду вас, профессор, — сказал он.

Довгалюк удивленно посмотрел на него.

— Моя фамилия Маковский, — сказал юноша. — Адриан Маковский.

— Прошу прощения, — Аркадий Михайлович оглядел юношу с головы до ног, — прошу прощения, но вы, как я вижу, совершенно здоровы!

— Я? Разумеется, я здоров. Меня сюда вызвали.

— И вас вызвали?

— Главный врач вызвал меня по делу о моем паспорте.

Тут память моя совершенно прояснилась. Я вспомнил, что читал в газете объявления об утерянных документах и среди них было одно с фамилией «Маковский».

— Я потерял паспорт, — объяснял тем временем юноша, — а может быть, у меня его украли. Я дал об этом объявление. Позавчера оно было напечатано в газете, а сегодня мне позвонили, позвали сюда и сказали, чтобы я ждал вас. Вы знаете, где мой паспорт?

Аркадий Михайлович посмотрел на меня поверх очков, потом повернулся к юноше, беспомощно развел руками и сказал:

— Голубчик мой, впервые слышу и о вас и о вашем паспорте. Может быть, нам объяснят, в чем дело, те, которые нас сюда вызвали?

Вернулась сестра.

— Снимите, пожалуйста, пальто и наденьте халат, — предложила она профессору. — Пойдем в палату. Доктор ждет вас возле больного.

— Со мной этот товарищ, — Аркадий Михайлович указал на меня.

— Товарищ тоже наденет халат.

Выдав нам халаты, сестра повела нас на второй этаж. В конце длинного коридора она отворила дверь в тридцать вторую палату.

В большой, с голыми стенами комнате стояли три кровати. Две были пусты, на третьей лежал больной. Над ним склонилась светловолосая женщина в халате.

Как только мы вошли, она улыбнулась профессору и сказала:

— Здравствуйте, Аркадий Михайлович. Я не видела вас больше десяти лет, но узнала сразу. Когда я училась в школе, вы преподавали нам ботанику.

Довгалюк, по всей вероятности, не узнал свою бывшую ученицу, но приветливо пожал ей руку.

— Очень приятно! Я к вашим услугам.

— Прошу вас подойти к больному и посмотреть на него. Он без сознания сейчас… Знаете ли вы его?

Склонившись вместе с профессором над больным, я пристально вглядывался в его лицо. Насколько позволяли разглядеть бинты, это был подросток со вздернутым носом и тонкими, плотно сомкнутыми губами.

— Аркадий Михайлович, ведь вы видели фотографию? — спросил я.

— Видел. Да разве по ней можно узнать?

Фотографию Тараса Чутя Аркадию Михайловичу показывали в Староднепровском детском доме.

— Может быть, и он, — проговорил наконец профессор, но уверенности в словах его не было. — Попрошу вас, — обратился он к врачу, — покажите мне его уши.

Умелые пальцы Корсаковой осторожно отогнули марлю, и из-под нее показалось сначала одно, а потом и другое ухо. Меня они ничем не поразили. Но Аркадия Михайловича этот осмотр совершенно удовлетворил.

— Видите, — прошептал он, — уши без мочек. А верх левого словно чуть-чуть срезан.

Врач, сестра и я смотрели на профессора, ничего не понимая.

— Это его приметы, — объяснил он нам, но понял его только я. — О них мне сказали в Староднепровском детском доме. Это он… он, он! — взволнованно повторял профессор.

— Вы знаете его? — спросила сестра.

— Это Тарас Чуть, — ответил профессор, не сводя глаз с больного.

— Так он не Адриан Маковский? — спросила доктор.

— Нет, Адриан Маковский сидит в вестибюле. А это Тарас Чуть… Но расскажите же нам о состоянии его здоровья и как он попал к вам.

— Присядьте, профессор.

Аркадий Михайлович сел у постели на предложенный ему стул.

— Очень прошу вас, товарищ Корсакова, объяснить нам, что с мальчиком.

— Состояние его тяжелое, но не безнадежное, — ответила та. — Правда, первые дни мы почти не верили, что он выживет. Его принесли к нам с проломленной головой и разбитой грудью. Кроме того, у него сломана рука. Его нашли возле высокого моста, по которому проходит железная дорога. По-видимому, он упал с этого моста и разбился. Мы три раза делали ему операцию. Только прошлой ночью он впервые пришел в сознание и проговорил несколько слов… Из всего, что он говорил, я разобрала только вашу фамилию, профессор. Он повторил ее несколько раз. Я и решила позвонить вам. Ведь мы ничего об этом мальчике не знаем. Мы думали, что его зовут Адрианом Маковским — при нем нашли паспорт на это имя, — но вчера, прочитав в газете объявление об утерянном паспорте на имя Адриана Маковского, мы вызвали владельца паспорта сюда.

— Видел, видел этого владельца, — кивнул профессор. Настоящий Маковский его совершенно не интересовал. — Вы мне скажите, — он показал на больного, — этот мальчик будет жить?

— Я почти уверена в этом.

— Очень вам благодарен! И имейте в виду: чужих паспортов он не крал, а своего не имел. Хотя он выглядит, как пятнадцатилетний, ему всего тринадцать лет.

Через минуту мы были в кабинете врача. Аркадий Михайлович составлял телеграмму в Староднепровск, а я звонил в редакцию, чтобы сообщить Черняку новость. Редакторский телефон был занят, и я набрал номер общего телефона. Трубку снял Догадов. Он сразу узнал мой голос.

— Послушай, друг, — закричал я, — позови редактора. Важная новость.

— А что именно?

— Скажи, что нашелся Тарас Чуть.

— Где?

— Зови скорее!

— Он жив?

— Жив, жив! Давай Антона Павловича.

Черняк прибежал немедленно и, судя по голосу, чуть не плясал у телефона.

— Сейчас я приеду к вам на машине, — взволнованно сказал он. — Как проехать?.. Ну, ждите. Позвони следователю, я за ним заеду.

Прокуратура откликнулась сразу.

— Хорошо, — сказал, выслушав меня, Томазян. — Вы еще кого-нибудь оповестили о Тарасе, кроме меня?

Я сказал.

— Не следовало бы… Больше никому не говорите и предупредите всех, чтобы об этом деле не разговаривали. Телеграмму в Староднепровск без меня не посылайте. Маковского задержите до моего приезда.

12. Спор

Академик Саклатвала, встречая меня, любезно улыбался, и, казалось, в его глазах светилось даже сочувствие.

В самом деле, заведующий прессбюро — это человек, которому по должности положено заботиться о многочисленных статьях, посвященных строительству, о специальных страницах в газетах, о широкой популяризации всего, что касается проектируемого туннеля. Но у меня пока все обстояло наоборот. Два раза в месяц я писал коротенькие информационные заметки. Кроме этого, мои обязанности сводились к беседам с журналистами. Они интересовались будущим строительством, а мне приходилось убеждать их, что сейчас писать что-либо о туннеле нет никакого смысла.