Глубинный путь - Трублаини Николай Петрович. Страница 6

Все молчали, ожидая, что он скажет.

Аркадий Михайлович начал:

— Вы сами когда-то были юными фантастами и знаете мои симпатии к тем, кто составляет головокружительные проекты. Смелая мысль — то, что я больше всего ценю в людях. Подростки, еще не вооруженные знаниями, особенно смелы, хотя почти всегда их замыслы слишком фантастичны и практически неосуществимы. Но не может быть ни великого инженера, ни выдающегося химика, ни знаменитого врача, если у них нет склонности фантазировать…

— …и энергии, чтобы претворять свою фантазию в действительность, — заметил Шелемеха.

— Совершенно справедливо. Мы об этом не раз говорили. Я не буду задерживать ваше внимание общими рассуждениями и сразу перейду к делу. Вместе с этим письмом Тарас Чуть прислал и свой проект, даже с чертежами. Когда я просмотрел их, мне показалось, что Тарас Чуть обоснованно говорит о возможности сверхскоростного пассажирского и грузового движения в больших размерах. Его предложение принципиально правильно…. Я не специалист ни в области механики, ни в других науках, относящихся к этому проекту, а потому решил пригласить вас и услышать ваше мнение…

В эту минуту в солярии появился новый человек и бесцеремонно прервал речь профессора.

— Гражданин Довгалюк, — послышался пискливый голос, — я предлагаю вам и вашим гостям немедленно освободить крышу и забрать отсюда ваши цветы и деревья. Это мое последнее предупреждение!

Профессор с удивлением смотрел на человека, видимо не зная, что ему ответить.

— А в чем, собственно говоря, дело? — спросил, поднявшись со своего места, Самборский.

— Я управляющий этим домом. Управдом, значит. Моя фамилия Черепашкин. Я неоднократно предупреждал гражданина Довгалюка, чтобы гражданин Довгалюк освободил солярий, который гражданину Довгалюку не принадлежит.

— У вас ведь есть еще один солярий, на другом конце крыши… И вы его тоже не используете, — сказал наконец профессор.

— Мы и этот тоже пока не собираемся использовать, но это не ваше дело, — с вызовом сказал управдом. — Все равно, это не порядок, что вы заняли солярий. Освободить немедленно!

— Да вы просто какой-то формалист! — возмутился Довгалюк.

— Вы, голубчик, формалист, — рассердился профессор.

— Сами вы та еще птица. Даю вам пять минут, иначе приму меры.

— Слушайте, товарищ, — вмешался Шелемеха, обращаясь к коменданту. — Во-первых, ведите себя вежливо, во-вторых, сейчас уже вечер, мы пересидим здесь, а завтра вы окончательно выясните это дело. Не будьте бюрократом.

— Кто бюрократ? Я бюрократ? Вы оскорбляете! Я с вами не разговариваю. Пять минут!

Управляющий повернулся и вышел из солярия под общий, правда, сдержанный смех присутствующих.

— Это возмутительно! — пожаловался профессор. — Никто никогда на этот солярий не претендовал и не пользовался им. Так надо было, чтобы сменили управляющего дома. Везде он лазит. Нашел мой дендрарий и присылает записку: «Предлагаю освободить солярий от своих вещей и прекратить пользоваться крышей».

Все мы поспешили выразить Аркадию Михайловичу свое сочувствие, а Шелемеха обещал назавтра поговорить с кем следует и успокоил профессора, заверив, что никакой управдом его отсюда не выселит.

Прошло несколько минут. Из дверей показалась голова управдома, который громко сказал:

— Отведенный вам срок прошел.

Теперь вся компания разразилась хохотом. Но управляющий сразу же исчез.

Я все время поглядывал на свою соседку. Бросалось в глаза, что она почти не слушает профессора, а когда внимание всех было обращено на Черепашкина, она украдкой обменялась несколькими словами с Макаренко. О чем они говорили, я не слышал, но поведение обоих показалось мне немного странным. Удивляла сдержанность, которая, впрочем, никак не могла быть объяснена тем, что они только сегодня познакомились. Она говорила, глядя в сторону, словно опасалась, что кто-нибудь обратит внимание на их разговор. Макаренко ответил ей очень коротко, но, очевидно, она поняла его.

— Я думаю, мы продолжим, — сказал профессор, когда смех затих.

— Просим, просим! — послышались голоса.

— Так вот, я читаю проект Тараса Чутя.

Аркадий Михайлович поднес к глазам вторую бумажку.

— «Нужно построить абсолютно прямой туннель из Москвы к Тихому океану…» На чертеже этот туннель имеет вид хорды между двумя точками на поверхности земного шара, «…тогда и в Москве и на берегу Тихого океана будет казаться, что туннель спускается вниз. Если по такому туннелю пустить поезд, то он, по рельсам, идущим наклонно, будет катиться чем дальше, тем скорее и скорее. Нужно только сразу хорошо его толкнуть. Мне кажется, что такой поезд в ближайшем к центру земли месте может развить скорость свыше шести тысяч километров в час, потому что путь будет прямой, без поворотов и остановок. Правда, когда поезд дойдет до середины туннеля, перед ним предстанет как бы подъем, который будет тянуться до конца туннеля. Но инерции поезда хватит, чтобы преодолеть этот подъем и добежать до конца».

С минуту царило молчание.

— И это весь проект? — спросил Самборский.

— Весь.

— Значит, он хочет просверлить четверть земного шара и пустить по этой трубе поезда?

— Да.

— Почти перпетуум мобиле, — пробормотал астроном.

— Не совсем так, — возразил Макаренко. — Теоретически это возможная, да и не совсем новая вещь. Если бы из этого туннеля выкачать воздух, чтобы он не тормозил движение поезда, и устранить трение на осях поезда и между его колесами и рельсами, то можно было бы, чего доброго, проехать из Москвы до Тихого океана за восемь часов, а то и скорее.

— Но ведь не в этом дело, — возразил Самборский. — Ты, Ярослав, хотя и строитель туннелей, а забыл, что середина такого туннеля пройдет на несколько сот километров под поверхностью земли. Представляешь, какая там температура?.. Ведь в самой глубокой шахте на земле, глубина которой, кстати, не достигает и двух километров, такая жара… А на глубине в сотни километров расплавятся все металлы.

— Я и не утверждаю, что создание этого туннеля практически осуществимо при современном состоянии техники, — улыбнулся Макаренко.

— А мне этот проект нравится, — заявил Шелемеха. — Не знаю, можно ли его сейчас осуществить и сколько такой туннель будет стоить, но это была бы идеальная дорога. В случае войны ее не могли бы повредить никакие авиабомбы… И что из того, что поезд своим ходом не достиг бы конца туннеля?..

— Ведь поезд можно подтолкнуть, — вмешался молчавший до сих пор Гопп. — Пустите электропоезд, и он пойдет по этому туннелю с колоссальной скоростью и минимальной затратой энергии. Я поддерживаю этот проект… хотя бы для фантастического очерка в «Звезде». — И Гопп посмотрел на меня.

Я с благодарностью поклонился ему.

— Разве что для фантастического рассказа, — обратился к физику Макаренко. — Представляете вы себе степень нереальности этого замысла? Туннель в несколько тысяч километров длины и глубиной до тысячи километров! Симплонский туннель в Альпах сейчас самый длинный на свете. Он имеет около двадцати километров. Строили его несколько лет, и стоил он огромных денег. А вы хотите построить туннель в четыреста или пятьсот раз длиннее. Грандиозная задача. Это станет возможным разве лет через сто пятьдесят — двести, а может быть…

— Заспорили! — сказал Барабаш Лиде.

Он подошел к ней и стал за ее стулом. Девушка досадливо отмахнулась. Она внимательно следила за Макаренко.

— Я с тобой не согласен, — перебил Ярослава Макаренко Самборский. — В принципе для нашей техники это вполне возможно.

— А представляешь ли ты, сколько пришлось бы раскопать грунта, пробивая такой туннель?

— На строительстве Панамского канала было выбрано двести двенадцать миллионов кубометров, — вставил Макуха.

— Не может быть! — возразил Барабаш.

— Факт! — даже вскрикнул географ.

— Доктор, не спорьте, — безапелляционно заявил Самборский. — Речь идет не о медицинском вопросе.

— Самборский прав, — снова заговорил Макаренко. — Возможно, в конце концов, мы могли бы преодолеть высокую температуру глубин земли нашими генераторами низких температур. Мы уже умеем в промышленных масштабах добывать холод, близкий к абсолютному нулю… Но что знаем мы о сейсмическом состоянии глубин?