Сад богов - Даррелл Джеральд. Страница 29

— Они крикнули «Хайль губернатор»? — поинтересовался Ларри.

— Слава богу, обошлось без этого, — ответил полковник Велвит. — В первый момент я окаменел от ужаса, потом, надеясь, что губернатор не заметил их выходки, дал команду построиться флагом. Мальчики быстро перестроились, и что же я вижу: перед глазами губернатора— сине-белая свастика. Губернатор был взбешен. Хотел вовсе отменить наше участие. Представляете, какой это был бы удар для бойскаутского движения!

— Да уж, конечно, — согласилась мама. — Но ведь они всего-навсего дети, что ни говори.

— Совершенно верно, дорогая миссис Даррелл, но не могу же я допустить, чтобы люди говорили, будто я обучаю отряд фашистов, — строго произнес полковник Велвит. — Чего доброго, пойдут слухи, что я готовлю захват власти на Корфу.

В последующие дни, по мере приближения великого события, корфян все больше лихорадило, и они все легче раздражались. Графиня Малинопулос поссорилась с Леной Маврокондас, а та в свою очередь перестала разговаривать с полковником Велвитом, потому что его бойскауты, проходя строем мимо ее дома, делали жесты откровенно биологического свойства. Руководители деревенских оркестров, неизменно участвующих в процессиях в честь святого Спиридиона, переругались из-за места в предстоящем шествии, и однажды вечером на Платиа мы смогли насладиться зрелищем того, как три рассвирепевших трубача гнались за барабанщиком; все четверо были в форме и с инструментами. Выведенные из себя трубачи настигли барабанщика, вырвали у него из рук большой барабан и стали топтать. Тотчас вся площадь превратилась в арену бешеной потасовки между разъяренными музыкантами. Оказавшийся случайным очевидцем этой битвы мистер Кралевский был ранен брошенными кем-то цимбалами, а старенькая миссис Кукудопулос, которая прогуливала под деревьями своих двух спаниелей, вынуждена была поднять юбки и спасаться бегством. Когда она год спустя преставилась, люди уверяли, что этот инцидент стоил ей нескольких лет жизни, в чем я сильно сомневаюсь, так как миссис Кукудопулос умерла в возрасте девяноста пяти лет.

В конце концов все перессорились, но с нами все разговаривали, потому что мы соблюдали строгий нейтралитет. Капитан Крич, которого до той поры никто не подозревал в патриотических чувствах, был страшно возбужден происходящим и, ко всеобщему неудовольствию, посещал один комитет за другим, распространяя слухи, исполняя непристойные песенки, награждая внезапными щипками бюсты и ягодицы и вообще досаждая всем и каждому.

— Отвратительный старикашка! — говорила мама, сверкая глазами. — И когда только он научится вести себя. А еще считается англичанином.

— Он держит комитетчиков в напряжении, если можно так выразиться, — заметят Ларри. — Лена говорит, все ее седалище было в синяках после очередного заседания, нa котором он присутствовал.

— Грязная старая скотина, — сказала мама.

— Зачем же так сурово, — возразил Ларри. — Сознайся, что ты просто ревнуешь.

— Ревную! — Мама ощетинилась, словно терьер. — Ревную!.. Этого… старого… старого распутника!? Это гадко, Ларри, лучше не говори таких вещей, даже в шутку.

— Но ведь именно безответная любовь к тебе заставляет его топить свое горе в вине и искать утешения у других женщин, — настаивал Ларри. — Он исправится, пожелай ты сделать из него достойного человека.

— Он топил свое горе в вине задолго до того, как познакомился со мной,

— ответила мама. — И что до меня, пусть продолжает топить. Вот уж кого я не собираюсь исправлять.

Однако капитан Крич оставался невосприимчивым к критике.

— Девочка моя любимая! — воззвал он к маме при очередной встрече. — В твоем ящике с приданым случайно нет британского флага?

— Боюсь, что нет, капитан, — с достоинством ответила мама. — И вообще у меня нет никакого ящика с приданым.

— Что? У такой славной девчонки, как ты? Нет ящика с приданым? Нет очаровательного комплекта черных панталон с оборочками, чтобы сводить с ума следующего мужа? — вопрошал капитан, уставясь на маму слезящимися похотливыми глазами.

Мама вспыхнула и вся сжалась.

— Я не думаю никого сводить с ума, будь то с панталонами или без них! — важно возвестила она.

— Что значит боевая девчонка, — сказал капитан. — совершенно в моем вкусе. По правде говоря, я тоже предпочитаю обнаженное тело.

— Зачем вам понадобился британский флаг? — холодно справилась мама, меняя тему разговора.

— Чтобы размахивать им, разумеется, — ответил капитан. — Все эти туземцы будут махать своим флагом, а наш долг показать им, что рано списывать старую добрую Британскую империю.

— Вы обращались к консулу? — спросила мама.

— К консулу? — презрительно молвил капитан. — Он заявил, что на острове есть лишь один британский флаг и тот предназначен для особых случаев. Гром и молния! Если это не особый случай, то что же тогда? Я предложил ему использовать свой флагшток взамен клизмы.

Сопроводив сию тираду весьма оригинальными фигурами речи, капитан заковылял дальше в поисках британского флага.

— Хоть бы ты, Ларри, не поощрял этого старого развратника подсаживаться к нам, — жалобно произнесла мама. — У него что ни слово, то непристойности, незачем Джерри слушать такое.

— Сама виновата, ты его поощряешь, — возразил Ларри. — Кто заговорил о том, чтобы сводить с ума без панталон?

— Ларри! Ты отлично знаешь, что я подразумевала. Это была просто обмолвка.

— Но ты подала ему надежду, — не унимался Ларри. — Теперь берегись, как бы он не зарылся в твой ящик с приданым, словно терьер, в поисках убора для брачной ночи.

— Прекрати, ради бога! — возмутилась мама. — Право же, Ларри, ты выводишь меня из себя.

Напряжение на острове росло с каждым днем. От далеких горных деревушек, где женщины постарше наводили блеск на свои рогатые головные уборы и гладили носовые платки, до города, где каждое дерево подрезали, а каждый столик и стул на Платиа покрывали свежей краской, всюду развернулась кипучая деятельность. В старой части города с узкими-на два ослика-улочками и с ароматами свежего хлеба, плодов, солнцепека и нечистот в равной пропорции располагалось крохотное кафе, принадлежащее моему другу Кости Авгадрама.

Кафе это по праву славилось лучшим на Корфу мороженым, ибо Кости побывал в Италии и там всесторонне освоил черную магию приготовления этого лакомства. Его кондитерские изделия пользовались большим спросом, и ни один более или менее значительный банкет на Корфу не обходился без какого-нибудь из громадных, зыбких, многоцветных творений Кости. У меня с ним было налажено плодотворное сотрудничество: три раза в неделю я приходил в его кафе ловить на кухне тараканов (корм для моих птиц и прочих животных), а за эту услугу мне было дозволено в рабочее время поглощать сколько влезет мороженого. Полный решимости по случаю королевского визита навести чистоту во владениях Кости, я отправился в его кафе дня за три до ожидаемого прибытия монарха и застал хозяина в самоубийственном расположении духа, на какое способен только грек, поддерживающий это состояние дозами анисовки. Я спросил, что случилось.

— Я разорен, — ответил Кости замогильным голосом, ставя передо мной бутылочку пива и огромную порцию ослепительно белого мороженого, которая вполне могла бы пустить на дно какой-нибудь новый «Титаник». — Я разорен, дорогой Джерри. Я стал всеобщим посмешищем. Никогда больше люди не скажут: «А, Корфу-это там впервые появилось мороженое Кости». Отныне будут говорить: «Корфу? Это там впервые появилось мороженое известного дурня Кости». Придется мне покинуть остров, другого не остается, отправлюсь на Закинф или в Афины, а то и вовсе в монастырь определюсь. Моя жена и дети будут голодать, мои бедные старые родители будут сгорать от стыда, выпрашивая подаяние…

Я прервал эти мрачные пророчества вопросом-чем же все-таки вызвано его отчаяние.

— Я гений, — просто, без тени хвастовства произнес Кости, подсаживаясь к моему столу и рассеянно наливая себе новый стаканчик анисовки. — На всем Корфу никто не мог приготовить такое мороженое, как мое, такое вкусное, такое красивое, такое… такое холодное.