Под сенью проклятия (СИ) - Федорова Екатерина. Страница 65

Сама опять сжала кулаки. Левая уже привычно аукнулась болью. Плохо человека муками стращать, а что делать? Парафену, между прочим, этот мужичонка на опушке леса бросил умирать — судя по тому, что сказал норвин.

— Отвечай, господин иноземный посол. — Посоветовал Рогор звучно.

Пленник скорчился ещё больше, укрыл руки на животе, скрючился над ними.

— Госпожа. мы, варесцы, бедные. У меня даже своего выезда нет. А тут приходит цорсельский посол, приносит письмо от моего повелителя, вареского каролуса. и кошельки с бельчами. Шесть больших кошельков, пресветлая госпожа! А ещё приказ от моего каролуса — во всем ему помогать! Нужно было всего лишь найти под Балыковым служанку госпожи Морисланы. И подпустить к ней травницу, которую приведет цорселец. Вот и все, больше я ничего не сделал! Клянусь двуединым Фрорисом! И госпожу Морислану я не убивал! Клянусь! Я просто послал прислужника, чтобы он купил сахарных зерен. Чобы моя стряпуха — а она большая мастерица по сладким булочкам — приготовила пирожное в морковных цукатах! Которое делают на день Великого Фрориса! А сам я в жизни пальцем никого не тронул!

Он опять заплакал.

— Как звали травницу? — Спросила я.

— Кулеша, пресветлая госпожа! Клянусь Святыми началами Фрориса! Провалится мне на этом месте, если лгу, прямо в чертову пасть!

Про Фрориса и черта я слышала от Вергеля и Шуйдена — первому цорсельцы поклонялись, а второго боялись. Выходит, варесцы одной веры с цорсельцами. Самым святым для него клянется, получается.

Я замерла, глядя на иноземного посла. Арания за моей спиной немного ворохнулась, коснулась моего плеча.

— Врет он, Тришка. Везде-то он замешан, и везде ни при чем? Не бывает так! Спроси хоть про Парафену.

— Верно. — Согласилась я. — Хорошо вышиваешь, господин посол, только нитка у тебя гнила и не держит шва. О чем травница спрашивала Парафену?

— Я не слышал, мне в сторону велели отойти.

— Помочь? — Буркнул Сокуг.

Я качнула головой — погоди, мол. Снова сказала этому Лютеку, наставительно, как дитю малому:

— Выходит, тебя, цельного посла, в сторонке постоять послали? И ту травницу туда-сюда свозить? Как простого прислужника?

— Все так и было, госпожа. — Пленник всхлипнул, заелозил по лавке, пытаясь отодвинуться от Сокуга.

— И чо упрямствуешь, дурень? — С сожалением сказала я. — Ты хоть на лицо мне глянь. Думаешь, я тебя пожалею?

Иноземный посол прерывисто задышал.

— Ну, как хошь. — Я пожала плечами. — Если ты так желаешь снова с норвинами побеседовать, разве ж я тебе супротивница?

И развернулась, вроде как уйти собираюсь.

Пленник завопил, бухнулся на колени. Вместе с ним упала и лавка, так что на коленках он не устоял. Звучно грохнуло — это он ударился лбом об половицы. Завыл дико от боли, видать, потревожил перевязанные руки.

— Стой, госпожа! Все скажу, стой! Парафена. она раньше не Морислане служила, а королевичу Граденю! В няньках у него состояла! А я должен был узнать, куда могли спрятать королевича. Потому что он жив, жив, жив.

У меня аж сердце остановилось — и несколько мгновений я не дышала. Стояла столбом, не жива, не мертва. Рядом пискнула Арания:

— Как же так. стало быть, великий принцесс не наследница трона? Как же это.

Норвины стояли задумчивые. Потом Рогор, самый разговорчивый из них двоих, пробормотал:

— Король не может о том не знать. Раз уж даже чужеземцы знают.

Я шагнула к лежащему на полу Лютеку.

— А зачем цорсельский посол не поехал с травницей сам? Зачем тебя послал? Что в тебе такого, зачем ты ему нужен?

Лютек Калесци кое-как перевалился на бок, сказал, приподнимая от щелястых половиц лицо с дрожащими губами:

— Дан Вухсер, посол Цорселя, не знает тутешский так хорошо, как я. Он мог не понять эту. Парафену. И никто из тутешей не должен был услышать, что скажет нянька. Травницу, как только она дала той бабе злой травой, я отослал в лес.

— И где же королевич? — Выдохнула Арания. Тоже подошла к Лютеку, притопнула ногой — аж половица под ней затряслась. — Говори, не то снова велю пытать!

Пленник судорожно выдохнул.

— Парафена не знала. сказала только — увезли, спрятали. И что королевич ослеп после того случая во дворце. А ещё она сказала, что хозяйка её тоже не знает, где королевич — увозили его мужики в кольчугах, в шлемах с личинами.

Думки мои полетели шальной зимней вьюгой, выметая все прочие мысли. Выходит, проклятье королевича пощадило. Не зря Морислана стояла над ним со щитом. Пощадило, но изуродовало. Может, потому его и спрятали. Какой из слепого да увечного король?

Про то, в какой стороне его спрятали, я сообразила сразу. Меня те мужики в личинах не обманули. У олгаров, где ж ещё? Муж у Морисланы из них, опять же увечных у них почитают — из-за той истории с великим Олгаром. Лучше места для бедолаги и не найти.

Вспомнилась мне и Глерда, сказавшая — не лезь в тайны сильных мира сего. Вот стою я, вот стоит Арания — и вот перед нами тайна. Не наша. Огнем жгущая. Королевская, Морисланина. чья ещё? Может, Ведьмастерия? Да и цорсельцы про то уже прознали.

Наше ли это дело — знать, что королевич жив? Вдруг норвины пойдут чесать языками? Если все выйдет наружу, всем не поздоровиться. И Арании, и норвинам, и мне. А сильней всего может не поздоровиться королевичу. Жалко увечного. Зачем его ищут цорсельцы? Не лечить же собрались?

— Что ещё сказала Парафена? — Громко спросила тем временем госпожа сестрица. Голос её дрожал от нетерпения.

Вот ещё напасть. Не понимает девка, куда суется. Я притянула её к себе за локоть, сказала на ухо:

— Слышь, госпожа Арания. ты ведь во дворце своей хочешь стать, так? И чтобы король-батюшка тебе хорошего жениха нашел?

А ну-ка подумай — как он посмотрит, если всякие встречные-поперечные о его спрятанном сыне прознают? Да ещё и увечном?

Арания на мгновение замерла. По лицу было видно, что она думает. Потом ответила с легкой злостью в голосе:

— А кто ему скажет — ты, что ли?

Я молча кивнула сначала на Сокуга, потом на Рогора.

— Они мои прислужники. — Надменно заявила Арания. — Я им плачу, они мне служат. И молчат, если прикажу.

— Вот, кстати. — Тут же оживился Рогор. — За прошлый месяц, черемшань, у нас жалование не получено. На пропитание и прочее. По десять бельчей на каждого выходит, госпожа Аранслейг! Ещё бы про легед поговорить.

Я показала ему кулак здоровой руки, он у меня покрупней и выглядит повнушительней. Посоветовала:

— И думать забудь. Иначе госпожа Арания счас вспомнит, как ты её обмануть пытался.

Рогор нахмурился, но ничего не сказал. От него я повернулась к госпоже сестрице. Укорила:

— Видишь? У этих все мысли о деньгах. Только я их не виню — ты ж тех норвинов в старости кормить не будешь, верно? Вот они и крутятся, чтобы заработать на дом с хозяйством. Чтобы было где голову преклонить.

— Сущую правду говорит госпожа Триша. — Растроганно подтвердил Рогор. — И я о своем доме мечтаю, и собрат мой Скъёг. Сами мы из бедного рода, не то, что Ирдраары, у нас даже общинного дома нет.

Я на него оглянулась, и в голову мне пришла ещё одна мысль.

— А вот давай спросим у Рогора. — Предложила я задушевно. — Мужик он разумный, в жизни понимает.

— Да, это так. — Подтвердил Сокуг со своего места.

— Скажи, Рогор — если простой человек вдруг узнает тайну человека знатного, что ему будет?

— Убьют. — Не раздумывая, ответил норвин. — Если только он не придумает, как добыть на этом денег, а потом сбежать.

— Я те дам — добыть денег. — Рявкнула я. — Тут чужое дите замешано. На родительском горе собрался свой дом строить, бесстыдник?

Рогор пробурчал:

— Можно и без денег. А бежать все равно придется. Какая ж это тайна, если её простые люди знают?

Плечи у меня под платьем пошли гусиной кожей. Вот и я о том же подумала. Только мне бежать из Чистограда нельзя. А если промолчу, то на руку цорсельцам сыграю. И бежать плохо, и молчать стыдно.