Черные вороны - Рысс Евгений Самойлович. Страница 14

Какая-то машина стояла у подъезда. Не обратив на нее внимания, Ладыга повернулся и пошел вдоль по улице. Но дойти даже до угла ему не удалось. С двух сторон его взяли под руки.

— Тихо, — сказал Васильев.

Ладыга рванулся, но почувствовал, что держат его крепко и вырваться не удастся. У него зашумело в голове. С трудом передвигая ноги, он дошел до машины. Подумал, что сейчас был бы уже на третьем курсе, скоро предстояло бы перейти на четвертый, и проклял в душе Михайлову, Мещанинову, Климова, которые втравили его, как теперь ему казалось, в дурацкую эту шайку. Во всяком случае, уж он-то, Ладыга, конечно, ни в чем не виноват и страдает совершенно безвинно…

И снова сидит Васильев у Мещанинова. Проснулся сын-офицер. Застонал от головной боли, нашарил в буфете бутылку водки и выпил, закусив корочкой хлеба. Ему не стали мешать. И он заснул снова, бормоча во сне что-то невнятное.

А старик Мещанинов продолжал изливать душу.

— Вы вот поймите, — говорил он Васильеву, — я человек трудовой. Если стал поставщиком двора, то это ведь все по труду, потому что шить умел лучше, чем другие. А началось со случая. Работал я подмастерьем у одного сапожника. Там, в мастерской, и жил. Шил-то я уж тогда хорошо, и хозяин меня отмечал, да средств я не имел открыть свою мастерскую. И вот как-то в воскресенье остался я, чтобы пару одну дошиты в понедельник заказчик должен был придти, человек солидный, богатый.

Ну, сижу я, работаю. Один сапог кончил и поставил на подоконник, чтобы не мешался. Второй дошиваю. Вдруг дверь раскрывается, и входит офицер. Вижу, хоть и молодой, а держит себя важно.

— Кто, говорит, сапог шил?

— Я, говорю, шил, ваше благородие.

— Сшей мне, говорит, к тому воскресенью пару сапог. Вот тебе десять рублей задатку, а сошьешь, еще дам.

Конечно, не имел я права в мастерской хозяина брать заказ для себя, но подумал, может быть, мне бог за мое трудолюбие случай такой посылает. Всю неделю по вечерам шил, таясь от хозяина. В воскресенье опять остался. Ну, пришел офицер, дал еще пятнадцать рублей, а сапоги в училище своем расхвалил, — так они ему понравились. Представьте себе, через два месяца открыл свою мастерскую! И пошло. Сперва офицеры, потом генералы, а после уже я самому военному генерал-губернатору сапоги шил. Он меня и ко двору представил. Стал я поставщиком. Со двора-то я наживал немного, всем приходилось давать, а то, знаете, долго ли лакею ножичком кожу надрезать или лак поскрести. Глядишь, и потеряешь звание. А оно мне большие деньги девало! Ведь вот уже и государя императора нет, и двора нет, и вывеска поржавела, а на эту ржавую вывеску, знаете, сколько ко мне заказчиков ходит? Отбоя нет… И вот, понимаете, — продолжал Мещанинов, глядя на Васильева слезящимися старческими глазами, — отец, понимаете, из грязи да в князи, а дети, знаете, из князей да в грязь. Вон, смотрите, храпит сынок. Ну, что из этой дряни сделаешь? И Верка, наверное, наделала делов, раз вы ее поджидаете. И откуда они у меня такие — не пойму…

Вот в эту минуту и раздался звонок. То ли звучал он по-хозяйски энергично, то ли просто это было совпадение, но все трое сидевших в засаде работников бросились к дверям в твердой уверенности: это она.

Мещанинова сразу сообразила, в чем дело.

Когда она сняла пальто, то ее и обыскивать не стали. Было видно, что оружия у нее нет.

— Первый вопрос, — сказал Васильев. — Куда уехал Климов?

— Гражданин следователь, — спокойно ответила Мещанинова, с удовольствием затягиваясь папироской. — Я сама не хочу терять лишнего времени и ваше время хочу сберечь. Раз вы меня арестовали, значит мальчишки что-то проворонили, и тут торговаться уже бессмысленно…

— Куда уехал Климов? — повторил Васильев.

— Вот видите, гражданин следователь, вы меня не дослушали. Все, что я знаю, я вам с удовольствием расскажу. Мне все равно не миновать расстрела. Мальчишек тоже все равно расстреляют. И черт с ними. Но я действительно не знаю, куда уехал Климов…

XIII

адыга тоже не знал, куда уехал Климов. «Черные вороны», очевидно, и впрямь не очень доверяли друг другу. Понимая, что вина бесспорна и запираться не имеет смысла, каждый из них давал подробные показания. Васильев заинтересовался, куда уезжали прежде Ладыга и Климов. Ладыга перечислил — Батуми, Сочи, Новый Афон, Севастополь, Феодосия, Одесса.

«Все курортные города», — подумал Васильев. Это понятно. Там и пожить можно красивее, с точки зрения «Черных воронов», и приезжий человек там незаметнее. Приехал отдохнуть, повеселиться, — объяснять ничего не надо.

В курортные города Крыма и Черноморского побережья Кавказа полетели телеграммы с запросами, не приехал ли, не остановился ли Климов, молодой ленинградец лет двадцати пяти. Оставалось ждать.

Тяжелое это было дело — шайки «Черных воронов». Тяжелое потому, что много и долго приходилось ждать. Труднее всего следователю, когда ход событий обрекает его на бездеятельность. Правда, сутки от находки маузера до ареста Мещаниновой угрозыск действовал энергично, а если бы не идиотская история с сотрудником газеты «Вечерний Ленинград», можно было бы сказать, что и хорошо. Теперь же снова оставалось только думать и передумывать — пришел бы Климов на свидание с Михайловой, если бы угрозыск не выдал себя, или, почуяв опасность, он просто сел на первый поезд и уехал? Что ему, в конце концов, за дело до его товарищей по шайке?! Пропади они все пропадом…

Время шло. Одна за другой поступали ответные телеграммы с курортов. Все одинакового содержания. Климова нигде не значилось, никто похожий на него не появлялся. И только на девятый день на стол Васильева легла та единственная телеграмма, которой он с таким нетерпением дожидался. Из Ялты сообщали, что в гостинице «Франция» остановился двадцатипятилетний Климов из Ленинграда.

В тот же вечер два сотрудника из бригады Васильева выехали скорым в Севастополь. Еще через два дня они с тремя работниками севастопольского угрозыска ехали на служебной машине в Ялту. Все были в штатских костюмах. Никто не смотрел ни на Байдарские ворота, ни на Ласточкино гнездо. Всю дорогу шел жаркий спор, когда брать Климова — днем или ночью. Ленинградцы доказывали, что только днем, когда это можно сделать совершенно внезапно, не дав ему даже вытащить наган. Севастопольцы же настаивали на том, что брать нужно ночью. Они считали, что ночью со сна человек растеряется, его легко будет обмануть каким-нибудь убедительным предлогом. Севастопольцев было трое, и они были хозяевами. Ленинградцам пришлось согласиться. Они стояли в вестибюле гостиницы, когда Климов прошел мимо них. Администратор мигнул им, что это, мол, и есть Климов. И позже они поняли, какую ошибку допустили, не взяв его тут же.

…Расставшись с Ладыгой, Климов шел по улице и думал о том, что ему делать. Климов считал, что если даже угрозыск и добрался до Окуджавы, несколько дней в запасе все равно есть. Придется, наверное, переменить квартиру, может быть, подыскать фальшивые документы на другую фамилию, но уйти все-таки удастся. Тем более, что у него есть деньги. Подумав о деньгах, Климов вспомнил и о предстоящей встрече с Михайловой. Но он не пошел на это свидание: ему стало жалко тех шести тысяч, которые придется ей передать. Почему, собственно, он должен лишаться половины своего капитала? Климов вдруг подумал, что именно сейчас пришла минута круто повернуть судьбу. Ну их к дьяволу, этих «Черных воронов», пусть они попадаются и отвечают за сделанное! Он, Климов, всех обманет. Он поедет сейчас на вокзал, возьмет билет и первым же поездом укатит куда-нибудь, скажем, в Ялту. Действовать надо неожиданно и быстро. Тогда успех обеспечен…

Первый поезд уходил, как оказалось, в семь часов вечера. Климов купил себе чемодан, летний костюм, белье, бритву, — словом все то, что могло ему понадобиться в Ялте. Он сдал чемодан на хранение, в половине шестого сел у вокзала в трамвай и проехал по Невскому мимо улицы Марата. Ехать в трамвае безопаснее всего. Если на остановке и есть засада, то кто же будет проверять пассажиров идущего трамвая?