Черные вороны - Рысс Евгений Самойлович. Страница 9

Конечно, рассуждало начальство, может быть, что он просто не сумел политически правильно оценить факты. С другой стороны, — юрист же! Должен понимать. А если…

Дальше председатель суда не хотел идти в своих рассуждениях. Слишком уж страшно было, даже в мыслях, обвинить коммуниста во взяточничестве.

Посоветовались в обкоме партии и решили, что, берет он или не берет, а лучше из облсуда его самого убрать. Слишком горячее дело. И назначили Окуджаву на пост директора треста водоочистки.

По протокам Невы, по Фонтанке и Мойке, по каналам и канавкам медленно двигались большие, неуклюжие землечерпалки. С грохотом, стуком и свистом поднимали они со дна ил, наносы, тину. Работа была спокойная и медленная, но необходимая для города. Все эти землечерпалки подчинялись тресту, который и возглавлял теперь Окуджава. Конечно, это не областной суд, где человек не станет скупиться, если знает, что завтра в открытом судебном заседании решается его судьба. Но и в тресте все-таки были выгодные подряды, и от Окуджавы зависело, кому их передать и с кем подписать договор. Кое-что покупалось у частных фирм, и Окуджава мог выбрать продавца. Словом, детишкам на молочишко… Впрочем, детишек у него не было, и молочишко он не любил. Окуджаву неудержимо влекло к дорогому вину и картам. Денег ему всегда не хватало. И вот, наконец, сегодня выпал его день.

Игра сразу пошла крупная. Банк рос на глазах. Открыли карты. У Климова была старшая, он небрежно пододвинул весь банк к себе. Роздали карты снова. Братья галантерейщики спасовали сразу. Климов и Окуджава торговались до прикупа, потом прикупили, и тут торговля пошла совсем крупная. Окуджава решил, что проигрыш был только случаем. Ему же везет сегодня! Он должен выиграть. Да и карта была хорошая. Он поднимал и поднимал банк, и Климов тоже с охотою все повышал ставки. И уже слух о том, что идет большая игра, распространился по квартире. Пришли гости полюбоваться, и даже винтеры повернули головы к покеристам. Наконец, Климов замирил. У Окуджавы дрожали руки, он разложил свои карты на столе.

— Все? — спросил Климов, выложил свои карты и довольно усмехнулся, потому что его комбинация опять была старше.

Часу не прошло с той поры, как Климов сел к столу, а Окуджава уже проиграл и те деньги, которые он принес с собой, и те, которые ему нарочно проиграли хитрые братья галантерейщики, и те, которые спустил ему сдуру радостно улыбавшийся Петенька. Среди пачек банкнотов, которые Климов после игры небрежно рассовывал по карманам, последней была заветная пачка, которой Окуджава собирался на следующий день покрыть свой должок в бухгалтерии. Бухгалтер давно уже требовал погашения долга, а был он такой человек, что мог устроить и неприятность.

— Черт знает что, — сказал Окуджава. — Не захватил с собой больше денег. Давайте до завтра под честное слово одну игру?

— Нет, — усмехнулся Климов. — На наличные, если хотите, пожалуйста.

— Выйдем на минуточку, — сказал Окуджава просительно. Очень уж хотелось ему отыграться.

Они вышли в переднюю, но не сели, а встали у стены.

— Маузер вам нужен? — тихо спросил Окуджава.

— Он у вас с собой?

Окуджава молча вынул из кармана маленький вороненый маузер.

— Патроны? — деловито спросил Климов.

— При себе двадцать пять, — сказал Окуджава.

— За сколько пойдет?

— Сколько предложите?

Сторговались за двести. Климов вернул их в две игры. Отвлек Ладыгу от его дамы, и вдвоем они вышли на улицу.

Было три часа ночи. Решили, что Ладыга заночует у Климова. По Дворцовскому мосту зашагали на Петроградскую сторону. На середине моста остановились, закурили.

— Завтра нас ждет удача, — сказал Климов. — Вот увидишь, постреляем немного, заберем деньги и скроемся. Как, поддерживаешь мою идею?

Ладыга молчал.

— Ты что, не уверен? — спросил Климов. — Ты же видел, как мне сегодня везло. Выиграл не меньше тысячи. Да еще пистолет получил, как раз накануне дела. Маузер просто конфетка, новенький, только что привезен из Германии. Так что же ты думаешь, судьба зря нам все это дарит? Кстати, сбрей себе усики. Лишних примет не надо. Небось, артельщики про них уже рассказали…

IX

тром на перроне Николаевского вокзала стоял железнодорожный состав, и жители пригородов, не торопясь, заполняли грязные, тесные вагоны. Все это были бедно одетые люди, крутившие самокрутки из обрывков газет и нагруженные таким количеством вещей, что, казалось, одному человеку их и унести невозможно. В вагонах пахло нечистой одеждой, махоркой, смазанными дегтем сапогами.

Два молодых человека резко отличались от остальных пассажиров. Они были одеты хорошо, даже нарядно. Один, хотя ростом был невелик, вышагивал по перрону с необыкновенной важностью. Другой держался попроще, но тоже был одет не для загородной поездки. В его остроносых ботинках, пожалуй, не пройдешь по заваленным снегом немощеным улочкам маленьких поселков, к которым отправлялся поезд… Придя почти за час до отправления, молодые люди безмятежно прогуливались по перрону. Весна уже чувствовалась, воздух был теплый и свежий, и им, видимо, нисколько не хотелось лезть в вагонную духоту.

Минут за двадцать до отхода поезда по перрону прошли три человека. Два стрелка военизированной охраны шагали по сторонам, между ними шел немолодой кассир, неся в руке маленький чемодан. Все трое вошли в четвертый от паровоза вагон и заняли целое отделение. Кассир сел у окна, стрелки — друг против друга, поближе к выходу.

Франтоватые молодые люди продолжали гулять по перрону и, кажется, даже не заметили кассира со стрелками. Тем временем, пыхтя и пуская струи пара, подошел и прицепился к составу паровоз. И вот уже он, в ответ на свисток дежурного по станции, загудел простуженным басом, дернулся, по всему составу зазвякали буфера… Молодые люди уже на ходу вскочили на подножку того вагона, в котором ехал кассир.

Поезд шел медленно, часто и подолгу стоял. Расположившись в середине вагона, франтоватые молодые люди разглядывали проползавший за окном заснеженный весенний пейзаж, прислушивались к разговорам пассажиров. Прислушивались равнодушно, просто так, чтобы скорее прошло время.

Поезд шел уже час, а отъехал от Ленинграда недалеко, километров двадцать или двадцать пять. Кассир дремал. Стрелки закурили, не потому, что им хотелось курить, а просто очень тянуло в сон. Хотя днем в вагоне, полном пассажиров, никакая опасность не угрожает, но порядок есть порядок, охране спать не положено. Без самокрутки же, неровен час, можно и заснуть.

В отделении, соседнем с тем, в котором сидел кассир, расположились два человека, судя по одежде, — скромные служащие какого-нибудь загородного предприятия. На деле это были сотрудники угрозыска, неприметно сопровождавшие кассира. Васильев, по приказанию которого они ехали, предупредил их, что у одного из бандитов тоненькие усики. Но Ладыга сбрил их накануне, поэтому, оглядев всех пассажиров, сотрудники не опознали «Черных воронов» и решили, что эта поездка зряшная.

После одной из остановок, когда паровоз, поднатужившись, сдвинул состав с места и в окнах медленно поплыли назад перрон и деревянный вокзальчик, тот из молодых людей, что был повыше, встал и, лениво потянувшись, сказал своему товарищу: «Пошли, что ли?»

Маленький тоже встал, и оба, не торопясь, прошли по вагону в ту сторону, где сидел кассир.

Никто не обратил на это внимания. Может, они такие сознательные, что идут на площадку покурить, хотя все курят прямо в вагоне. Может, им сходить на следующей остановке…

И никто ничего не понял, когда в вагоне неожиданно поднялась стрельба.

Только что было спокойно и тихо. Постукивали колеса на стыках, велись негромкие разговоры и вдруг — стрельба, крики… Один из стрелков повалился на бок, держа винтовку в руках, другой — вперед, загораживая путь к кассиру. Но тот, с пулей в голове, лежал уже мертвый, так, наверное, и не поняв, что случилось.