Стеклянная западня (сборник) - Франке Герберт В.. Страница 7

Абель дожидался своей очереди, украдкой наблюдая за стоявшими рядом. Справа стоял Артур, уголком глаза Абель мог видеть выдвинутый вперед подбородок и низкий, покатый лоб. Не годится, подумал он. И скосил глаза влево. Остин был на сантиметр ниже его, посмуглее. Самым примечательным на лице его были глаза, черные, матово поблескивающие изнутри. Но в глазах этих не было выражения-они тупо уставились в пустоту. Абель выбрал Остина.

Когда подошла очередь их взвода и Абель получил прозрачную пластиковую упаковку, он сделал почти то же, что и остальные. Отошел в сторону и аккуратно надорвал пакетик. На ладонь выкатились таблетки. Две большие, белые, чем-то смазанные, чтобы легче было их проглотить, одна маленькая, желтоватая, сладкая на вкус, и черный шарик, величиной с дробинку. Абель проглотил одну большую, почувствовал, как она двинулась по пищеводу. Потом проглотил вторую и маленькую желтоватую. Его поразила мысль, что у него нет зубов, впрочем, у остальных солдат их тоже не было. Только у майора были зубы, они блестели, когда он отдавал команды. Но в данный момент это было неважно. Он огляделся… момент был удачен, все вокруг заняты таблетками, капрал глядит в сторону… Абель зажал в ладони черный шарик, незаметно сунул его в карман… снова огляделся… прошло!

Но самое трудное было впереди. Он наблюдал за Остином, который как раз отошел от желобка и занялся своей упаковкой. Абель незаметно придвинулся ближе. Две большие таблетки Остин уже проглотил, сейчас он извлекал черную, он хотел, должно быть, сладкую, желтоватую оставить напоследок, чтобы подольше ощущать ее вкус. Абель резко повернулся, локтем задел ладонь Остина. Таблетки покатились по земле. Абель проследил за черной. Когда она замерла на месте, он придавил ее подошвой. Сильно нажал и растер-словно противную назойливую букашку.

Остин наклонился за желтоватой таблеткой, поднял ее. Испуганный, немигающий взгляд его остановился на темном пятне, оставшемся на камнях. Механически сунул он желтоватую таблетку в рот. И наконец поднял взгляд на Абеля, по-прежнему растерянный и беспомощный. Абель, пожав плечами, отвернулся. Остин обязан был доложить о происшествии-но в данный момент он не мог этого сделать. Разговоры в это время были запрещены. Всему рядовому составу. Лишь в час десять, на дневной поверке появится у Остина возможность обратиться к начальству, но Абель надеялся, что она не будет использована.

Теперь Абель мог заняться другими деталями собственного плана. До сих пор он, как все остальные, был жестко скручен распорядком дня. Исполнение каждодневных обязанностей поглощало целиком, и ему хорошо было в броне предписаний, обязательных команд, упражнений, надежно защищавшей от любых посторонних влияний — тревожных, смутных, сбивавших с толку и потому безусловно вредных. Теперь он вдруг понял, сколь непрочна на деле была эта броня. Он словно заново учился сейчас видеть, ощущать, прошлое похоже было на сон, во время которого отключается какой-то участок сознания, быть может даже наиболее важный участок. Но теперь он проснулся, и неведомо откуда накатило вдруг все это: чувства, образы, забытые понятия-пока еще словно в тумане, не разберешь. Ясно лишь: что-то неведомое перевернуло, потрясло его существование, и он с восторгом отдался ему.

Рота, солдатом которой он был, маршировала по серой бетонной дорожке вдоль бараков. Она была единым целым, единым организмом. Солдаты четко отбивали шаг, маршируя по плацу, где ежедневно выстраивались на поверку, по асфальтированным, сплошь серым спортивным и учебным площадкам. Они горланили песни, которые разучивали на специальных занятиях: с одиннадцати до двенадцати и с пяти до семи. Песни помогали держать шаг, мерно взмахивать руками. Чем громче орали солдаты, тем лучше: тексты они зазубрили, не понимая смысла, тексты о воинском долге, о верности приказу, о четком исполнении устава. О величии армейской службы.

Рота маршировала по серым бетонным дорожкам, по незаасфальтированным участкам желтовато-грязного песка, и Абель маршировал со всеми. Вместе с другими горланил он песню, но про себя тихо повторял в такт совсем другие слова: майор-должен-умереть. Майор — должен-умереть. Как положено, он глядел в затылок марширующему впереди Артуру 6/56, но сегодня он видел больше обычного: словно спала с глаз невидимая пелена и раздвинулось необычайно поле зрения, теперь он видел каждую складку на подтянутых солдатских формах, фиксировал каждое движение своей шеренги, равномерное, пульсирующее, просветы между рядами, тусклый свет унылого желто-серого неба, большую часть которого закрывал нависающий над лицом край каски.

Он был частью огромного тела, которое маршировало, горланило песни, переходило на бег, бросалось на землю, затем мигом вновь поднималось, маршировало, переходило на бег. Он наблюдал это с внезапно открывшейся ему новой точки зрения, словно со стороны, будто интересно заснятый учебный фильм. По-настоящему же осмысленное существование началось лишь после упражнений в стрельбе, в момент чистки оружия.

На складе оружия они получили пистолеты, теперь все сидели в укрытии и чистили их. Пистолет состоял из двенадцати отдельных частей, все они могли с закрытыми глазами разобрать и собрать его снова. В конце получаса, отведенного на чистку оружия, капрал лично проверял, насколько безупречно почищены пистолеты и смазаны ли они сульфидно-молибденовой пастой. После проверки он снова их отбирал.

Абелю необходим был пистолет. Это была наиболее трудная часть его плана, но он уже знал решение. На контрольном кольце Абеля выгравирован был номер 7/56. Это значило, что по росту он шел седьмым в пятьдесят шестой шеренге, седьмым он шел и когда его взвод, всегда занимавший одну комнату, выстраивался в ряд. Если капрал начинал перекличку справа — а так он делал всегда, — Абель оказывался седьмым. За ним следовали еще трое. Их оружие капрал мог проверить минуты за две. По расчетам Абеля выходило не так уж и мало; чтоб разобрать и снова собрать пистолет, ему требовалось лишь тридцать секунд, однако пришлось все-таки прибегнуть к трюку, чтоб отвлечь внимание. Больше подходил для этой цели номер 9/56, товарищ по взводу Аллан, туповатый парень, но с достаточно умелыми руками.

У Абеля не было часов, да и в казарме их тоже не было; подъем, построение на плацу и окончание упражнений, тренировок, дежурств, равно как и отбой, отмечались звонками, от центральных часов сигналы по радио разносились по всем помещениям. К центральному пункту подключены были также крошечные наушники, с которыми не расставались капралы; сигналы и приказы, поступавшие к ним, оставались тайной для рядового состава. Поэтому Абелю приходилось спешить с пистолетом. Он провел пальцами по подошвам сапог, затем старательно нанес пыль на внутреннюю поверхность ствола. Все это время он наблюдал за капралом, пока не заметил, как непроизвольно дернулись у того веки-знак, что время, отведенное на занятия, истекло. И тут же послышалась команда:

— Внимание!

Многие уже закончили чистку и теперь просто полировали ствол. При команде «Внимание!» каждый обязан был выпрямиться, каблуки вместе, руки по швам, и уставиться на капрала. За секунду все вскочили, вытянулись по стойке «смирно». Абель вместе со всеми.

— К проверке оружия приступить!

Секунды Абелю оказалось достаточно — он подменил своим пистолетом пистолет Аллана, лежавший у того за спиной на светлой пластмассовой поверхности стола. Будем надеяться, что Аллан и на сей раз сработал добросовестно, подумал он.

Было очевидно, что капрал всякий раз обязан наказать по меньшей мере одного из них. Попасться мог любой — вне зависимости от того, как вычищен пистолет. Но тем вернее настигала кара того, кто в самом деле оказывался небрежен.

И вот капрал перед Абелем. Взял оружие у него из рук и медленно повертел перед глазами. Абель услышал собственное учащенное дыхание. Глаза с расширившимися серыми зрачками, не мигая, уставились на оружие. Пальцы капрала погладили ствол, нажали на спусковой крючок. Раздался щелчок электрического зажигания. Капрал вернул Абелю пистолет. Абель бесшумно перевел дух. Нужно было чуть-чуть подождать, потом действовать дальше.