Абсолютная память (ЛП) - Балдаччи Дэвид. Страница 32

Пока Уотсон говорил это, его взгляд не отрывался от массивной фигуры Декера.

— Вот все, чем он занимался, — водил фуры туда-сюда по всему Среднему Западу и до Техаса.

— Насколько он был близок с Дебби?

Уотсон неловко потер деформированную руку.

— Не очень. В смысле, мы виделись только по праздникам. Но, по правде говоря, у нас с ними были не очень хорошие отношения. Теща никогда мне не симпатизировала.

— А мужчина с ним рядом? На вид фотография довольно старая.

— Это мой дед, Саймон Уотсон. Он умер… лет шесть назад. На этом снимке он еще молодой.

— То есть он прадед Дебби, — сказал Декер.

Уотсон кивнул.

— Он дожил до девяноста с лишком лет. Пил, курил и плевал на все, как он любил говорить.

— Но Дебби знала его, если он умер только шесть лет назад?

— О, да. Собственно, последние пять лет он прожил с нами.

— И она проводила с ним время?

— Конечно. Дебби была еще ребенком, а у прадеда была интересная жизнь. Воевал на Второй мировой, потом в Корее. Потом уволился со службы и пошел работать на Министерство обороны уже штатским.

— Чем он занимался?

— Ну, он работал на военной базе, когда та еще действовала.

— На той, которая рядом с Мэнсфилдской средней школой? База сухопутных войск «Макдоналд»?

— Верно.

— И что он там делал?

— Дед сменил несколько работ. Он был специалистом по технике и строительству. Так что занимался разным оборудованием.

— Вы помните даты?

— Слушайте, ну какое это имеет отношение к делу?

— Мистер Уотсон, я просто ищу следы. Вы помните даты?

— Наверняка не скажу… — Он умолк и задумался. — Он уволился из армии в шестидесятых. Потом пошел работать в «Макдоналд», наверное, в шестьдесят восьмом или в шестьдесят девятом… Должно быть, в шестьдесят девятом. Я помню, в то время астронавты высадились на Луну. И дальше он работал там, пока не вышел на пенсию. Примерно через двадцать лет.

— И база была закрыта восемь лет назад.

— Похоже на правду.

— Это был не вопрос, мистер Уотсон. Она была закрыта восемь лет назад, в понедельник. В тот день шел дождь со снегом.

Уотсон странно посмотрел на него, потом откашлялся.

— Ну, если вы так говорите… Я не помню, чем занимался даже на прошлой неделе. В любом случае, Пентагон провел реорганизацию своих баз, и Берлингтон проиграл. Я слышал, бо́льшую часть перевели на восток, может, в Вирджинию… Поближе к Дяде Сэму и его вашингтонским долларам.

— То есть можно допустить, что Саймон говорил о своей работе на базе с вами и Дебби.

— Ну да… в смысле, о той части, о которой мог. Кое-что было засекречено, думаю, вы бы это так назвали.

— Засекречено?

Джордж улыбнулся.

— Не думаю, что они занимались там ядерным оружием или чем-то таким. Но военные всегда любят секреты.

— Так что же Саймон рассказывал вам? В смысле, о базе?

— Всякие истории. Люди, с которыми он встречался. Иногда — работа, которой он занимался. Они много лет достраивали базу. Стройки, стройки, стройки… И все, кто там работал, отправляли своих детей в Мэнсфилд. Там учился его сын — мой отец. И я пошел туда. И моя жена.

— Дебби когда-нибудь пересказывала вам какие-то подробности историй прадеда?

— Ничего не припоминаю. Когда Дебби подросла, она стала проводить с ним меньше времени. Старики и подростки, вода и масло. Думаю, дед был не таким уж прикольным… — Джордж опустил взгляд. — Наверное, и я тоже.

— Хорошо, теперь расскажите мне про остальные снимки…

Через полчаса Декер вновь шел по темным улицам.

Человек в камуфляже был в доме Уотсонов и написал на доске код, зашифрованный в нотах. В этом Амос не сомневался. Он не знал, о чем говорится в сообщении, и не знал, что этому человеку было нужно от Дебби. Однако почему же из всех учеников Мэнсфилда он взял в союзники именно ее? Должна быть причина. Веская причина.

Его телефон зазвонил. Ланкастер.

— Бюро считает, что они взломали код. Какой-то подстановочный шифр. На самом деле, довольно простой. Ну, на самом деле они уверены, что взломали его.

— Как, интересно, они могут быть в этом уверены?

— Из-за содержания сообщения.

— Мэри, не тяни резину. О чем там говорится?

Она набрала в грудь воздуха, и Декер насторожился.

— Там говорится: «Хорошая работа, Амос. Но этот путь, братан, не приведет тебя туда, куда ты хочешь».

Глава 23

«У меня приобретенный савантизм».

«Точнее, у меня высокофункциональный приобретенный савантизм».

Декер лежал на кровати в своем однокомнатном доме в «Резиденс Инн». Он не спал. Он не мог спать.

«Орландо Серрелл».

У Орландо Серрелла тоже был приобретенный савантизм, полученный в десять лет после удара по голове на бейсболе. С того момента он получил необычные способности к календарным расчетам, исключительную память на погоду в конкретный день и возможность почти полностью вспомнить, где он был и чем занимался в любой день.

«Дэниел Таммет».

Дэниэл Таммет в раннем детстве пережил серию эпилептических припадков. Пережив этот, едва не ставший смертельным, опыт, он превратился в одного из величайших умов столетия, способного воспроизвести число «пи» с точностью до двадцати двух тысяч знаков после запятой и выучить иностранный язык за неделю. У него диагностировали синдром Аспергера, и он тоже, как Декер, видел цифры и другие вещи в цвете.

Амос изучил все, что смог найти о савантах, которые не родились с этими способностями, а получили их в результате какого-то события — травмы в случае Серрелла или уже имевшегося заболевания в случае Таммета.

В мире было не много савантов, и Декер оказался совершенно не готов вступить в их ряды. Когда Лекруа свалил его на футбольное поле, врачи, которые тщательно исследовали голову Амоса, пришли к заключению, что эффектов от травмы было два. Во-первых, травма открыла в его мозге каналы, прочистила сток, и информация стала двигаться намного эффективнее. Во-вторых, она закоротила какие-то цепи, дав ему способность видеть числа в цвете.

Но это было всего лишь предположение. Декер пришел к выводу, что сегодня врачи знают о работе мозга всего чуточку больше, чем сто лет назад.

Амос очнулся в больнице после удара и посмотрел на монитор, по которому бежали цифры его состояния. Он увидел свой пульс, 95 — тот же номер, что и на его футбольном джемпере, — фиолетовой девяткой и коричневой пятеркой. До травмы Декер даже не знал, как выглядит фиолетовый цвет. И эти цифры разбухали в его голове, огромные, мощные. Он видел каждую их деталь. Они казались живыми существами.

Амос помнил, как сел в постели, обливаясь потом. Он решил, что сошел с ума. Начал жать на кнопку вызова медсестры. Потом появился врач, и Декер, запинаясь, объяснил, что он видит. Вызывали специалистов. Много месяцев спустя, после длительного пребывания в исследовательском центре в окрестностях Чикаго, был достигнут консенсус. Ему поставили официальный диагноз: савантизм с гипертимезией и синестезией. Травма навсегда завершила его футбольную карьеру, но подарила ему исключительные мозги. Все последующие годы он помнил фамилии и обстоятельства жизни каждого врача, медсестры, ученого, техника и других сотрудников, которые его осматривали, а их было больше сотни.

О нем могли писать в научные журналы. Медиа могли бы устроить вокруг него грандиозную шумиху. Ведь вероятность такого события не превышала один на миллиард. Но Декер этого не допустил. Он не ощущал себя одаренным. Он чувствовал себя уродцем. Двадцать два года своей жизни он был одним человеком. И был плохо подготовлен к тому, чтобы за несколько минут стать совсем другим. И стать им навсегда, до самой смерти. Как будто незнакомец вошел в его тело и забрал его, а он ничего не может с этим поделать.

«В мой разум незаконно вселился чужак. И оказалось, что он — это я».

Каждому действию есть равное противодействие. Ну, в его случае дружелюбный, общительный, проказливый, но вполне вменяемый молодой футболист стал сдержанным, замкнутым и плохо приспособленным к общению. Он больше не был привязан к великому множеству вещей, на которые люди тратят массу времени: пустая болтовня, «белая» ложь, выброс эмоций, слухи и сплетни. Он перестал воспринимать симпатию и сочувствие. Его перестали беспокоить чувства других людей. Их боль и горе. Казалось, что все это просто отскакивает от его нового, улучшенного разума, не оставляя следа. Сделав его намного умнее, удар украл у него то, что делает человека человеком. Это напоминало требование возврата долга. Без права выбора.