В режиме бога - Прошкин Евгений Александрович. Страница 26

– Что собираешься делать? Сообщишь в полицию? Или в Комитет?

– Нет, – не оборачиваясь, ответил Виктор. – Максимова с Левашовым это не воскресит, а тебя я топить не хочу. Сам удивляюсь, но… Нет, не хочу.

– Как ты умудрился вырваться от Лаврика?

– Долгая история. Друзья помогли.

– Вот бы мне таких друзей. И как мне теперь?.. Лаврику всё еще нужен бета-тестер, а вечно симулировать я не смогу. А возвращаться к нему… Я уже знаю, куда ведет эта дорога.

Сигалов задумался, говорить ли о пожаре в подпольной студии. Мертвого Лаврика он не видел, но он и не все комнаты обошел. Ему хотелось ободрить Туманова, но так, чтобы не создавать иллюзий.

– Сам решай, – сказал Виктор и двинулся к выходу. – Между прочим! – спохватился он в дверях. – У вас тут внизу плакатик висит про сенсорную депривацию. Что об этом говорит твой коррумпированный доктор? Рекомендует, нет?

– По работе интересуешься? – смекнул Туманов. – Я это пробовал еще давно и не здесь. Надеялся оптимизировать сознание и стать в два раза гениальней. Не получилось. Первые часы нормально: расслабляешься, галлюцинации забавные. А потом может так накрыть, что не обрадуешься. Ничего нового не происходит, но ты начинаешь верить чувствам сильней, чем разуму. В смысле, ты по-прежнему понимаешь, что лежишь в корыте, но-о… – Егор замялся, перебирая в руках немуль, как четки. – Но это понимание отодвигается куда-то на второй план. Галлюцинации превращаются в основную реальность, с какого-то момента ты уже воспринимаешь их всерьез, ты живешь в этом мире. И я боюсь, что оттуда можно не вернуться. Короче говоря, Витя, забудь об этой хрени. Может, там правда мозги активизируются, но побочных эффектов гораздо больше. Увлекаться не советую, – напутствовал Туманов.

Всю дорогу домой Сигалова разрывали противоречивые чувства. Он точно знал, что сдавать Егора не будет, потому что единственным последствием такого шага окажется тюремный срок для старого знакомого. Счастливей это никого не сделает. Но и прикидываться, что ничего не случилось, Виктор тоже не мог. Оставалось утешаться тем, что кто-то разобрался со студией Лаврика по-своему, хотя вряд ли убийство кучи народа было более нравственным, чем занятие самого Лаврика.

Виктор пытался избавиться от этих бесполезных закольцованных мыслей, но у него не получалось, и за домашнюю рабочую станцию он уселся в том же смятении.

К своему Гиперскрипту Сигалов не прикасался уже несколько дней, но он никуда не спешил, потому что знал, что всё равно не успеет. Скрипт, равный реальному миру, должен был содержать гигантский объем информации, и создание такого проекта смахивало на безнадежное строительство лестницы в небо. Именно этим Виктор и занимался. К работе над Гиперскриптом он относился не как к возделыванию картофельного поля, а как к медитативной возне с клумбой: никакого практического значения это не имело. Сигалов сочинял Гиперскрипт не ради результата, а ради самого процесса, в этом и заключался его смысл. Хотя правильней было говорить об иллюзии смысла, но Виктор как никто понимал, что любой смысл – это и есть иллюзия, призванная объяснить и оправдать человеческое существование. Просто большинство обманывалось невольно и совершенно искренне, а Сигалов это делал осознанно. Еще и поэтому он не стал придумывать громких названий, а присвоил первое, какое пришло в голову, – слово, отражавшее скорее масштаб, чем суть проекта.

Виктор обнаружил, что сидит без толку уже полчаса, и, надев обруч, запустил отладочную программу. Гиперскрипт как был пустой заготовкой, так и оставался ею по сей день. Сигалов попробовал сосредоточиться на чем-нибудь конкретном, осязаемом. Вот, например, ливень: он еще не выветрился из памяти, он был такой яркий… Виктор зарычал от бессилия. Слово «яркий» не помогало воссоздать ощущения, скорее оно лишь мешало.

То ли дело – скрипт, показанный Керенским. Сигалов вспомнил, как потоки воды хлестали в окно, как гуляли волны из капель… будто пшеница на ветру. И ведь кто-то сумел это выразить. Дождь получился абсолютно правдоподобным, ничем не хуже того, под который Виктор попал на улице. Он был как настоящий. Сигалову захотелось посмотреть на него снова, принюхаться, разобрать по винтикам и узнать, из чего он собран.

А пыль! Пыль на экране никчемного телевизора, которую он зачем-то стер. Она казалась теплой и жирной, с мельчайшими песчинками, она скатывалась в крошечные веретенца, – возможно, в ней был пух или какие-то волокна… Виктор представил, сколько времени ему понадобилось бы на создание такой богатой фактуры, – и всё ради какой-то пыли… В креативе Лёхи Шагова – с фикусом и с ружьем на стене – тоже была пыль, но совсем другая, она ничего не значила. А в скрипте, увиденном на новой работе, пыль воспринималась как часть реальности. И ливень тоже. И многое другое, даже вонючая сигарета.

«На новой работе?..» – поймал себя Сигалов.

Он с отвращением снял немуль.

Виктор не принимал этого решения, оно пришло само. Нагло вторглось в его не слишком уютную, но привычную жизнь. У Сигалова не осталось выбора: он должен был вернуться в тот морфоскрипт. Одна мысль о том, что он сможет работать с контентом такого уровня, могла бы погнать его на край света, босиком по углям.

Отбросив обруч на стол, Виктор включил монитор и принялся просматривать свои скрипты в визуальном режиме. Без какой-либо цели он вяло раскрывал и схлопывал директории, закапываясь всё глубже в архив. Вот прошлогоднее, вот пятилетней давности, а вот совсем раннее. Только черновики, ни одной законченной вещи. Какие-то наивные идеи. Дойдя до самых истоков, Сигалов повозил курсором и собрался уже выключать монитор, когда вдруг заметил, что бездумно выделяет одну и ту же строку в списке.

«Окунись в Ад».

Он оставил курсор в покое, и на экране всплыла подсказка:

«Московский гуманитарный центр детского развития. Секция мультимедийного творчества. Виктор Сигалов, 12 лет».

Эпизод 7

Черный люксовый автомобиль с тонированными стеклами стоял у дома не случайно. Как только Виктор вышел на улицу, задняя дверь машины, тяжелая и сияющая, медленно распахнулась. Сигалов не стал ломаться, хотя такого он никак не ожидал.

В машине, просматривая бумаги, сидел Коновалов. При появлении Виктора он быстро сложил листы и сунул их во внутренний карман пиджака – точь-в-точь как капитан полиции, убиравший в плащ коммуникатор.

– Старая школа? – кивнул Сигалов на документы.

– Здравствуйте, Виктор, – ответил куратор. – Бейджик не забыли? Тогда садитесь, едем работать. И зря нарядились, – добавил он, косясь на костюм Сигалова. – Вы же не офисный сотрудник. Вам весь день на спине трудиться.

Виктор не сразу сообразил, что куратор говорит о лежачем кресле с подключенным через шнур немулем. Шутка ему показалась посредственной, в духе того следователя. Он никак не мог отделаться от этой навязчивой ассоциации, и Коновалов – тутошний, не вымышленный, – словно специально подливал масла. Кроме того, они, как и в скрипте, сидели в машине сзади, только теперь Сигалов оказался с правой стороны, хотя вряд ли это что-то меняло.

Что еще злило Виктора, так это неспособность понять, в каком куратор пребывает настроении. Ну и самое главное – он, убей, не мог вспомнить имя-отчество нового начальника.

– И какой же я сотрудник? – спросил Виктор после паузы.

– Не понял, – обронил куратор.

– Если я не офисный сотрудник, то какой?

Коновалов тоже помолчал и придавил кнопку в подлокотнике. Из единой спинки переднего сиденья начало медленно выползать звуконепроницаемое стекло. Куратор, не раскрывая рта, педантично ждал. Сигалов тоже невольно следил за подъемом переборки, сравнивая ее с решеткой в полицейском автомобиле. Когда от края до потолка оставалось сантиметров десять, водитель отрывисто бросил:

– Игорь Сергеевич, мы сегодня спешим?

Виктор вознес хвалу небесам и пожалел, что не может постучать себя по лбу.

– Сегодня как раз не торопимся, – отозвался Коновалов. Затем зафиксировал взглядом, как стекло вошло в глубокий паз, и повернул голову к Виктору: – Довольно ценный.