Ядовитый цветок - Бояджиева Людмила Григорьевна. Страница 51

К прибытию Лухаса больную привели в кабинет Фернандеса, где была создана самая домашняя, располагающая к беседе обстановка. На маленьком круглом столике, сервированном к чаю, красовалось разнообразное печенье в высокой трехъярусной хрустальной вазе, и ждала дегустации коробка французского шоколада.

Приведенная медсестрой больная осмотрела комнату, скашивая к переносице более открытый бинтами правый глаз, и опустилась на удобный диван перед чайным столиком.

— Может быть, начнем с конфет? Вы любите шоколад?

— Н-не помню… — Больная пожала плечами. — Я, кажется, волнуюсь. Возможно, капитан уже знает, кто я…

— Расслабьтесь, уважаемая пациентка Икс. Еще немного терпения, и вы сможете вернуться в свою прежнюю жизнь.

— Я? Но ведь я не знаю, где моя прежняя жизнь. И даже не чувствую, хочу ли вернуть прошлое. Меня никуда не влечет, ничто не тяготит сердце… Только вот это… — Она обеими руками коснулась забинтованной головы. — Что будет с этим?

— Хотелось бы, чтобы этот вопрос вы постарались решить сами. А я и капитан Лухас попробуем помочь. — Профессор нетерпеливо потер руки и ринулся к вошедшему капитану. — Наконец-то… Ну что, вы можете нас порадовать, дружище?

— Кое-что у меня есть. Рад приветствовать, сеньора. Сегодня у вас более бодрый вид. — Расположившись в кресле напротив, капитан начал издалека. — Моя племянница сегодня прилетела из Милана, где проходили соревнования на воздушных шарах. Знаете, это очень красиво — все небо в разноцветных летучих пузырях. И, оказывается, опасно! Двое из её команды получили серьезные увечья. Как жаль, что такой умелец, как наш профессор, не может лечить страждущих со всего мира.

Невропатолог предупредил капитана, чтобы он ни в коем случае не задавал прямых вопросов. Женщина, возможно, перенесла страшное потрясение, и внезапный возврат к пережитым событиям способен сильно ухудшить её состояние. В то время, как Лухас весело излагал придуманную историю, профессор внимательно следил за больной. Она с интересом рассматривала коробку конфет.

— Парижские трюфели! Я чувствую, что люблю эти конфеты и даже помню их вкус — горьковатый, с миндалем… Да-да, — она попробовала конфету, именно такой!

— А вам ничего не говорит фамилия Морис? Керри или Ривз? — Спросил капитан.

— Это американские фамилии. Кажется, я их слышала… Но вот с чем связаны, не помню… Морис? Нет. Точно не знаю.

Профессор с чувством превосходства взглянул на капитана. Он сразу понял, куда клонит Лухас, затеяв разговор о полетах и воздушных шарах. Салливен тоже видел сообщение о трагическом происшествии на острове Форментера. Жена американского журналиста Мориса упала из терпящего аварию самолета. Водолазам так и не удалось обнаружить тело. Место и время в общих чертах совпадало. Но ведь парализованная инвалидка была прикована к своему креслу, которое удалось выловить у берегов.

— А вот если мы подумаем в другом направлении. Забудем о самолетах и перенесемся мысленно на автомобильную трассу, где много симпатичных, сильных и смелых ребят. Взгляните на этот снимок. — Профессор протянул больной приготовленный журнал. На фотографии полугодичной давности был изображен победитель «Гран-при Европы» Берт Уэлси в обнимку со своей женой. Той самой, что пропала в конце апреля после чемпионата в Барселоне и до сих пор не была найдена.

Больная жадно вгляделась в снимок, её руки задрожали. Она хотела что-то сказать, но не смогла справиться с голосом. Профессор, державший наготове нюхательные соли, живо подскочил к потрясенной пациентке.

— Вы узнали кого-то?

Она усиленно закивала:

— Это Берт Уэлси… Разбитая голова, нога в гипсе… Он рисковал, он всегда рисковал… А эта женщина — Мона. Прекрасная Мона. Она была счастлива. Очень счастлива…

— Вы знакомы с этим семейством? — Спросил обнадежено капитан. — Я немедля вызову Уэлси и он опознает вас.

— Нет, умоляю! — С неожиданной силой больная вцепилась в рукав Лухаса. — Он не узнает меня… Я не хочу, чтобы кто-то видел меня такой. Не надо…

— Успокойтесь, милая. Возможно, вам лучше повидаться с Моной? — Задал провокационный вопрос профессор.

— С Моной? — Больная снова ощупала свои бинты. — Но ведь она здесь. Под этой маской.

— Значит, вы можете утверждать, что являетесь супругой сеньора Уэлси Моной Барроу? — Впрямую задал вопрос Лухас. Больная сжалась в кресле, обхватив руками плечи, словно её собирались бить.

— Нет… Не могу утверждать. Я запуталась… Я совсем запуталась… Можно мне немного поспать? — Она посмотрела на Салливена как загнанный зверь.

— Не волнуйтесь, уважаемая, вы будете спать, сколько пожелаете. Вызвав сестру, профессор попросил её увести больную.

— Ну, что, капитан? Кажется, мы, наконец, можем приступить к реконструкции лицевых тканей. Больше тянуть нельзя. Иначе придется вторично пройти через все мучения, испытав. к тому же, ужас встречи со своим изуродованным лицом! Пока его скрывают бинты. Но скажу вам, Лухас, зрелище не для слабонервных. — Профессор пристально посмотрел на капитана. — Кроме подозрений на миссис Морис у вас нет других вариантов?

— Увы, поиски в базе данных пропавших женщин со схожими данными не увенчались успехом. Мы отправили запрос в международное бюро информации, приложив отпечатки пальцев. Дактилоскопия ничего не дала. Эта свалившаяся с самолета крошка никогда не снимала отпечатков. И, похоже, она единственный подходящий вариант.

— А почему вы исключили Мону Барроу?

— У нас имеется, по крайней мере, три пункта, не совпадающие с вашей пациенткой. Во-первых, актриса с детства страдает весьма специфическим нервным расстройством, симптомы которого ваш специалист вряд ли мог не заметить. Во-вторых, у неё явно выраженная наркотическая зависимость. И, третье, — у сеньоры Барроу голубые глаза и прямые каштановые волосы.

— Вы позволите, капитан, опротестовать ваши аргументы? — Салливен взял из вазы миндальное печенье и аккуратно положил его в рот. — Простите, я пропустил обед. И, пожалуйста, не стесняйтесь — кофе, чай?

Капитан отрицательно покачал головой. Он привык не есть сутками, и уж если сейчас и перехватил бы что-нибудь, то, конечно, не шоколадку.

— Так вот, — продолжил профессор, — психическое состояние больной в данный момент не дает возможности выявить хронические нервные заболевания. Все это время больная получает инъекции седативных и обезболивающих препаратов. Это не позволяет судить о степени её зависимости от наркотиков. Можно лишь отметить, что в больших дозах её организм не нуждается. Что касается волос и глаз — то это вопрос специального исследования. Здесь нельзя полагаться на визуальные данные. Сеньора Барроу актриса, а следовательно, любит экспериментировать со своей внешностью. Цветные линзы способны менять окрас радужки, а уж волосы — это совсем иллюзорная примета.

— У Моны Барроу природный голубой цвет глаз и гладкие каштановые волосы. Это указано в досье. полученном из клиники, где она проходила длительное лечение. А у вашей пациентки, насколько я понял, глаза серые и волосы, как вы отметили, — светлые вьющиеся.

— Я понимаю, капитан, что для идентификации волос требуется специальная экспертиза. В данном случае мы могли бы полагаться лишь на показания личного парикмахера или близких людей. Вероятно, мы должны были пригласить сюда мужей обеих подозреваемых нами сеньор. Но мне известно, что журналист Морис находится на линии фронта где-то в Сербии или России, а гонщик прикован к кровати после травм на трассе в Барселоне. — Салливен строго посмотрел на Лухаса. — Хочу ещё раз подчеркнуть, уважаемый капитан, что затягивать реконструктивную операцию — медицинское преступление.

— Я вижу, вы пришли к какому-то решению, профессор.

— Да. Как профессионал, я привык брать ответственность на себя. Иногда от этого зависит жизнь пациента и репутация врача… Женщина признала себя Моной. И это, надеюсь, вы зафиксируете в протоколе допроса. А у меня имеется и более веское основание. Известно, что миссис Морис страдала параличом в течении десяти лет. Наша пациентка не испытывает затруднений в передвижении, невропатолог находит рефлексы нижних конечностей в пределах нормы. Конечно же, она слаба и едва держится на ногах, но паралич — это совсем другое.