Ядовитый цветок - Бояджиева Людмила Григорьевна. Страница 9

— Ты тоже — не промах! Сидишь, как ни в чем не бывало и даже не вспоминаешь кресло Смотри, здесь танцуют! Мне почему-то кажется, что если я приглашу Фею на тур вальса, Фея не сможет мне отказать.

— Раньше я любила танцевать! И мне все ещё так хочется!

Берт решительно положил свою крепкую горячую ладонь на её худенькую руку.

— Не надо считать, что все осталось там — за пределами твоей беды. Не надо устанавливать границу между «раньше» и «потом». Пожалуйста, Фея, говори почаще — «я буду смеяться, танцевать, любить». И все травмы затянутся, как рубцы на твоих коленях.

— Ты видел!? Пока нес меня через зал?

— Ну, уж красивые колени я всегда замечаю.

— Обычно я одеваю брюки… И обычно меня никто, кроме санитаров, не носит на руках. — Нахмурилась Сандра.

— А теперь будут. И я буду ездить и обязательно стану первым. Я боец, Фея… Надеюсь, это заразно, гонконгский грипп.

— Т обязательно поднимешься на первую ступеньку в мировом чемпионате. А твои рубцы здесь и вот здесь, — кончиками пальцев Сандра коснулась подбородка и шеи, — превратятся в совсем незаметные царапины. Ведь у меня на ногах были ужасные ожоги.

— Плевать на рубцы. Главное — не выпускать руль! — Берт упрямо сжал губы и Сандра тихо сказала:

— Она все поймет и оценит, твоя Мона.

— К черту! К черту все это, где наше мясо? Гарсон!

— Нас обслуживает девушка! Прекрати буянить, уже, кажется, пахнет жаренным.

Они жадно наблюдали за расставлявшей блюда официанткой и тут же набросились на аппетитно шкворчащую на углях чугунную сковороду, полную ломтей сочного мяса.

— Это ассорти из молодого барашка, свинины и телятины. — Объяснила официантка. — «Обед по-тирольски».

— Но почему по-тирольски? — Удивился Берт, жадно набросившись на еду.

— Это же тирольский ресторан, ты что, не слышишь, что поют вон те парни на сцене? — Пояснила Сандра, которой почему-то страшно нравилось, что они ужинают в тирольском ресторане и что поет парень, не как-нибудь, а именно переливчатым подвывающим голосом. Она смеялась и жевала, жевала и смеялась, стараясь не думать о том, как бежит время и неумолимо истекают минуты её нежданного счастья.

Мона выросла около столика как из-под земли.

— Привет, дорогой. Прости меня. — Она села на диванчик рядом с Сандрой, решительно не замечая её. Забросив ногу на ногу, щелкнула зажигалкой и закурила, пуская дым в сторону Сандры.

— Здесь не курят. — Заметил Берт.

— Это все, что ты хотел мне сказать? — Сделав пару затяжек, она загасила сигарету в хлебной тарелке.

— Прости, Сандра — это моя жена Мона. Мона, это моя подруга Сандра.

— Не валяй дурака! ты и так не выглядишь слишком умным. лучше налей вина. Ты страшно обидел меня сегодня, Берт.

Сандра с удивлением заметила, что в голосе гордой Моны зазвенели слезы.

— Не стоит вспоминать, детка. будем считать, что мы оба наговорили друг другу глупостей. Сгоряча. — Берт виновато посмотрел на жену, и Сандра увидела в его взгляде нечто призывное, жадное, заглушившее и его злость, и ребячливое веселье.

Она смущенно сжалась, сожалея, что не может уйти, оставив супругов наедине. Но Мона и не замечала присутствия девушки. Ее рука скользнула по шее, груди Берта, спустилась под стол, губы капризно изогнулись.

— Я ненавижу тебя, ненасытное животное! Ты ухитрился сломать все, кроме своего недремлющего «дружка». — Она вдруг в упор посмотрела на Сандру. — Не правда ли, это чудо, моя дорогая — сохранить чудовищную потенцию в таких испытаниях? Но муж уверяет, что так реагирует лишь на меня. Правда, Берти? — Приподняв подбородок мужа, Мона призывно заглянула ему в глаза.

— Перестань. Сандра здесь ни при чем. Мы просто друзья.

— Тогда пусть катится к черту! — Взвизгнула Мона и бросила на пол наполненный Бертом бокал. На них с любопытством оборачивались сидящие за соседними столиками, подошла официантка и затараторила что-то по-французски. Берт достал деньги, Сандра отвернулась, чтобы не видеть его растерянное лицо.

— Дело в том, дорогая, что Сандра не может ходить. Она лечит в санатории поврежденные ноги. — Объяснил он извиняющимся тоном.

— Ну, значит, пусть вылетает, как влетела сюда. Или мне помочь? — Мона очаровательно улыбнулась Сандре. Это был оскал тигрицы, готовой перегрызть сопернице горло.

Берт склонился, чтобы подхватить Сандру на руки. Но Мона оттолкнула его.

— Сиди спокойно, дорогой. С твоими травмами не стоит перенапрягаться. Тем более, что я рассчитываю на страстную ночь.

Мона поднялась и походкой Клеопатры направилась к метрдотелю. Берт опустил глаза:

— Извини. Я бы все равно не смог донести тебя. У меня подкашиваются колени.

— От любви? — Насмешливо уточнила Сандра.

— Не знаю. От любви или от ненависти. Не знаю. А может, это так и бывает — одно воспламеняется от другого? Иногда я, действительно, чувствую себя идиотом, сходящим с ума от бешенства.

— В присутствии Моны. — Понимающе кивнула Сандра. Власть этой прекрасной и одновременно отталкивающей женщины над силачом и добряком Уэлси казалась ей загадочной. Ей было обидно за его унижение и в то же время противно.

— Да что тут непонятного, Фея? Я хочу её. Всегда хочу… Когда-нибудь мы перегрызем друг дружке горло… Нет, я сдамся ей без сопротивления. Ведь я очень, очень виноват перед Моной… — Берт болезненно поморщился и закрыл ладонями лицо, увидев возвращающуюся жену.

Она торжественно шествовала между столиками в сопровождении спортивного мужчины в фуражке таксиста.

— Я заплатила этому человеку, чтобы он отвез её на место. — Мона кивнула и мужчина подошел к Сандре. Она сжалась и шумно вдохнула воздух, чувствуя, что теряет сознание. Сильные руки подхватили её.

— Извините, мадемуазель. Я не сделаю вам больно. — Сказал крепыш, поднимая Сандру.

— Спокойной ночи, милочка… — Кивнула Мона. — Надеюсь, тебя не преследуют эротические сны? — Она захохотала, но заметив гневный взгляд Берта, тут же расцвела нежнейшей улыбкой. — А что тут у нас на десерт, любовь моя?

Последним, что видела уносимая прочь Сандра, был поднос с фруктовым пирогом и сливками, проплывающий на уровне её лица в руках спешащей к столику официантки.

Глава 3

Дастин с тоской осмотрел содержимое холодильника. В морозильной камере одиноко лежал покрытый инеем бифштекс, на полках валялся кусок сыра, мумифицированная ножка индейки, пакетик с расплывшимся творожным пудингом. От подгнивших листьев шпината исходил тошнотворный душок — запах нищеты. «Покажи мне свой холодильник и я скажу кто ты», — с тоской Дастин захлопнул дверцу. — Ты протухший неудачник, слабак, возомнивший себя суперменом и «Золотым пером».

Год назад преуспевающего молодого журналиста с позором выгнали из культурных новостей престижного еженедельника.

— Уж очень круто взял, сынок. — Покачал головой его шеф, выложив на стол исполнительный лист, в котором сообщалось, что редакция «Cronucal Reader» должна возместить моральный ущерб пострадавшему в размере 40000$. В качестве истца выступал некий театральный экспериментатор, показавший в Лос-Анджелесе спектакль «Голубая свеча» по мотивам произведений Оскара Уальда.

Дастин, ехидно отстегав в своей статье претенциозного дебютанта, назвал его произведение «медицинским пособием геев». Он не рассчитал, что за спиной смазливого парня стоит сильный покровитель. Покровитель оплатил судебное разбирательство, работу театральных экспертов, просмотревших трагедию, и нашедших, что терминология журналиста Мориса грешит непрофессионализмом, а определения «анальный реализм» и «яркое дарование извращенца» являются прямым оскорблением личности режиссера.

Дастину пришлось выложить половину суммы из своего кармана и покинуть редакцию «до лучших времен», как он пообещал коллегам. Затем он перебрался из небольшой, но элегантной квартиры в крошечную и неопрятную. Единственным её достоинством являлся адрес, который было не стыдно назвать знакомым и работодателям. Из предметов роскоши, составлявших одну из главных забот плейбоя Мориса, остался лишь новенький «шевроле» и хороший персональный компьютер. Он стал единственным предметом, на котором отдыхал взгляд Дастина, когда ему приходилось сидеть дома, кропая какой-нибудь репортаж по заданию многочисленных мелких издательств, в которых он внештатно сотрудничал.