Дитя Ее Высочества (СИ) - Снежинская Катерина. Страница 34

Народ заворчал недовольно. Всем хотелось поглядеть на эдакого героя. А тут, ничего кроме холщовой рубахи смертника, да босых грязных ступней, и не видать. Конечно, приговор обещал, что честным жителям даже покажут главное орудие преступления. И не только покажут, но и позволят его, орудие в смысле, уже отрезанное выкупить.

Но на такое счастье надеялись немногие. Обычно за подобные трофеи сражались люди знатные и богатые. Порой, цены доходили до таких высот, что простые жители к торгам всякий интерес теряли. Просто потому, что представить подобные суммы в реальности не хватало фантазии даже у особо страстных мечтателей.

Осужденный как будто почувствовал недовольство толпы и решил не разочаровывать почтенную публику, которая только ради него и побросала все дела, чтобы тут, на площади, локтями пихаться. Он выпрямился, и даже стражников в сторонку отодвинул. Мотнул головой, откидывая спутанные, рыжие волосы назад и глянул поверх голов собравшихся. Народ ахнул.

- Да разве ж это насильник? - потрясенно прошамкал давешний дедок. - Да я б ему по собственной воле отдался.

Наверное, в другом месте и в другое время подобное заявление народ бы и удивило. Но сейчас до него никому дела не было. Уж больно хорош оказался парень. Особенно глаза впечатляли - большие и синие, что твое небо. Или - нет. Особенно впечатляла грудь, которую было видно в разрез рубища - гладкая, как выструганная доска, мускулистая. Но, все же, и это не шло в сравнение с пухлыми, яркими губами, сами собой навевавшими мысли о страстных поцелуях. Или… В общем, парень всем был хорош.

Он улыбнулся так, что зрители невольно подались к плахе.

- Люди! Честные люди, горожане и жители королевства. Слушайте, что скажу вам я, Григо Родс. Во всех прегрешениях, мне вмененных, нет вины и стыда тоже нет. Я любил женщин, и они меня любили. И ни одну из них я не взял силой или принуждением!

Ему верили. Благословенная Мать, как же ему верили! Каждому слову. И по толпе уж катилась волна недовольства. Ну, ведь в голове не укладывается: вот такую красоту - и колесовать? Орудие преступления отрезать? Да его отпустить надо с благословением на все четыре стороны! Чтобы и дальше его могли любить. И чтоб сам он любил. А вдруг, и ты в числе счастливиц окажешься?

- А виной тому, что я тут перед вами стою, госпожа Жирур, почтенная жена господина нашего градоправителя. Отказал я ей, вот она меня под плаху и подвела, - осужденный удрученно покачал головой. - В этом моя ошибка и моя вина. Но не раскаиваюсь ни в чем. Только лишь в одном - что жизнь моя оказалась столь короткой.

Он возвел синие, полные слез, очи к небу и что-то зашептал, словно прощаясь с облаками, и с солнцем, и с птицей, кружившей в голубой синеве. Если до этого и были на площади те, кто с нетерпением ждали начала казни, чтобы на сам процесс полюбоваться, то сейчас таких и за золотой не найти стало. Даже кое-кто из стражников подозрительно носами начали хлюпать. А многие женщины, по бабской привычке зажимая рот передниками или краем чепца, во всю тихонечко голосили.

Вердикт горожан был не менее единодушен, чем судей: «Бедненький!». Ну и: «Сука, эта жирная стельная корова, жена градоначальника!». Но если красавец рассчитывал на то, что люди, растрогавшись, поднимутся единой волной на его защиту, то в своих расчетах он крупно промахнулся. Нет, жалеть его жалели, конечно. И даже вполне искренне не желали его смерти, но…

Но зрелище казни обещало быть гораздо более увлекательным, чем предполагалось изначально. Тут тебе и скабрёзные подробности, радующие… Ну, скажем, душу. И молодой красавец с трагичной историей, подведённый под плаху подлой и не слишком приятной бабой. Такая история затронет даже самое черствое и невосприимчивое сердце, заставив облиться чистыми и искренними слезами. Но казнь-то как же отменить?

Во-первых, все должно быть по закону, а приговор вынесен. Во-вторых, палачу да страже деньги уже плочены. А, в-третьих, где кровавое зрелище, ради которого занятых людей от дел оторвали? Как же разойтись и не поужасаться? Опять же, прибыль упущенная! Ведь одежда, волосы, ногти - да весь казненный, по частям разобранный - это обереги и талисманы на удачу, и на здоровье, и для мужской силы. Которые, между прочим, можно с хорошей выгодой продать.

Но, вероятно, красавец души людские, подлые знал хорошо. И не рассчитывал, что за просто так заставит народ возмутиться. Поэтому, он решил, видимо, зрителей добить.

Рыжеволосый, прекратив нашептывать небу прощание с этим миром, глубоко вздохнул и… запел. И, Благословенна Мать, что это был за голос! Казалось, что сам ангел с неба спустился, чтобы очаровать собравшихся на площади. Столь чистый, звонкий и в то же время мягкий, как бархат баритон, должно быть красавцу сама Богиня подарила.

И нет бы подлецу храмовый гимн исполнить. Или, на худой конец, любовную балладу. Так этот срамник завел неприличные куплеты, столь любимые в кабаках да тавернах. Их даже уличные музыканты прилюдно исполнять стеснялись. Другое дело, спеть полушепотом, за кружечкой-другой молодого яблочного вина…

А этот, громко, да таким чудесным голосом!.. Срамник, однозначно. Вот только почему-то тут дрогнули самые стойкие и… начали певуну подтягивать. Правда, к смущению своему, многие отцы и мужья узнали, что их набожные и чистые дочери и жены, не такие уж невинные, раз знают подобные куплеты. И только Нечистый в курсе, просто ли слова они повторяют или даже представление имеют о тех гнусных, но удивительно притягательных вещах, о которых речь в куплетах ведется.

И вот, спрашивается, вопрос: откуда почтенные матроны, скромно исполняющие супружеский долг, нашептывающие при этом божественные вирши, узнали о таком непотребстве? О, в принципе невинных, дочках речь вообще не заходит. Но сейчас всем было не до таких мелочей. Голосящий красавец склонил-таки зрителей на свою сторону. И по горящим глазам поющих, омытых искренними слезами сострадания, стало понятно - народ думает, не разнести ли эшафот к Нечистой матери.

***

Увлекшись выступлением прекрасного страдальца, мы с тобой, мой юный друг, совсем забыли про пару наших прелестных дам. Что же поделывали они все это время? Тоже подпевали и рыдали над горемычной судьбой? Ничуть не бывало!

Принцесса, выслушавшая приговоренного с известным скепсисом, заметно вздрогнула, как только он свое имя назвал. И, недобро прищурившись, уставилась на эшафот. Потом выругалась сквозь зубы, изящной ласточкой спорхнула с коня, бросив поводья растерянной фрейлине, и ввинтилась в толпу с настойчивостью фанатика, увидевшего на той стороне площади божественный свет. Нежная Ларелла орудовала локтями и ножнами со шпагой, как заправская торговка, если бы, конечно, у торговки были ножны со шпагой.

Она умудрялась пробираться там, где, казалось, протиснуться и вовсе невозможно. Под ее напором люди подавались в стороны, втягивая животы. И только потом осознавали, что это, вообще-то, откровенная наглость - так их беспокоить. Но проклятья и пожелания различных благ неслись принцессе уже в спину. Поэтому, не сильно ее и заботили.

В конце концов, она выбралась к оцеплению как раз в тот момент, когда рыжий начал свое перешёптывание с небом.

- Дальше не моги, - всхлипнул усатый солдат, утирая с обкусанных усов скупую слезу, но решительно преграждая Ее Высочеству путь.

- Не вопрос, - не стала спорить покладистая принцесса, - только епископу пару слов можно передать? Дело государственной важности.

- Да какая там важность? Опять, что ль, королевское помилование? Так, вродя, греховодник-то наш, местный. И в столицу на рассмотрение дело не посылали…

- Просто, скажи ему: «Служи, елеем помазанному» - и все, - нежно попросила Ее Высочество, настойчиво всовывая в руку стражнику монету.

Она еще как следует надивиться не успела юридической подкованности местной стражи, запросто рассуждающей о юрисдикции судопроизводства, как за спинами солдат появился служка, поманивший ее пальцем. Принцесса змейкой скользнула между пик, пробираясь за эшафот.